Нас было четверо. Пятый, радист, после ранения ушёл в медсанбат. Вечерело. Ветер и мелкие брызги дождя били в лицо.

Командир танка № 376 младший лейтенант Демышев спрыгнул с башни и отбежал в сторону, чтобы найти объезд. На дороге зияла огромная воронка от авиабомбы. Начинался Берлин.

– Ну что? Как там? – нетерпеливо спрашивали мы командира.

– Объезжать слева, – ответил он, рассчитывая провести танк между двумя толстыми стволами деревьев, поваленных на землю.

Я включил мотор. Танк послушно развернулся, п вслед за нами двинулись остальные машины разведки.

Впереди раскинулось поле, а слева тянулась дорога, зажатая с обеих сторон двухэтажными и трёхэтажными домами. Дорога вела в самый центр фашистской столицы.

Добавляю газа. Сквозь шум мотора слышу спокойный голос командира:

– Тут придётся проскочить метров восемьсот.

Машина набирает скорость. Где-то впереди блеснула вспышка, и мимо нас, со свистом, оставляя огненную трассу, пронёсся снаряд.

– Прямо пушка, – успел крикнуть я, но моё предупреждение оказалось лишним. Командир орудия старший сержант Василенко уже навёл своё орудие, и выстрел покрыл мои слова.

Машина неслась с бешеной скоростью. Пулемёт извергал снопы пуль, оставляющих разноцветные трассы.

Хотя был сумрак, но нам удалось разглядеть результаты выстрела Василенко: немецкая пушка лежала вверх колёсами, около неё чернели два трупа. Пулемётные очереди из нашего танка сыпались вправо и влево по окошкам подвалов.

Двигаться дальше нельзя было. Я замедлил ход и отвёл танк под защиту дома. Нужно было выяснить, что делается за углом.

Автоматчики спустились в подвалы; оттуда послышались выстрелы, взрывы гранат. Вскоре командир отделения автоматчиков Блин, улыбаясь, притащил трофейный фаустпатрон. Фаустника, пытавшегося подбить наш танк, он убил в рукопашной схватке.

Оказалось, что впереди на перекрёстке, кварталах в трёх от нас, немцы закопали танк. Мы решили проскочить улицу, площадь за ней и уничтожить вражескую машину, но в этот момент четыре взрыва раздались рядом. В приоткрытый люк ударил воздух с такой силой, что у меня с головы слетел шлем.

– Шашку! – крикнул командир танка.

Наощупь я схватил шашку и передал её заряжающему, сержанту Жукову. Через мгновение она зашипела, и клубы чёрного дыма заволокли машину. Мы имитировали горение танка.

В это время из дома, откуда стреляли фаустники, прибежал автоматчик и, задыхаясь от бега, сообщил:

– Наши на втором этаже, немцы на третьем и чердаке. Нужен огонь. Башня повернулась, и три снаряда успокоили "жильцов" третьего этажа. По чердаку же ударил танк, следовавший за нами. Вскоре из окна высунулась белая тряпка – "жильцы" не выдержали и с поднятыми руками выскочили из дома.

Уже совсем стемнело, когда подошли наши главные силы. Улицу во всех направлениях пронизывали трассы снарядов. Бой разгорался.

Теперь наша задача заключалась в том, чтобы, оставаясь на месте, по вызову (сигнал ракетой) помогать пехоте и автоматчикам.

В это время из-за угла снова раздался выстрел. Гусеница рядом стоящего .танка оказалась подбитой, но его экипаж развернул пушку в сторону выстрела и открыл огонь. Мы добавили. Два снаряда продырявили закопанный на перекрёстке немецкий танк.

Ради безопасности мы изменили место стоянки, так как по вспышкам выстрелов нас могли засечь.

– Вот и добрались до Берлина, – сказал мне заряжающий. – Тут им и конец.

– Конец близок, да голенького и с пояском добавить придётся, – кто-то ответил ему.

На языке танкистов "голенький" – это осколочный снаряд, а о "пояском" – бронебойный.

До рассвета осталось часа полтора.

Чуть начало сереть, мы завели машины и двинулись дальше.

И вот в тот момент с чердака какого-то дома фаустники открыли огонь. Наш танк загорелся. Я подал машину назад; товарищи принялись забрасывать пламя шинелями и одеялами. Дышать становилось всё труднее и труднее. На несколько мгновений я оторвался от рычагов управления й передал наверх огнетушители. В течение нескольких минут пламя удалось загасить, но мотор начал "чихать", так как горючее поступало плохо. Мотор заработал лишь после того, как питание его было переключено с кормового бака на бортовой.

Пока мы гасили пожар, остальные машины продвинулись вперёд метров на сто, и наше место сразу же занял другой танк.

23 апреля полк, в составе которого действовал наш батальон под командой гвардии капитана Волощуна, прорвав глубоко эшелонированную оборону немцев на ближних подступах к Берлину, вступил в город. Здесь нам сразу пришлось разбиться на мелкие штурмовые группы, от трёх до десяти человек в каждой. Я был парторгом батальона, но тоже вошёл в одну из групп.

Моя группа в составе пяти человек одной из первых завязала с противником бой внутри Силезского вокзала. В первые дни боёв в Берлине сопротивление, которое мы встретили в Силезском вокзале, было, я бы сказал, самое сильное. Немцы засели в станционном здании, в окнах установили станковые пулемёты, на чердаках укрыли снайперов.

Я решил ворваться в это здание с тыла, через одно из окон, выходящих на перрон. Нырнув в окно, мы оказались в коридорчике, потом на лестнице, выводившей в комнаты, из которых немцы вели огонь по улице. В некоторых комнатах немцы оборонялись уже от наших бойцов, проникших в здание. Старший сержант Быковский загнал группу противника в крайнюю комнату. Они заперлись в ней. Быковский позвал меня на помощь. Я схватил топор с пожарной доски и стал взламывать дверь. Когда дверь была взломана, мы забросали немцев гранатами. В этой комнате оказалось двенадцать немцев. Ни один из неё не вышел. Покончив с ними, мы поспешили на помощь товарищам, дравшимся на третьем этаже. Я услышал, что в одной из комнат за железной дверью строчит пулемёт. Попробовал взломать дверь, но она не поддавалась. Тогда я приказал своей группе остаться здесь и наблюдать, чтобы ни один из немцев не удрал, а сам спустился вниз, выскочил через окно, побежал на командный пункт майора Волощука и доложил ему, что требуется помощь артиллерии. Но замеченный мною пулемёт снаружи так хорошо замаскирован, что артиллеристы его не видят. Тогда майор Волощук берёт телефонную трубку и вызывает танкового командира. Не прошло и десяти минут, как подошёл танк "ИС". Я побежал показать танкистам место, откуда виден немецкий пулемёт. Вдруг меня оглушило. Это разорвался рядом с танком фаустпатрон. Я подумал: заметили, проклятые, и закричал во весь дух танкистам:

– Товарищи, видите на третьем этаже окно со шторой, там пулемёт. Танкисты с первого выстрела сбили этот пулемёт.

После этого я бегом вернулся к своей группе и продолжал бой внутри здания. Мы ворвались в тоннель, по которому проходили рельсы узкоколейки. Света не было; преследуя немцев, мы освещали карманными фонариками рельсы, вагонетки, кабины лифтов и разные тёмные закоулки. В какой-то маленькой конурке горела тусклая лампочка. Когда мы приблизились, из этой конурки выглянули две молоденькие девушки. Не успел я подумать: до чего похожи на наших русских, как они закричали по-русски и. бросились нас обнимать и целовать. Это* действительно, были русские девушки. Девушки сразу сказали, как их звать. Одну звали Рая, другую – Маруся. Они были угнаны немцами из Сталинградской области.

– Родненькие, дождались вас, кончилась наша каторга, – говорили они со слезами на глазах и тащили нас куда-то.

Они обязательно хотели угостить нас пивом. Мы вошли в подземелье, оказавшееся рестораном. Немцы только что убежали отсюда. Выпив с девушками по кружке пива, мы попросили их быть нашими проводниками. Они пошли вперёд, показывая нам все подземные норы, в которых могли ещё скрываться гитлеровцы. Потом мы простились с этими девушками, поблагодарили их и обещали встретиться с ними на родине.