«Выставку танков» устроили на закрытой территории, на острове Русский, где находятся учебные части Тихоокеанского флота. Нашлось там место и для того, чтобы танчики побегали по трассе, и для их продвижения по зарослям (южные моря — это джунгли), и для стрельбы по мишеням и полевым укреплениям.
Общее впечатление от японских боевых машин — убожество в сравнении с нашими Т-55. И даже с «тридцатьчетвёрками». Бронирование — таксебешное, пушки слабенькие, двигатели дохлые. В целом — ничуть не лучше Т-26 и БТ-7, всё ещё составляющим основу советского танкового парка здесь, на Дальнем Востоке. Их-то, постепенно меняя на Т-34, и сбагривают Японии. Единственный заслуживающий внимания образец — поставляемый из Америки лёгкий танк. По их классификации — средний. Но продаётся он не по линии государства, а «частником», заводами Форда. И сам «автомобильный король», худощавый немолодой мужчина с живым подвижным лицом, явно гордится этим изделием.
От Генри фактически не отходит загорелый невысокий светловолосый человек в форме японского танкиста.
— Не узнаёшь? — уловив момент, поинтересовался у меня Смирнов. — Сам Эрвин Роммель, «Лис пустыни».
— А он-то что здесь делает? И разве он не погиб в авиакатастрофе над Средиземным морем?
— Как видишь. Учит япошек воевать с лимонниками и лягушатниками. А теперь, Снайпер, слушай настоящее задание для тебя на эту поездку. Ты должен выобаять Роммеля и склонить его вступить в Немецкую освободительную армию. Майор Иванов в курсе. Дерзай, знакомься!
Особо и дерзать-то не пришлось. Достаточно было проявить живой интерес к фордовскому танку. Этим (а ещё нашивками за ранения и моими боевыми наградами) я и привлёк внимание как генерала, так и Форда.
— Вы, я вижу, не только в теории знакомы с танками, — обратился ко мне через переводчика американец. — Как вы оцениваете созданную моими инженерами машину?
— К сожалению, мистер Форд, я могу судить о ней только по внешнему виду. Как она ведёт себя хотя бы на полигоне, мне неизвестно. Не говоря уже о боевых условиях. Но даже так мне видно, что она по комплексу боевых качеств должна превосходить любую из японских машин. Даже новейших. Не в обиду господину офицеру будет сказано, — кивнул я Роммелю.
— А ваших, советских? — «завёлся» генерал в форме майора.
— Простите, не знаю вашего имени, господин майор.
— Называйте меня Эрвином, господин майор.
— Так вот, Эрвин, любые танки должны отвечать задачам, которые перед ними ставят. Предлагаемые армии, в которой вы служите, машины ориентированы на борьбу именно с тем противником, с которым она столкнётся. Это легковооружённые колониальные войска, единственным противотанковым средством которых являются гранаты или динамитные шашки. На открытых пространствах с ними успешно справятся и наши Т-26, которые, как известно, созданы на основе британских «Виккерсов» и ничуть им не уступают. В джунглях — танки БТ с мощными двигателями, чтобы проламывать себе путь и легко маневрировать. И мы не скрываем, что ни одна боевая машина, ни другая совершенно не годятся для линейного боя с новейшей британской и, тем более, французской бронетехникой. Они будут прекрасно гореть где-нибудь, скажем, на Украине, в Белоруссии или Восточной Пруссии, на которую скоро начнёт наступление Немецкая освободительная армия генерала Фолькенштайна. Там, поверьте, будут действовать уже другие боевые машины, в сравнении с которыми даже танки мистера Форда годятся лишь в качестве разведывательных машин. Ну, и для молниеносных рейдов по польским тылам по хорошим прусским дорогам. Или для отражения неожиданных контратак противника, действуя из засады.
— Вы считаете, что следующим направлением удара Красной Армии будет именно Восточная Пруссия? — заинтересовался Роммель.
— Я не знаю планов советского Генерального Штаба, господин майор, но я исхожу из логики. Для чего тогда держать в Литве и Виленской области немецкие национальные части, если не для последующего их использования в Восточной Пруссии? Кстати, именно там, а потом и на всей территории бывшей Германии, которую нам ещё предстоит освобождать от поляков и французов, танки мистера Форда будут в своей стихии: неплохие дороги, дружественное освободителям население, которое будет радо предупредить о противотанковых засадах.
— Вы так считаете, господин майор? — очень уж оживился Генри, явно почувствовавший запах денег.
— Да, мистер Форд. И в моих отчётах я непременно укажу на это. Жаль, Эрвин, состоящий на службе японского императора, не сможет принять участия в использовании вашего ЛФТ в грядущих стремительных операциях на территории Германии.
Да, беру немца «на слабо». А что тут такого? Мы ещё с ним поговорили после того, как на пару прокатились по танковой трассе на ЛФТ. Я — за командира, он — за механика водителя. Аж анекдот вспомнился: «Не знаю, кто едет, но водителем у него сам Папа Римский». Вот и у меня механиком-водителем был сам генерал Роммель.
32
Военнопленный Антуан Роже, 11 июня 1942 года.
Несмотря на то, что при общении с чекистами я разговаривал исключительно по-французски, они вычислили моё русское происхождение очень быстро. А может быть, и не вычислили, а получили об этом информацию от жителей Минска, с которыми я общался. Меня о том никто в известность не ставил. Просто сотрудник контрразведки СМЕРШ, расшифровываемой как «Смерть шпионам», капитан Кузнецов во время очередного допроса объявил по-русски:
— Хватит Ваньку валять, месье Рожин! Лучше добровольно признайтесь, где, когда и при каких обстоятельствах были завербованы французской разведкой.
Собственно, я и не скрывал того, что я являюсь сотрудником Второго Бюро. Зачем, если это указано в документах, имевшихся у меня на момент пленения в захваченном большевиками Минске? Я не геройствовал, отстреливаясь от красных до последнего патрона. Просто сдал пистолет, когда на меня направил оружие какой-то красноармеец, и с поднятыми руками пошёл, куда он приказал. Слишком уж велика была обида на поляков, бросивших меня на растерзание врагам.
Отец? Вряд ли ему даже сообщат о моей судьбе. В лучшем случае, направят извещение о том, что я пропал без вести в «Минском котле».
Я даже не попал в лагерь военнопленных. Едва мои документы оказались в руках чекистов, как меня сразу же направили в организацию с упомянутым суровым названием. Сначала где-то при штабе бравшей Минск армии, а потом переправили в Москву: пусть моё звание и не столь велико, но я осуществлял связь между французской и польской разведками, а значит, представляю большой интерес для советской контрразведки. Да, не таким я представлял себе появление в Златоглавой!
Она и впрямь осталась Златоглавою. Возможно, в годы борьбы с религией часть храмов и была снесена. Включая огромный Храм Христа Спасителя на набережной Москва-реки. Но над кремлёвской стеной продолжают сиять позолотой купола тех, которые эти безбожники посчитали историческими памятниками и переделали в музеи. Это я успел рассмотреть в иллюминатор самолёта, заходящего на посадку.
Ни одна из попыток совершить авианалёт на большевистскую столицу не завершился успехом. Как говорили поляки и англичане, русским удалось создать вокруг Москвы просто непроницаемую противовоздушную оборону. Десятки радиолокационных станций, сотни зенитных орудий, способных точно поражать самолёты, летящие даже на предельных высотах, несколько авиаполков скоростных истребителей-перехватчиков, несущих круглосуточное дежурство. Поэтому и не применяли никакой маскировки в городе.
Да, меня, как особо важную персону доставили из Минска в Москву самолётом. Не персональным, а заполненным красными командирами, которые весь полёт косились на мою французскую форму. Но на аэродроме, находящемся на самой московской окраине, меня ждал автомобиль, предназначенный для перевозки заключённых, и мне стало не до рассматривания попутчиков и московских улиц.
Обращались со мной довольно корректно. Да и условия содержания в камере внутренней тюрьмы здания НКВД оказались вполне сносными: раковина, простейший ватерклозет, нары, прикрученный к полу стол, совмещавший «обязанности» как обеденного, так и письменного. Несмотря на мифы о зверствах следователей, меня ни разу никто не ударил. Психологическое давление? Да, оказывали, угрожая не расстрелом, конечно, а отправкой на Колыму, и публикацией в советской прессе информации о моём согласии на сотрудничество с советской контрразведкой, после чего меня во Франции будут считать предателем.
