Вскоре взвод автоматчиков выбил немцев со второго этажа. Танкисты младших лейтенантов Павленко и Лебедева, прикрывая автоматчиков, уничтожали огнём гитлеровцев, засевших в соседнем здании. Поднялось облако дыма и пыли. Воспользовавшись этим, танкисты ворвались на Шарлоттенбургштрассе, идущую по берегу Ландвер-канала.

Ещё двести метров, и цель будет достигнута!

В последнем квартале нас встретил огонь оборонявших переправу пушек и миномётов. Запрашиваю командира взвода гвардии лейтенанта Павлова:

– Сумеете смять эти пушки?

– Сомну, – ответил коммунист Павлов. Даю команду:

– Мы вас прикроем огнём, а вы на полном – вперёд!

Открываем шквальный огонь по вражеским батареям. "Тридцатьчетверки" лейтенантов Павлова, Сурова и Делянова устремцлись к переправе, оборонявшие её гитлеровцы стали разбегаться. Мгновение – и мощные гусеницы советских танков превратили немецкие орудия и миномёты в груду лома.

Через несколько минут подоспели остальные танки нашей роты, а затем главные силы гвардии майора Бийма. Переправа была взята.

Наступая с севера, районом Веддинг, наши танки прорывались к центру Берлина, к Тиргартену, навстречу наступавшим с юга танкам генерала Катукова. 29 апреля, когда мы вышли на Шульцштрассе, нам приказано было проскочить Трифтштрассе, ворваться в Тегелерштраесе и к исходу дня перерезать железную дорогу, идущую через канал реки Шпрее.

Я немедленно вызвал к себе командиров взводов, чтобы вместе с ними разведать местность. Низко пригибаясь к земле, мы побежали позади домов садом, заваленным срубленными в цвету вишнёвыми и яблоневыми деревьями, и убедились, что танки надо вести в обход, минуя Трифтштрассе, которую немцы усиленно обстреливали и где нам предстояло делать лишние развороты. Из-за дощатого забора хорошо видна была Тегелерштраесе. Путь к ней преграждали устроенный немцами завал и поставленная впереди него поперёк мостовой трамвайная платформа.

Справа и слева от нас разгорался бой.

На Шульцштрассе к танкам мы возвращались тем же путём через сад, который немцы вырубили для увеличения сектора обстрела.

– За мной, вперёд! – подал я команду и опять побежал через сад, пересёк Трифтштрассе и залёг у углового дома, чтобы лучше осмотреть завал, из-за которого немцы вели огонь.

Когда подошёл передний танк младшего лейтенанта Ширшова, я приказал открыть пулемётный огонь по угловым домам, стоящим по бокам завала, и пушечный огонь по самому завалу.

Раздались первые выстрелы. Кирпичная пыль затянула улицу сплошной пеленой. Пользуясь этой своеобразной завесой, я подвёл танк Ширшова к завалу л приказал автоматчикам снять трос, прицепить его к правой стороне трамвайной платформы и оттянуть её в сторону. Это было сделано быстро. Скрежеща о мостовую, платформа подалась. В образовавшемся проходе я увидел врытые в землю три металлические балки. Пройти через них танки не могли. Тогда я отыскал минёров – они были среди автоматчиков – и велел подорвать балки.

Три раза под огнём противника принимались минёры за это трудное дело. Наконец, две балки им удалось подорвать; третья же, обращенная свободным концом в сторону немцев, попрежнему стояла на нашем пути.

Но танкистов уже нельзя было сдержать. Они были полны решимости одолеть этот проклятый завал.

Танк Ширшова двинулся на первой скорости. Вот он подошёл к балке и, поднимаясь на неё, встал на дыбы. Трудно передать моё волнение в эти секунды. Ведь немцы могли легко расправиться с машиной. Но в следующее мгновение я увидел, что передняя часть танка стала опускаться, а задняя поднялась и не касалась уже асфальта. Под тяжестью машины балка согнулась, и танк рванулся вперёд. За танком Ширшова завал преодолели и танк младшего лейтенанта Баркова и все остальные.

Жаркий бой завязался на улице. Огонь немцев был столь сильным, что продвижение автоматчиков по Тегелерштрассе к каналу приостановилось. Особенно сильный обстрел немцы вели из правого углового дома, стоявшего у железной дороги, из-за железнодорожной насыпи и из-за завала, возведённого под железнодорожным мостом.

Через связного я отдал приказание подтянуть тяжёлые самоходные орудия и открыть огонь по пунктам, откуда стреляли немцы. Танки же продолжали борьбу с фаустниками, укрывавшимися на чердаках и в подвалах домов.

Немцы не могли противостоять нашему натиску. Спустя короткое время автоматчики получили возможность двигаться вперёд. Я приказал им тщательно прочёсывать дома, дворы и подвалы. Мы продвигались вперёд при поддержке самоходок. Вслед за нами шли артиллеристы.

К концу дня улица Тегелерштрассе была занята и железная дорога перерезана.

Наша танковая часть наносила удар с северо-запада. Мы пересекли канал Берлин-Шпандауэр и обогнули Сименсштадт.

Немцы упорно цеплялись за каждый дом, за каждый угол. Казалось, что нет окна, откуда не стреляли бы автоматчики, откуда немцы не бросали бы фаустпатронов. Мотострелковый батальон с боями занимал улицу за улицей.

Ночью мы вышли на северный берег Шпрее. Перед нами лежала в граните чёрная река.

Ещё недавно здесь высилась дуга огромного моста, противоположный конец которого уходил в Шарлоттевбургскнй парк. Теперь мост был взорван. Обломки пролётов лежали в воде. Ширина рекл в этом месте – метров шестьдесят.

Командир батальона гвардии капитан Косов, присев у развалин кирпичной стены, углубился в развёрнутый перед ним план Берлина.

Из раздумья капитана вывел голос старшего сержанта Швачко.

– В чём дело?

– Разрешите переплыть на тот берег, и я приведу лодку. Я утке всё высмотрел.

– Ну что же, – согласился Косов, – хорошее дело. Капитан вызвал к себе пулемётчика Зайнутдинова.

– Сейчас Швачко поплывёт на тот берег. Устройтесь с ручным пулемётом поудобней и ждите. Как только немцы начнут стрелять, бейте по их огневым точкам. Только глядите, получше замаскируйтесь, а то и вас собьют, и Швачко погубите.

Швачко пробрался к берегу, разделся, бросился в реку и быстро поплыл. На поверхности видна была только голова, временами пловец вовсе скрывался под воду. Смельчак уже был на середине реки, когда метрах в трёх от него стали вздыматься фонтанчики. Зайнутдинов взял на прицел огневую точку противника и заставил её замолчать. Немцы стали обстреливать старшего сержанта из другой точки, но Зайнутдинов и её обнаружил и залил огнём.

Швачко уже был на берегу и торопливо отвязывал лодку, когда немцы нащупали Зайнутдинова. Вокруг пулемётчика стали ложиться пули, и надо было немедленно менять позицию. Он стал было уже отползать, но вдруг почувствовал сильный толчок в левое плечо. Из раны струилась кровь, рубаха намокла и липла к телу. Мучила резкая боль, но уходить было нельзя: Швачко уже плыл обратно, таща за собой лодку, и нужно было его прикрывать. Забыв о ране, Зайнутдинов плотно припал грудью к земле и открыл огонь по окнам дома, откуда били вражеские автоматчики.

Плыть Швачко было очень тяжело. Вокруг него то и дело свистели пули, но он видел, что пулемёт, у которого лежал истекающий кровью Зайнутдинов, беспрерывно ведёт огонь, и это придавало ему силы. В конце концов вражеские автоматчики замолкли.

Вот уже и берег. Швачко закрепил цепь лодки и юркнул в развалины каменного дома. Товарищи быстро укутали его в шинель, напоили спиртом. Капитан крепко расцеловал героя.

Через час-полтора две роты автоматчиков, переправившиеся на пригнанной Швачко лодке, были уже на противоположном берегу Шпрее, в Шар-лоттенбургском парке.