Еще одним средством пассивной противовоздушной обороны являлись аэростаты заграждения. Весной 1942 г. они стали, помимо Ленинграда и Москвы, появляться и в Поволжье. Один из отрядов A3 был размещен и в Горьком, в районе автозавода им. Молотова. Но для регулярного подъема в воздух требовался газ. Командование диврайона ПВО договорилось о поставках водорода с жиркомбинатом им. Кирова, последний обязался давать ежедневно не менее 500 куб. м, но впоследствии оказалось, что у предприятия не хватало для этого производственных мощностей. В результате в середине марта из имеющихся 16 точек в отряде A3 действовали только восемь, причем неполучение необходимого объема газа вело к дальнейшему сокращению количества действующих аэростатов.
Тем не менее вскоре началось развертывание действующей части A3 в более крупную, на вооружение вводились т.н. мины воздушного заграждения. Суть этой технической новинки состояла в следующем. К тросам аэростата с помощью нехитрого приспособления подвешивалась 50-кг фугасная бомба. Были нередки случаи, когда бомбардировщики на большой высоте зацеплялись за трос, но тот, натягиваясь некоторое время, вскоре соскальзывал с крыла, нанеся лишь небольшие повреждения. В данном случае при контакте крыла с тросом бомба отцеплялась и, соскользнув вниз, падала на самолет. Недостатками системы были утяжеление аэростата и опасность в случае неравномерного подъема «уронить» бомбу на землю. В связи с этим пришлось организовать производство вентиляторов для равномерного подъема. Их изготовление было поручено ремесленному училищу при содействии Индустриального института и завода «Красное Сормово».
С наступлением весны и в преддверии традиционного паводка на Волге создалась еще одна неожиданная проблема в организации ПВО. Дело в том, что для создания полного периметра зенитного огня вокруг городов, расположенных на высоком западном берегу, часть орудий пришлось разместить в заречной части, т.е. в местах, полностью заливаемых водой в апреле. В Горьком, где пологий берег Волги со стороны г. Бор являлся вообще непроходимым, эта проблема была решена еще осенью 1941 г. путем установки зениток на баржи. Эти плавучие батареи прикрывали завод «Красное Сормово» и железнодорожный мост. Правда, обеспечение их боеприпасами и продовольствием, а главное, средствами связи долгое время оставалось весьма сложной задачей. В Сталинграде же с этим вопросом запоздали и уже в начале паводка начали спешное сооружение специальных площадок для размещения орудий, прожекторов и командных пунктов. Так в заречной зоне напротив города появились своего рода «зенитные острова», для связи с которыми использовались различные рации.
Во второй половине марта руководству СССР стало окончательно ясно, что наступление советских войск выдыхается на всех направлениях. Несмотря на отчаянные усилия Западного фронта, Вермахт удержал линию обороны в 120 км от Москвы, не удалось освободить ни Смоленск, ни Харьков, ни Севастополь, снять блокаду с Ленинграда (Санкт-Петербурга). В этих условиях все стали опасаться страшной мести Гитлера, а именно применения отравляющих газов, в т.ч. и против тыловых городов. В 1942 г. Германия действительно располагала самым мощным арсеналом химического оружия. Только немецкие химики смогли наладить массовое производство фосфорсодержащих отравляющих веществ. Самым страшным из них являлся этилдиметиламидоцианфосфат, более известный как «табун». В отличие от ОВ, имевшихся на вооружении стран антигитлеровской коалиции, этот химикат легко проникал в резино-технические изделия, и всякие противогазы против него были бесполезны. Причем смерть от «табуна» наступала почти мгновенно как при вдыхании его испарений, так и при попадании на кожу. Токсические и физико-химические свойства органофосфатов варьировались в широком диапазоне, благодаря чему они были пригодны для снаряжения разных видов боеприпасов – от авиабомб до ружейных гранатометов.
Учитывая состояние противохимической обороны в городах, где даже обычные щели (фактически траншеи) не могли содержать в удовлетворительном состоянии, было ясно, что химические бомбардировки могут привести к огромным жертвам и вызвать массовое бегство уцелевших жителей в сельские районы. Еще Юмарта Л. Берия, А. Щербаков и П. Пронин направили Сталину письмо, в котором, в частности, говорилось: «Ввиду опасности применения фашистскими захватчиками химических средств нападения НКВД СССР, МК ВКП(б) и Московский Совет считают целесообразным немедленно возобновить работу по простейшему приспособлению существующих станций и тоннелей 3 очередей метрополитена под газоубежища».
Это предложение обсуждалось на заседаниях ГКО, после чего 16 марта было принято постановление № 1460сс «О приспособлении Московского метрополитена под газоубежища для населения Москвы». Согласно ему работы должны были быть закончены к 30 июля. Устрашающие письма о возможной химической атаке получили и горкомитеты обороны в городах Поволжья. Метро здесь не было, поэтому реальными газоубежищами могли стать только штольни в откосах и глубокие бункеры. 19 марта Горьковский комитет обороны обсудил вопрос об обеспечении электромоторами спецстроительства № 74, на последующих заседаниях неоднократно поднималась тема противохимической защиты[82].
А между тем в конце марта германская бомбардировочная авиация предприняла несколько точечных атак на тыловые объекты. День 27 марта на аэродроме 788-го ИАП ПВО в Бекетовке, расположенной у южной окраины Сталинграда, не предвещал никаких важных событий. Небо затянули облака, взлетные полосы раскисли от грязи. Летчики скучали и коротали время всеми доступными способами. Однако, несмотря на плохую погоду, от постов ВНОС все же поступил сигнал об обнаружении немецкого самолета-разведчика. «Вот гады фрицы, в любую погоду летают», — плевались летчики, направляясь по лужам к своим самолетам.
Вскоре в воздух взмыли несколько истребителей, в т.ч. и Як-1 командира эскадрильи Николая Смирнова, месяц назад добившегося победы над Калачом. Пилот начал привычный набор высоты, земля уходила все дальше, привычные одноэтажные домики превращались в небольшие точки. Вдруг, к своему ужасу, старлей увидел, как совсем неподалеку из облаков вывалился стремительно пикировавший немецкий бомбардировщик. Оглядевшись, Николаю не составило труда определить, что пикирует он не куда-нибудь, а прямо на Сталинградскую ГРЭС! А ведь это важнейший стратегический объект, который, собственно, авиаполк и должен защищать любой ценой. Еще мгновение, и от «Юнкерса» отделилась серия бомб. Затем противник спокойно вышел из пике, а станцию окутали огромные клубы дыма. «Не уберегли…» — с горечью констатировал Смирнов и тут же яростно бросился в погоню за незваным гостем.
К несчастью для немцев, внезапная атака советского истребителя застала их как раз в момент набора высоты. Три длинных очереди – и бомбардировщик, задымив, начал снижаться. Николай пронесся над ним и вскоре потерял из виду из-за низкой облачности. После того какЯк-1 старшего лейтенанта Смирнова приземлился на аэродроме, командир дивизии Красноюрченко сразу же организовал поиск сбитого самолета, выслав два биплана У-2. Вскоре в степи на краю большого оврага был обнаружен совершивший вынужденную посадку «Юнкере». Им оказался разведчик Ju-88D-1 W.Nr. 1403 «Т5+НМ» из 2-й эскадрильи Aufkl.Gr.Ob.d.L.
Экипаж попытался скрыться в западном направлении, но преодолеть по голой степи 400 км было нереально, и через некоторое время всех четырех летчиков уже допрашивали в штабе 102-й ИАД. По воспоминаниям председателя Сталинградского комитета обороны А. Чуянова, присутствовавшего на допросе, летчики вели себя нагло. «Самоуверенные наглецы. Они не сомневаются, что победа Гитлера уже обеспечена, что еще один удар – и Советского государства не будет, что сделали вынужденную посадку и попали в плен случайно…»
Сбитый «Юнкере» уже на следующий день был доставлен в город и установлен на центральной площади перед Домом Коммуны для всеобщего обозрения. Сталинградцы, еще не видевшие подобных трофеев, целыми толпами потянулись на «выставку». Впоследствии моду экспонировать сбитые самолеты подхватят и другие города Поволжья. А попытка немцев силами одного бомбардировщика произвести налет стратегического характера закончилась безрезультатно. Хотя в корпусах СталГРЭС вылетели почти все стекла, были перебиты ЛЭП, станция серьезно не пострадала и подача электроэнергии вскоре возобновилась[83].
