Игра кладбищенских огней

Нас манит сказочными чарами,

Везде где смерть, мы тут же с ней,

Как тени дымные — с пожарами.  

И мы незримые горим,

И сон чужой тревожим ласками,

И меж неопытных царим

Безумьем, ужасом и сказками.

Я видел правду только раз,

Когда солгали мне.

И с той поры, и в этот час,

Я весь горю в огне.  

Я был ребенком лет пяти,

И мне жилось легко.

И я не знал, что я в пути,

Что буду далеко.  

Безбольный мир кругом дышал

Обманами цветов.

Я счастлив был, я крепко спал,

И каждый день был нов.  

Усадьба, липы, старый сад,

Стрекозы, камыши.

Зачем нельзя уйти назад

И кончить жизнь в тиши?  

Я в летний день спросил отца:

«Скажи мне: вечен свет?»

Улыбкой грустного лица

Он мне ответил: «Нет».  

И мать спросил я в полусне:

«Скажи: Он добрый — Бог?»

Она кивнула молча мне,

И удержала вздох.  

Но как же так, но как же так?

Один сказал мне: «Да»,

Другой сказал, что будет мрак,

Что в жизни нет «Всегда».  

И стал я спрашивать себя,

Где правда, где обман,

И кто же мучает любя,

И мрак зачем нам дан.

Я вышел утром в старый сад

И лег среди травы.

И был расцвет растений смят

От детской головы.  

В саду был черный ветхий чан

С зацветшею водой.

Он был как знак безвестных стран,

Он был моей мечтой.  

Вон ряска там, под ней вода,

Лягушка там живет.

И вдруг ко мне пришла Беда,

И замер небосвод.  

Жестокой грезой детский ум

Внезапно был смущен,

И злою волей, силой дум,

Он в рабство обращен  

Так грязен чан, в нем грязный мох.

Я слышал мысль мою.

Что если буду я как Бог?

Что если я убью?  

Лягушке тесно и темно,

Пусть в Рай она войдет.

И руку детскую на дно

Увлек водоворот.  

Водоворот безумных снов,

Непоправимых дум.

Но сад кругом был ярко-нов,

И светел был мой ум.  

Я помню скользкое в руках,

Я помню холод, дрожь,

Я помню Солнце в облаках,

И в детских пальцах нож.  

Я темный дух, я гномный царь,

Минута не долга.

И торжествующий дикарь

Скальпировал врага.  

И что-то билось без конца

В глубокой тишине.

И призрак страшного лица

Приблизился ко мне.  

И кто-то близкий мне сказал,

Что проклят я теперь,

Что кто слабейшего терзал,

В том сердца нет, он зверь.  

Но странно был мой ум упрям,

И молча думал я,

Что боль дана как правда нам,

Чужая и моя.

О, знаю, боль сильней всего,

И ярче всех огней,

Без боли тупо и мертво

Мельканье жалких дней.  

И я порой терзал других,

Я мучил их. Ну, что ж!

Зато я создал звонкий стих,

И этот стих не ложь.  

Кому я радость доставлял,

Тот спал, как сытый зверь.

Кого терзаться заставлял,

Пред тем открылась дверь.  

И сам в безжалостной борьбе

Терзание приняв,

Благословенье шлю тебе,

Кто предо мной неправ.  

Быть может, ересь я пою?

Мой дух ослеп, оглох?

О, нет, я слышу мысль мою,

Я знаю, вечен Бог!