Ночью 21 апреля наша часть подошла к восточной окраине Берлина – пригороду Марцану, превращенному немцами в крупный узел сопротивления. Когда мы были в полутора километрах от него, я вызвал командира приданного нам полка танков и приказал с ходу прорваться в Мар-цан. Три минуты спустя группа танков миновала боевые порядки нашей пехоты и рванулась вперёд по широкому асфальтовому шоссе. Почти тотчас же из Марцана на нас обрушилось множество снарядов. Наши танки продолжали было двигаться к Берлину, но очень скоро вражеский снаряд угодил в головную машину; вслед за ней загорелся и второй танк. Я решил ке рисковать людьми и распорядился прекратить лобовое продвижение по шоссе, сосредоточить танки между каменных домов близлежащего посёлка и разведать окружные пути.

Две группы стрелков отправились в обход Марцана. Вскоре связной из группы, ушедшей налево, принёс донесение. В нём сообщалось, что с этой стороны Марцана проходит большой противотанковый ров, наполненный водой. Я решил ждать донесения второй группы. Оно не замедлило – справа обнаружена глубокая лощина, поросшая зеленью. Я отдал приказ, и в лощину двинулись стрелковые батальоны гвардии майоров Елсакова и Мойсиеня. За ними вкатили в высокую зелень свои орудия расчёты дивизиона истребительной артиллерии. Чтобы отвлечь от них внимание противника, я приказал миномётчикам и артиллеристам усилить огневую активность на участках, прилегающих к главной дороге на Марцан. Хитрость удалась. Немцы решили, что основной удар по Марцану последует с шоссе, и стянули к нему все силы. Завязалась сильная стрельба. В жару перестрелки немцы не заметили (а может быть, не поняли) сигнала к решающей атаке – в небо взвился трассирующий снаряд, вслед за ним серия красных, зелёных и белых ракет. Минуту спустя батальон майора Елсакова, приблизившийся тем временем к самому Марцану и занявший исходное положение, поднялся в атаку. Ещё через несколько минут расчёт 76-мм орудия на механической тяге ворвался сквозь огонь противника на полном ходу в Марцан. Подразделения полка охватили этот пригород полукольцом и пошли широким фронтом, блокируя дома, где сидели гитлеровцы.

Над крайним домом Марцана сквозь дымные огни Берлина засветлело родное красное знамя. Это был первый наш флаг на восточных окраинах Берлина. Его водрузил младший сержант Анатолий Погребняк.

После прорыва на Зееловских высотах меня вызвал командарм.

– С дивизией справитесь, Дука? – спросил меня генерал-полковник Чуйков.

Я вспомнил годы, когда руководил партизанским соединением, вспомнил учёбу в военной академии и почувствовал, что наступает самый ответственный момент в моей жизни.

– Справлюсь, товарищ командарм, – ответил я.

– Дивизия хорошая, сейчас взяла Мюнхеберг, надо принять её на ходу и итти на Берлин, – сказал командарм. – Получи предписание. Ни пуха, ни пера.

Немедленно выехав в дивизию, я застал моих гвардейцев готовыми к бою. Здесь был последний рубеж немцев перед рекой Шпрее. Я вспомнил слова Александра Сергеевича Щербакова, сказанные им в докладе, посвященном памяти Ленина: "Гитлеровцы досокращаются до того, что самая короткая линия фронта для немецкой армии будет проходить по реке Шпрее . . ."

На мой наблюдательный пункт, на чердак, привели нескольких пленных немцев. Один из них, офицер, бросился бежать. Его поймали и привели снова.

Мы узнали от пленных силы немцев и их расположение.

После хорошей артиллерийской подготовки гвардейцы стали продвигаться по лесу бегом и сбили врага с его последнего перед Шпрее рубежа. У немцев началась паника. Мы шли вперёд сутки, обходили опорные пункты немцев, пересекли берлинскую кольцевую автостраду и вошли в юго-восточные пригороды Берлина.

Вечером гвардейцы ворвались на завод "Кодак". Я залез на чердак, гвардейцы мои заняли несколько этажей. В подвалах завода ещё находились немцы, человек триста.

На чердаке была установлена стереотруба. Я стал наблюдать. Впереди был Берлин, а совсем рядом выложенные камнем берега Шпрее, водная станция со спортивными гичками и байдарками. Лодочки лежали на берегу, вверх днищами. Сразу же созрело решение переправляться через Шпрее на этих спортивных лодочках. Я увидел два целых моста, но они находились не на нашем участке, и можно было только позавидовать соседям.

Ночь была лунная, по Шпрее ходили синие волны. Я собрал командиров полков. Мы с ними отправились на рекогносцировку. Нет, отправились, это слишком красиво сказано. Мы просто-напросто поползли на животах к домам, стоящим около Шпрее.

Форсирование Шпрее было назначено на 10 часов утра. Я пошёл в головной полк. Артподготовку мы вели лишь по западному берегу, несмотря на то, что немцы были ещё на восточном берегу. Мы боялись побить снарядами лодки, на которых предстояло переправляться.

На пути к реке было страшное побоище. Немцев полегло здесь столько, что негде было ступить.

Когда мы подошли к Шпрее, я сказал бойцам:

– Счастливого пути!

Вода кипела от пуль. В это время на берег выскочило несколько машин с пушками на прицепах. Это были наши противотанкисты, которыми командовал гвардии майор Репин. Репин сидел за рулём первой машины. Он развернул дивизион, подбежал ко мне.

– Куда стрелять, товарищ генерал?

Я показал на воду, которую секли пулемётные очереди.

Репин открыл огонь по домам, откуда били немецкие пулемёты.

Первыми через Шпрее переправились вплавь четыре бойца. Достигнув берега и уничтожив там два вражеских пулемётных расчёта, они закурили, и это промедление в бою стоило им жизни.

Вскоре на тот берег переправилось несколько батальонов. Но бойцы не продвигались – залегли. Это был очень опасный момент.

Я не мог удержаться, приказал дать мне лодку, сел вдвоём с командиром артиллерийского полка гвардии подполковником Зотовым. Мы оттолкнулись от берега и поплыли через Шпрее. По реке рвались снаряды, нас бросало на волнах. Две трети реки мы преодолели, в это время снаряд ударил совсем близко, лодка рассыпалась, и мы очутились в воде. Не гнаю почему, вода показалась мне горячей. Я скинул шинель и поплыл. Плыть было трудно, вокруг падают снаряды, волна бьёт. Генеральская фуражка каким-то чудом удержалась на моей голове. Бойцы увидели её, и кто-то крикнул:

– Хлопцы, генерал плывёт!

Гвардейцы рванулись вперёд, и когда мы вылезли на берег, там уже никого не было. Передовые батальоны уже прошли вперёд.

Не успела с меня стечь вода, как пришлось принимать рапорт радиста:

– Рация переправилась, связь с комкором есть. Комкор передал мне по радио:

– Держитесь за плацдарм, расширяйте его.

После апрельского купанья было очень холодно. Развели на берегу костёр. Связисты набрали в котелок оглушённой снарядами рыбы, решили варить уху. Вспомнились партизанские деньки. Только сидели мы теперь не в русских лесах, не у русских рек, а у немецкой реки Шпрее.

Сапёры захватили катер с паромом и переправили через Шпрее четыре пушки. Через Шпрее мчались наши "амфибии".