Помогали бомбардировщикам и немецкие шпионы, действовавшие на территории Сталинграда. Так, в ночь на 10 сентября со двора разрушенной школы около Комсомольского садика, в котором находился бункер командного пункта горкомитета обороны, были пущены две разноцветных ракеты. Комендант КП немедленно выслал импровизированные группы захвата с целью арестовать диверсанта, однако прочесывание местности не дало результатов. А между тем на освещенную часть улицы спикировали два немецких самолета и сбросили серию осколочных бомб. Этот факт еще раз продемонстрировал наличие взаимодействия между наземными сигнальщиками и немецкими бомбардировщиками.
Неэффективная работа истребительной авиации привела к тому, что генерал Хрюкин послал командира 268-й ИАД полковника Б. Сиднева на Мамаев курган, чтобы тот при появлении немецких бомбардировщиков по радио лично вызывал истребители и управлял их действиями. Правда, рации имелись только на самолетах командиров полков и эскадрилий. Одновременно с этим командующий 8-й воздушной армией приказал сформировать специальные ударные и прикрывающие группы. Первым вменялось атаковать только вражеские бомбардировщики, не вступая в схватки с истребителями, вторым – любой ценой прикрывать их от атак «Мессершмиттов». В состав ударных групп включались наиболее опытные пилоты, в первую очередь Герои Советского Союза. При этом рекомендовалось использовать только новейшие самолеты Ла-5 и Як-7. Всем группам предписывалось после взлета набирать высоту 5500 м, выходить в район Басаргино, в 20 км западнее центра Сталинграда, и там поджидать бомбардировщики Люфтваффе, а при появлении последних любой ценой сбивать их до подхода к цели бомбометания. Хрюкин также отдал приказ за каждый сбитый бомбардировщик представлять летчиков к наградам!
4 сентября в воздушное сражение вступила 16-я воздушная армия, полоса действий которой пролегла на северо-запад от Сталинграда и далее по Дону. В ее состав входили четыре авиадивизии и несколько отдельных авиаполков, располагавшие к началу боев 152 боеготовыми самолетами. Почти все истребительные полки армии были оснащены самолетами Як-1, и лишь 291-й ИАП летал на горьковских ЛаГГ-3. Чуть позднее в армию влилась еще и 283-я ИАД, имевшая четыре полка. Хотя практически все соединения прибывали в недоукомплектованном состоянии, советская авиация имела большое численное преимущество над Люфтваффе.
Тем временем в районе Сталинграда продолжались ожесточенные воздушные схватки. Так, летчики 126-го ИАП в течение 5 сентября участвовали в нескольких боях и сбили два Bf-109F и один Ju-88, при этом были потеряны четыре «Киттихаука» – два уничтожены противником, два других в ходе боя столкнулись друг с другом в воздухе. Среди сбитых был Р-40 командира полка майора В. М. Найденко. Несмотря на полученные тяжелые ранения, ему удалось выпрыгнуть на парашюте из падающего самолета и приземлиться в степи. В течение восьми дней полк был практически разгромлен. Погибли семь опытных летчиков, еще пять получили ранения. В строю остались только четыре истребителя, и в дальнейшем пилоты перешли на боевое дежурство над своим аэродромом[103]. В тот же день пропал без вести Николай Смирнов, отличившийся прошлой весной в борьбе с дальними разведчиками Люфтваффе. Советские истребители несли огромные потери, иногда в день выбывало по 20—30 машин.
6 сентября в кабинете директора Саратовского авиазавода № 292 раздался телефонный звонок. Израиль Левин взял трубку и с ужасом услышал в ней голос Сталина. Тот поинтересовался количеством находящихся на заводском аэродроме самолетов, потом приказал увеличить их выпуск, а всю готовую продукцию как можно быстрее отправить под Сталинград. Трясущейся рукой Левин положил трубку, после чего стал принимать меры. Пришлось несколько десятков «Яков», и так не отличавшихся высоким качеством сборки, немедленно передать авиаполкам без облета на заводском аэродроме.
Воздушные бои первой декады сентября вновь продемонстрировали подавляющее превосходство немецкой авиации. Вблизи линии фронта Люфтваффе действовали большими группами смешанного состава по 30—40 самолетов. При этом два-три звена «Мессершмиттов» первыми прибывали в намеченный для атаки район, связывая боем советские истребители и обеспечивая своим бомбардировщикам и штурмовикам благоприятные условия. После этого Ju-87, Ju-88 и Не-111 спокойно вели бомбометание, делая иногда по восемь – десять заходов на цель, сбрасывая каждый раз по одной-две бомбы. В результате налеты длились иногда по полчаса и оказывали сильный деморализующий эффект на наземные войска. Если же отдельным русским летчикам и удавалось прорваться к немецким бомбардировщикам, их встречал плотный заградительный огонь бортстрелков.
Непосредственные бои между истребителями также, как правило, заканчивались в пользу противника. Мелкие группы Як-1 и ЛаЕЕ-3 зачастую поголовно уничтожались «Мессершмиттами». Попытки командования авиадивизий использовать большие группы истребителей тоже не приносили ожидаемого эффекта. При почти полном отсутствии радиосвязи советские летчики при появлении немцев быстро теряли ориентацию, нарушали строй, и бой распадался на изолированные схватки. Если же в редких случаях ситуация начинала складываться для пилотов Люфтваффе неблагоприятно, они тут же выходили из боя либо с резким набором высоты и уходом в сторону, либо переходом в пикирование и выводом машины над самой землей.
Ситуация усугублялась тем, что большие потери, особенно среди молодых русских летчиков, неизбежно вели к снижению боевого духа и деморализации. Даже при количественном превосходстве над противником многие пилоты предпочитали уклоняться от боя либо после первой же атаки выходить из него строго по прямой со снижением в направлении своего аэродрома. Приемы воздушного боя парой отрабатывались очень плохо, вследствие чего ведущий часто терял ведомого и наоборот.
На многочисленных аэродромах также царили хаос и беспорядок. Боевая и предполетная подготовка многими командирами пускалась на самотек. Постановка задач пилотам производилась нечетко и невнятно, например, «лететь в такой-то сектор, прикрывать наши войска» и т.п. Причины больших потерь не анализировались и не выяснялись. Впрочем, это неудивительно, если учесть, что некоторые командиры авиаполков появлялись на аэродромах лишь от случая к случаю, проводя большую часть времени в блиндажах за бутылкой самогона. Несмотря на постоянные штурмовые удары Люфтваффе, техническая маскировка и рассредоточение техники не производились, поэтому десятки самолетов гибли на земле.
Подобная ситуация не могла не остаться незамеченной в Москве. 9 сентября товарищ Сталин издал приказ № 0685 «Об установлении понятия боевого вылета для истребителей». В нем, в частности, говорилось: «Фактами на Калининском, Западном, Сталинградском, Юго-Восточном и других фронтах установлено, что наша истребительная авиация, как правило, работает плохо и свои боевые задачи очень часто не выполняет. Истребители наши не только не вступают в бой с истребителями противника, но избегают атаковать бомбардировщиков. При выполнении задачи по прикрытию штурмовиков и бомбардировщиков наши истребители даже при количественном превосходстве над истребителями противника уклоняются от боя, ходят в стороне и допускают безнаказанно сбивать наших штурмовиков и бомбардировщиков».
Отныне было приказано считать боевым вылетом для истребителей только такой вылет, при котором штурмовики и бомбардировщики не имели потерь от атак истребителей противника. Сбитые самолеты Сталин приказал засчитывать только в том случае, если они подтверждались фотоснимком или донесением наземного наблюдения. Летчиков-истребителей, уклоняющихся от боя, было решено отныне предавать суду и переводить в штрафные роты.
Ранним утром 12 сентября над Сталинградом в сопровождении «Мессершмиттов» вновь появилась группа пикировщиков Ju-87. На сей раз их целью были южные кварталы города и элеватор. Сделав круг над районом бомбометания, «Штуки» одна задругой с оглушительным воем сирен срывались в пике. Затем на высоте около 1000 м от них отделялись тяжелые 1000-кг бомбы, вскоре следовали мощные взрывы и в небо поднимались огромные столбы дыма и пыли.
