ИЗБИРАТЕЛЬНОЕ СРОДСТВО СОНЕТ Я с нею шел в глубоком подземелье, Рука с рукой, я был вдвоем — один. Мы встретились в сверкающем весельи, Мы нежились, как лилии долин. Потом пришли к дверям старинной кельи, Предстала Смерть, как бледный исполин. И мы за ней, в глубоком подземелье, Стремились прочь от зелени долин. Мы шли во тьме, друг друга не видали, Любовь была как сказка дальних лет, Любовь была печальнее печали. В конце пути зажегся мрачный свет, И я, искатель вечной Антигоны, Увидел рядом голову — Горгоны. НЕРАЗЛУЧИМЫЕ Под низкою крышкою гроба, Забиты гвоздями, Недвижно лежали мы оба, С враждебными оба чертами. Застывшие трупы, мы жили Сознаньем проклятья, Что вот и в могиле — в могиле!— Мы в мерзостной позе объятья. И Дьявол смеялся надгробно, Плитой погребальной: «Эге,— говорил,— как удобно Уродцам—в могиле двуспальной!» ДВА ТРУПА Два трупа встретились в могиле, И прикоснулся к трупу труп, В холодной тьме, в тюрьме, и в гнили, Прикосновеньем мертвых губ. Они, влюбленные, когда-то Дышали вместе под Луной Весенней лаской аромата И шелестящей тишиной. Они клялись любить до гроба. И вот, по истеченьи дней, Земная жадная утроба Взяла их в пищу для червей. Тяжелые, с потухшим взглядом, Там, где повсюду мгла и мгла, Они лежат так тесно рядом, Зловонно-мягкие тела. Для мелких тварей ставши пищей, И разлученные с душой, Они гниющее жилище, Где новый пир, для них чужой. И дико спят они в тумане, И видят сказочные сны Неописуемых дыханий И необъятной тишины. НАД БОЛОТОМ Над болотом позабытым брошен мост, За болотом позабытым брызги звезд. Там, за топью, цепенея, спит Лазурь, Затаив для дней грядущих сумрак бурь. Неживые, пропадают брызги звезд, И к болоту от болота брошен мост. И одно лишь не обманет—жадность бурь, Ею дышит — с ней в объятьях — спит Лазурь. ВЕДЬМА Я встретил ведьму старую в задумчивом лесу. Спросил ее: «Ты знаешь ли, какой я грех несу?» Смеется ведьма старая, смеется что есть сил: «Тебя ль не знать? Не первый ты, что молодость убил. Отверг живые радости, и стал себе врагом, И тащишься в дремучий лес убогим стариком». Я вижу, ведьма старая все знает про меня, Смеется смехом дьявола, мечту мою кляня, Мечту мою о праведном безгрешном житии,— И молвил ей: «А знаешь ли ты чаянья мои? Я в лес вошел, но лес пройду, прозрачен, как ручей, И выйду к морю ясному божественных лучей». Смеется ведьма старая: «Куда тебе идти? Зашел сюда—конец тебе: зачахнешь на пути. Сии леса—дремучие, от века здесь темно, Блуждать вам здесь дозволено, а выйти не дано. Ишь, выйду к морю светлому! Ты думаешь: легко? И что в нем за корысть тебе! Темно и глубоко». И ведьма рассмеялася своим беззубым ртом: «На море жить нельзя тебе, а здесь твой верный дом». И ведьма рассмеялася, как дьявол егозя: «Вода морская — горькая, и пить ее — нельзя». INCUBUS Как стих сказителя народного, Из поседевшей старины, Из отдаления холодного, Несет к нам стынущие сны,— Так темной полночью рожденные Воззванья башенных часов, Моей душою повторенные, Встают как говор голосов. И льнут ко мне с мольбой и с ропотом: «Мы жить хотим в уме твоем». И возвещают тайным шепотом: «Внимай, внимай, как мы поем. Мы замираем, как проклятия, Мы возрастаем, как прибой. Раскрой безгрешные объятия, Мы все обнимемся с тобой». И я взглянул, и вдруг, нежданные, Лучи Луны, целуя мглу, Легли, как саваны туманные, Передо мною на полу. И в каждом саване — видение, Как нерожденная гроза, И просят губы наслаждения, И смотрят мертвые глаза. |
