На следующий день он заработал пятьсот, правда, пришлось вкалывать почти дотемна. Но это не страшно, даже радостно от работы становилось на душе. К вечеру, когда солнце запуталось в зацветающих вишенниках да в зеленеющих рябинах, разукрашенных белыми шапками цветов, как матовыми люстрами, Валентина нашла мужа на дальнем порядке и, встав в сторонке, ждала, когда он остановится. А он затормозил, только допахав очередной огород, и вопросительно посмотрел: мол, чего пришла-то?

- Хватит на сегодня, поехали домой! Весь день, считай, не емши!

- Залезай! - пригласил Бунтов жену в кабинку, но та отказалась:

- Пешком дойду, а то, как тракторист, соляркой пропитаюсь.

- Ну, как хочешь… - не стал упрашивать Андрей и взял направление к дому.

Когда Валентина подошла к своей веранде, то заметила мужа сидящим на лавочке перед палисадником - деньги пересчитывает. Увидев жену, Андрей спросил:

- Тебе отдать или пока у меня побудут?

- Сам же заработал! Вот и пользуйся. Вдруг ремонт какой-нибудь придется трактору сделать.

- Верно, мать, говоришь! Надо его покрасить, а то уж и не поймешь, какого он был цвета, да и фары поставить. Но это не срочное дело. Прежде надо сошники наладить. А то вспахать-то огород вспахали, а как картошку сажать? Под лопату, что ли, как в прошлом году?

- У тебя вроде имелись когда-то?

- Имелись, да рама лопнула. Надо варить.

- Вот и займись. А то ребята через два дня приедут, а у тебя ничего не готово.

Валентина ушла, а Андрею даже вставать с лавочки не хотелось, а не только умываться. Вскоре Валентина позвала:

- Ну и чего прохлаждаешься-то, все готово! Бунтов оглянулся, поманил жену:

- Иди, присядь на минутку…

- Чего тебе? - немного недовольно отозвалась Валентина, тяжело опустившись на лавочку рядом с мужем.

- Да вот смотрю, - Бунтов указал на раскинувшийся на холме Лонск, едва светящийся редкими огоньками, - и не понимаю, что происходит: прежде-то посмотришь, так настоящий город! По огням можно было улицы считать, а теперь оторопь берет: в пустыню превратился!

- Не в одном Лонске пустыня… А слободы? Они, что, цветут и пахнут?! - начала сердиться Валентина. - Пойдем ужинать! Что мне, во второй раз, что ли, разогревать картошку?!

- Ладно, пойдем! - Бунтов нехотя поднялся с лавочки.

За два последующих дня Бунтов допахал огороды всем, кто нуждался, а сегодня побывал в Перловке - соседнем селе, - где все еще теплился тамошний совхоз, правда, называемый теперь тремя буквами "ООО". В "трех буквах" заварили треснувшую раму сошников, и, вернувшись домой, Андрей по привычке присел на лавочку перед палисадником, вдруг осознав, что сегодня у него завершился с виду незаметный кусок жизни, который начался с украденного кошелька, а закончился возвращением к прежней - в работе. И не просто возвращением, а с новым, еще не до конца обкатанным состоянием непьющего человека. "Эге, чего это я?! Или слюни начинаю распускать?! - сам себя пресек Андрей и решил: - Гадом буду, если слабину дам!"

Задумавшись, Бунтов не заметил, как рядом остановился Семен Пичугин по прозвищу Петух: всклокоченный, рыжий, руки по локоть синие от наколок. Было ему лет сорок, и он уже успел сделать несколько ходок в зоны, но ходки короткие - за мелкое воровство, вымогательство. В тюрьмах он и кликуху заработал, ту самую, которую получают слабаки, которых, как там говорят, "опускают". Правда, Андрей особенно слухам не верил и не озадачивался этим. Только сейчас почему-то всплыло в памяти, как этот Пичугин в детстве обижал Генку, потому что был старше его года на три, и частенько сын приходил домой с расквашенным носом или синяком под глазом. Случаи были разные, но заканчивались одним и тем же: Бунтов шел к Семену домой, разговаривал с его одинокой матерью и грозил при случае самому Семену: "Смотри, гаденыш, если еще раз Генку обидишь, то в Алешне утоплю. Так и знай!" Это, конечно же, были лишь пустые слова, правда, сказанные в гневе, но сыну от них легче не становилось. Проходила неделя-другая, и опять он приходил домой побитым. И это тянулось бы до бесконечности, но незаметно Генка подрос, превратился в крепкого, увесистого парня и однажды сам отмолотил Петуха… Все это пронеслось в мыслях Бунтова мгновенно, когда Петух остановился и уставился на него желтыми, как у рыси, глазами. И взгляд его не понравился. Тем не менее виду не подал, предложил по-свойски:

- Садись, малый, в ногах правды нет.

- Сидят и парятся на зонах, - поправил Семен, - а на воле присаживаются.

- Ладно уж, не придирайся к словам… Чего хотел-то?

- То и хотел… Огороды-то пахал, трактор совхозный использовал. Совсем глупым и жадным стал, пить бросил! Куда деньги-то копишь? На гроб, что ли?! Делиться надо! С тебя причитается. Ребята ждут…

От его слов, от наглой морды Бунтова затрясло, но он постарался сдержать злость, спросил с усмешкой:

- Значит, угрозой берешь! А только того не понимаешь, что я не столько заработал, сколько на солярку потратил да на запчасти. Я, попутно говоря, и твоей матери огород пахал!

- И содрал с нее сто рублей!

- Как со всех. И не драл, а люди сами предлагали. И не просто так, а на солярку да за работу, а ты вытягиваешь с меня, как говорится, за фуку! Нет, парень, так не годится. Это не по-нашему, не по-казачьи. Но ругаться с тобой не хочется - однослободчанин все-таки. А чтобы на меня окончательной обиды не имелось - вот тебе сотня. Выпей один или с дружками - мне все равно. Но больше никогда по этому поводу не приходи. Законно говорю.

- Ты что, прокурор?! Засунь себе эту бумажку куда подальше, - зло сплюнув, поднялся Семен с лавки. - Еще, мужик, пожалеешь!

Петух ушел, а Бунтова затрясло от его поганых слов. Получается, что он делал людям доброе дело, а его же за это еще и к стенке припирают, насмехаются и за дурака считают. "Вот сволота, - плюнул вслед Петуху Бунтов, - только приди еще - голову ломом прошибу! Уж если сидеть, то чтоб не обидно было!"

Пока он боролся с бушующими мыслями и, закурив, старался успокоиться, вышла Валентина, видимо, услышавшая из дома разговор, и сразу с вопросом:

- Кто это был-то?

- Да так… Пичугин малый мимо проходил, поговорили немного.

- Поосторожней будь… Он все тюрьмы прошел, а ты с ним якшаешься.

- Чего же мне теперь - колом его от двора гнать!

- Ладно, не заводись, когда начнем картошку-то сажать?

- Чего мы одни сделаем? Вот детей дождемся, тогда и говорить можно конкретно.

- А чего их ждать, - толкнула Валентина мужа локтем, - гляди - никак Маринка едет!

Глянул Бунтов вдоль порядка, а с асфальта уж вишневый "жигуленок" съезжает. Вот оно: дождались! Дочка прибыла! Машина тем временем остановилась около палисадника, и первым выпорхнул из нее внук - десятилетний Данилка. Светловолосый, худенький, он открыл заднюю дверку, помог заулыбавшейся, располневшей или, как в слободе говорят, раздобревшей за зиму матери и крикнул:

- Бабушка, дед, мы приехали! - и кинулся в объятия Валентины.

Пока внук и дочь обнимались с Валентиной и Андреем, из машины вышел приземистый зять Павел. Он обнялся с тещей, поздоровался с тестем и принялся выгружать сумки с продуктами. Выгрузив, загнал машину во двор, поставил рядом с трактором и, вернувшись к тестю, остававшемуся с внуком, удивленно спросил:

- Николаич, опять на тракторе заруливаешь?

- Деваться некуда…

- Это и хорошо… Можно и себе вспахать огород, и другим. Не бесплатно, конечно! А что, я бы так и делал!

Только они разговорились, как выглянувшая из веранды Марина спугнула:

- Паш, хватит вам болтать. Идите в дом!

Когда всем скопом сели за стол, Валентина привычно хлопотала, дочь ей помогала, переглядываясь с Павлом, и все косились на Андрея. И тот понял причину этого внимания не сразу, а когда догадался, то даже повеселел, сам обозначил разговор, о котором в другое бы время промолчал:

- Ждете, когда за бутылкой побегу? Не дождетесь! - И обратился к жене: - Правду я, мать, говорю или нет?