Тускнеет все, и сердце застит

Непроходящая тоска,

Бедой сменяются напасти

И ломит жилка у виска.

Богач последнее отнимет,

Бедняк последнее отдаст,

Ты отдавалась мне красиво,

Но отнимала все у нас.

А я душою серебристой

Все брал, не думая о том,

Что если счастьем не делиться,

Бедой поделишься потом.

А ты, в которой я не чаял

Ни сердца звона, ни души,

Звездою утренней печали

Во млечной спрячешься глуши.

Когда я ввысь душою вырвусь,

Виском тебе в колени ткнусь,

В твою бревенчатую сырость,

Моя сиреневая Русь.

И мне останется в закате

Одно лишь, только лишь одно —

В стерильной вымытой палате

Смотреть в больничное окно.

И что я там увижу – снег ли,

Или клеенчатую клень,

Но если и дойдет до петли,

То – под душистую сирень.

Что алкоголь – тугая злая водка,

Хрустальный льет бокалов перезвон —

От сердца к сердцу… с искреннею ноткой

Друзья друг к другу ходят на поклон.

Один из них, один из нас, вернее,

Все доказал за совесть и за страх,

Хоть зла любовь, но дружба все же злее,

Поскольку проверяется в боях.

Хоть я не раз предательством контужен,

Случись что – то я первым помогу.

Мой друг! ведь друг для этого и нужен,

Чтобы не шляться с просьбами к врагу.

И если мы вконец не измельчали,

Ведь все бывает в мире, се ля ви,

Не будут наши женщины в печали,

Кто верен в дружбе, верен и в любви!

Кто меня быть поэтом назначил,

По какой же такой ворожбе?

На слова стал я сердцем горячий

В подостывшей с годами судьбе.

И с тех пор я не знаю покоя,

Для кого-то себя бередя,

Под нездешним небесным конвоем

Голубыми глазами глядя.

Но чем больше известен в народе,

Тем все чаще встречаю я тех,

Кто достать норовит мне по морде

За звенящий скандалом успех.

Бью в ответ, но без зла – по привычке,

То, что лезут, – уже хорошо,

Ведь тот лезет душой в опричники,

У кого ни шиша за душой.

И за эту больную обиду,

Что узнали свой маленький рост,

Наливают, осклабясь для вида,

Приготовив кастет под поднос.

И как странно здесь женщины любят,

Выставляя себя напоказ,

Кошельком раскрываются губы,

Чтоб вернее на этот раз.

И вот в этой столичной клоаке

Я, цепляясь словами за край,

Вдруг завою бездомной собакой

Под густой человеческий лай.

Потому как душою истрачен,

Верных слов я уже не найду,

На которые был я горячий

На свою же, наверное, беду.

Звезд мерцают головешки,

Я один, и ты одна,

Пеплом сыпет на дорожку

Одинокая луна.

В свете белом, в свете стылом

Обернуться нету сил,

Ты другого полюбила,

Я другую отлюбил.

Бог прощает слишком строго,

Тех, кто в счастье виноват,

По одной уйдем дороге,

Ты– вперед, а я – назад.

Ветер режет, знает будто,

В спину легче или в грудь,

Ты идешь сейчас к кому-то,

Я бреду куда-нибудь.

А по следу в снеге хрумком

Волком гонится тоска,

Оттого мила мне рюмка,

Что снимает боль в висках.

Этой ночью, грустной ночью

Твое сердце заживет,

А мое порвется в клочья,

Если не застынет в лед.

Бог плеснет на угли синью,

И, как беглая жена,

В одиночестве и стыни

Сгинет блудная луна.

Любовь бывает тихою и громкой,

Такою хрупкою, такою ломкой,

Любовь бывает доброю и злой,

Слепой и зрячей, каждой выйдет срок —

Но вдруг другой раздуешь уголек

Под чувств своих остывшею золой.

Ты ждешь меня не так уж и напрасно,

Ведь нить надежды вьется с сердца прясла,

Она – прочней канатов и тросов.

И крюк мой недостаточно высок,

Когда вдруг посмотрю на потолок,

И снова смысл приходит нежных слов.

Месяц выкатился в гору,

Звезды жмурятся со сна,

Зашумит родному бору

Неприкаянно сосна.

И в ночной притихшей дали

Мне видней, чем даже днем,

Как из прошлого печали

Стынут в будущем моем.

Как холодною любовью

Ты сожгла солому чувств,

И в мерцающем безмолвье

Тонет эхо тех безумств.

Ну а та, что не люблю я,

Любит, видно, за двоих,

У меня меня воруя

В поцелуях дней пустых.

Оттого, что точно знаю,

Ждет ее со мной тужиль,

Я ей сердцем не мерцаю,

Сердце в разум положив.

Ночь проходит, звезды гаснут,

И как месяц поутру

В дымке серой и ненастной

На рассвете я умру.