Марси наклонилась, вытирая ноги, и полотенце, завязанное у нее на голове, упало, позволив длинным прядям рассыпаться по плечам и спине. Она выпрямилась, встряхнула головой, и волосы, словно огненный нимб, засияли в свете лампы.

Трэйнор с трудом подавил стон. Марси сейчас казалась воплощением самой несбыточной мечты. В ней воедино слились красота и очарование, искушение, перед которым нельзя устоять.

Пушечный выстрел с реки разорвал тишину. Ядро упало совсем близко. Пещера наполнилась страшным гулом, стены ее задрожали.

Трэйнор кинулся к ней, не думая о приличии и о том, как она отнесется к его появлению.

Он сейчас беспокоился лишь о том, как защитить ее. Руки сами собой обхватили ее, а тело прильнуло к ее телу. Он прижал ее лицо к своему плечу и встал к стене, чтобы укрыться от обвала, если земляной потолок в пещере не выдержит. Посыпались комья глины, камни, весело зазвенели стекла в лампах, которые освещали комнату.

От резкого толчка Марси вскрикнула и едва удержалась на ногах. Полотенце выпало из рук, и, сохраняя равновесие, она уперлась плечом в стену. И тут кто-то крепко схватил ее и держал, не давая упасть. Непроизвольно она попыталась отстраниться, освободиться от этих рук. Неужели пещеры захвачены северянами? И неужели какой-то янки взял ее в плен? Ах, Господи, да она же раздета!

Обеими руками она уперлась в грудь мужчины.

– Прочь! – кричала она. – Оставь меня!

Установилась тишина. Ее нарушало лишь тяжелое дыхание Марси и того, кто крепко держал ее.

Она взглянула на него: Трэйнор! Никто не пришел спасти ее. Или соблазнить. Только он – Трэйнор. Ее враг и мучитель. Забыв о страхе, который овладел ею, когда прозвучал выстрел, и то, что она раздета, Марси закричала:

– Что вы делаете?

Он молча нагнулся, поднял полотенце и подал его Марси. Девушка смотрела на него, ничего не понимая, но наконец до нее дошло, что нагота ее совсем не прикрыта. Щеки запылали от смущения. Она выхватила полотенце из рук Трэйнора и торопливо прикрылась.

– Как вы смели! – она презрительно сощурилась.

– Смел? – переспросил Трэйнор. Он удивленно взглянул на нее.

– Да я просто пытался…

– Я понимаю, что вы пытались! – выпалила Марси, отметая все, что он мог сказать в свое оправдание.

– Марси…

– Я знала, знала все время! Вы низкий, отвратительный…

– Ладно, я самый гадкий из гадких. Поэтому в следующий раз, когда эти чертовы пушки начнут стрелять, я спрячусь, а вы сами заботьтесь о своей жизни и вылезайте из-под кучи земли.

Повернувшись на каблуках, Трэйнор пошел к выходу, но далеко не ушел. Он повернул за угол так, чтобы она не видела его. Он предоставит Марси самой себе – это будет очень полезно ей.

Трэйнор прислонился к стене. Так почему же он этого не делает? Почему не уходит? Он достал из внутреннего кармана пиджака сигару. Генерал чувствовал себя обиженным, оскорбленным, но все-таки не мог поступить иначе – не мог уйти и оставить ее одну.

Он держал в руке тонкую сигару. У него их осталось всего две, и он хранил их, чтобы выкурить вместе с Трэкстоном. Что ж, теперь он оставит Трэкстону одну, а вторую выкурит сейчас – надо успокоиться.

Образ Марси – вот такой – обнаженной, нежной, изящно выточенной – лишил его душевного равновесия. Да еще этот ужасный выстрел. Менее подходящего времени для обстрела Грант выбрать не мог. Или наоборот, более подходящего – с какой стороны посмотреть. Этот янки или спас Трэйнора, или же надругался над ним.

Все, что он мог сделать, когда прекратился обстрел, это подать Марси полотенце. В эти мгновения разум и тело были в согласии, не борясь между собой – они оба жалели ее. Если бы тогда он осмелился сказать ей хотя бы слово или она сама потянулась бы к нему, дала понять, что желает его, он, без сомнения, отнес бы ее на докторскую кровать.

Трэйнор рассеянно смотрел на противоположный берег реки, туда, где раскинулась Луизиана. Он признателен Марси за то, что своим гневом она остудила его пыл. Он все еще не мог справиться с чувствами, но понимал, что это к лучшему, что между ними ничего не произошло. Они ведь враги. Но даже если бы и не были врагами – какая разница? Она красива и судя по тому, что он видел в госпитале, может быть нежной, но в то же время это самая упрямая, прямолинейная и дерзкая женщина на свете. Не для него.

Он откусил кончик сигары и сплюнул. Черт подери, он вообще не нуждается в женщине. Трэйнор достал из кармана спичку, чиркнул о каблук башмака и прикурил.

Потянулась тоненькая струйка дыма. Трэйнор погасил спичку, бросил ее на землю и покачал головой. Вкус табака, пропитанного бренди, наполнил рот и нос, и легкие. Несколько секунд он наслаждался, уносясь в иные миры, куда более светлые. Табачный дым, возможно, сделает его прекрасной целью для снайпера, но сейчас это его не волновало. Он вспоминал о тех экзотических странах, где довелось побывать до войны, о людях, которых он встречал, делах, которые успел и не успел завершить, и почувствовал, что постепенно успокаивается.

Марси прижалась к стене и прикрылась полотенцем. Девушку колотила дрожь, ноги стали ватными и не хотели держать ее. Она не понимала, какова причина этого – страх перед пушечным обстрелом или то страстное желание, которое пробудила в ней близость Трэйнора и его прикосновение. Она все еще видела его перед собой, ненавидя и мечтая, чтобы он вернулся. Проклиная даже землю, по которой он ступает, и желая вновь оказаться в его объятиях. Жизнь не подготовила ее к подобным чувствам, и она понятия не имела, как теперь себя вести.

– Что же случилось с тобой, Марселина Колдрэйн? – вслух спросила она себя, раздраженная своей нерешительностью. – Этот человек – полнейший негодяй. И к тому же конфедерат!

Но вспомнив, где находится, прикрыла рот рукой. Зачем ухудшать свое положение, говоря о ненависти к мятежникам? Да и не всех она ненавидит. Лишь Трэйнора Брэгета. За то, что он вызывает у нее такие странные чувства. Лишает обычной уверенности в себе, привычной четкости мысли.

Отойдя от стены, девушка взглянула на выход из пещер, и убедилась, что никто – а особенно Трэйнор – не подглядывает за ней. И начала одеваться. Почему она все время думает о нем? Это ужасно!

Через несколько минут Марси уже стояла у большего зеркала в углу комнаты и расправляла юбку зеленого шелкового платья. Клара Самюэлс дала ей на выбор несколько нарядов из тех, что остались после смерти ее племянницы. Девушке сразу приглянулось это платье. А потом миссис Самюэлс достала еще несколько дневных платьев и настояла на том, чтобы Марси взяла их себе. Они все равно сгниют в этом сундуке, настаивала она, и неразумно отказываться. Ей же нужно что-то, кроме бального платья и той грязной и рваной тряпки, в которой она здесь появилась.

Марси покружилась перед зеркалом, расправляя широкую юбку вокруг кринолина и придирчиво рассматривая свое отражение.

– Ты выглядишь потрясающе, – заметила, подходя, Клара. – А вот с этим станешь еще красивее.

Она протянула девушке пару клипсов с изумрудами и жемчугом.

– Гарольд, душечка, подарил их мне к десятилетию нашей свадьбы.

Она улыбнулась собственным воспоминаниям:

– Это было почти двадцать лет назад!

Глаза ее наполнились слезами:

– Ах, тогда все было так хорошо!

Марси взглянула на изысканное украшение и покачала годовой.

– Они прекрасны, но, миссис Самюэлс, я не могу надеть их. Вдруг что-нибудь случится?

– Ах, милочка, они тебе пойдут гораздо больше, чем мне!

Она повернула Марси к зеркалу и надела ей клипсы. Потом отступила на шаг.

– Ну вот, – проговорила она, глядя через плечо девушки на ее отражение в зеркале. – Ты необычайно хороша.

Платье в самом деле очень красивое и сидит хорошо. Бледно-зеленый шелк выглядит элегантно, глубокий вырез отделан богатыми валенсийскими кружевами, как и широкие длинные рукава. Девушка провела рукой по юбке. Пышная на бедрах, она была плотно схвачена широким поясом из темного бархата, завязанным на спине большим бантом.