18

Капитан Олег Лосик, 12 января 1942 года

Вот я и стал комбатом. Совершенно неожиданно для себя: майор Лемешев близ собственного штаба «словил» осколок шального польского снаряда и угодил в госпиталь. Ну, а меня, отличившегося после разгрома приснопамятной колонны французской бронетехники, не только представили к ордену Ленина, но и, после ранения комбата, «двинули» на его должность. Причём, моему батальону было предоставлено «почётное» право проламывать оборону польского фронта в ходе начавшегося наступления Западного фронта.

Ещё в дни нашего обучения в Чебаркульских лагерях нам преподавали различные формы ведения наступательных действий с участием танков. Одна из них почему-то имела немецкое название «Блицкриг», «молниеносная волна». Хотя, как я потом выяснил, немецкие товарищи не знали такого термина, а основы такой стратегии в 1931 году заложил советский военный теоретик Триандафилов, назвав свою разработку теорией глубокой наступательной операции. Возможно, впоследствии какие-то из немецких военных теоретиков, перебравшихся в СССР, и имели отношения к усовершенствованию наработок погибшего в авиакатастрофе Владимира Кириаковича, потому и устоялось именно немецкая терминология. В частности, например, выделенная для наступления танков полоса движения именуется «панцерштрассе», «танковая улица».

Вот и зимнее наступление планировалось как «типичный Блицкриг»: молниеносный бросок танковых и мотострелковых подразделений вглубь территории, занятой противником, с целью глубокого прорыва вглубь территории и удара по незащищённым вражеским тылам. Да и на острие наступления должны были двигаться… немцы. А именно — 1-й моторизованный корпус Немецкой Освободительной Армии, в качестве усиления которому придавался мой Отдельный танковый батальон.

Скажете, смешно? Всего-то один танковый батальон усиления целому корпусу, в составе которого действует танковая дивизия… Да как сказать! В дивизии-то основная масса бронетехники — танки Т-34, КВ и Т-50. А поляки и канадцы, против которых нам предстоит действовать, уже научились поражать эти боевые машины. Где — противотанковыми орудиями калибром 47 мм, а где и зенитками 75 и даже 88 миллиметров. И только наши Т-55 способны надёжно выдерживать попадания их боеприпасов: ну, какую вы ещё найдёте машину, броня которой достигает 200 миллиметров (лоб башни)?

Да, немецкие добровольцы отлично проявили себя в оборонительных сражениях первых месяцев войны. Но силы всё равно были неравны, и национальные стрелковые дивизии, понёсшие огромные потери, пришлось вывести в тыл на пополнение и перевооружение. А поскольку вал добровольцев, осаждавших военкоматы, оказался огромным, Советское Правительство приняло мудрое решение: создавать не национальные дивизии в составе Красной Армии, а Немецкую Освободительную Армию, союзную РККА. Этим подчёркивалось то, что мы не остановимся на разгроме польских милитаристов, а будем способствовать освобождению от их гнёта поверженной Германии. Мудрое решение потому, что оно привело к тому, что на фронт стали проситься не только немецкие коммунисты и социалисты, но и те беженцы из Германии, которые не всегда разделяют наши убеждения. Даже те, кто эмигрировал из страны не в Советский Союз, а в другие государства.

Да что там говорить? Командующий танковой дивизией корпуса генерал-майор Гудериан, человек достаточно консервативных (пожалуй, республиканских, но никак не коммунистических) взглядов, подал прошение об отправке его на советско-польский фронт, ещё будучи за рубежом. И ему не отказали! Может, сказалось и то, что он в начале 1930-х инспектировал советско-германскую танковую школу под Казанью. Не знаю. Но факт есть факт: назвавшись потомком армянских переселенцев в Германию по фамилии Хударьян, он теперь так и значится по документам, хотя ни для кого не секрет ни его настоящее имя, ни его бывшее германское подданство.

Мне раньше много доводилось слышать от стариков, участвовавших в Империалистической войне о заносчивости немецких генералов. Но с Геннадием Фёдоровичем, как теперь зовут Хударьяна-Гудериана, мы нашли общий язык. Особенно — когда он побывал в нашем расположении и ознакомился с материальной частью батальона.

— Я понимать, почему моя дивизия придавать ваш батальон!

Ну, да. По-русски Геннадий Фёдорович пока не очень хорошо говорит. В отличие от командующего корпусом, тоже генерал-майора, Николая Александровича Гагена. Но Гаген — всё-таки русский немец, родился под Питером и в 1915 года записался добровольцем именно в русскую армию. А Гудериан только-только осваивает русский язык.

Если не считать языка, то грамотный он, зараза! Я в этом году только-только капитанского звания достиг, а он стал капитаном ещё в 1915-м. И успел покомандовать пусть и крошечными, но всеми танковыми войсками Германии во время «Последней» войны с поляками. Причём, он не только грамотный, но и умный, сообразительный. Ну, это я уже понял, когда мы обсуждали задачи моего батальона, который должен действовать в качестве тарана его дивизии.

Именно так: дивизия движется по «панцерштрассе», не отвлекаясь на фланги. Вперёд и только вперёд! При обнаружении передовыми частями узла серьёзного сопротивления мой батальон, движущийся следом за разведывательными подразделениями, проламывает его оборону, уничтожает противотанковые средства противника, после чего вводятся в бой «тридцатьчетвёрки», КВ и «пятидесятки» дивизии, которые «зачищают» узел. А мы снова выдвигаемся на «остриё удара». Флангами занимаются моторизованные стрелковые дивизии корпуса и прочие части, вводимые за ним в прорыв.

В отличие от многих советских генералов, Геннадий Фёдорович прекрасно понимает, что самоходные артиллерийские установки — это не танки, а средство поддержки танков. Поэтому на совещании перед началом наступления он очень чётко сформулировал командирам «самотопных» полков задачу: никаких самостоятельных атак, только поддержка танковых или пехотных подразделений огнём из тыла. Уничтожение полевых укреплений или, на крайний случай, огонь по атакующим вражеским танкам из засад.

Началось всё 6 января, с мощной артиллерийской подготовки. Даже более мощной, чем та, с которой начиналось осеннее наступление. Артиллерией корпуса, кстати, командует ещё один генерал-майор из числа советских немцев, Сергей Сергеевич Волкенштейн. Правда, в артподготовке принимала участие артиллерия не только корпуса, но и Резерва Главнокомандования. Грохот от разрывов снарядов всех калибров, от трёхдюймовых до 203-миллиметровых, невообразимый. А под конец всего этого ударило никак не меньше двух полков реактивной артиллерии.

Жуть! Ни на первой, ни на второй линии польской обороны никакого сопротивления не было. Даже мины под тралами специально посланных для разминирования машин, не взрывались: все сдетонировали при артобстреле. Лишь кое-где постреливали пулемёты из чудом уцелевших дзотов, которые мы «гасили» из стомиллиметровок. Только на третьей линии пришлось чуть задержаться, уничтожая редкие противотанковые пушки.

Верхнедвинск мотострелки взяли сходу. Буквально рота Т-50 и батальон на бронетранспортёрах навели в нём такого шороха, что поляки даже не успели взорвать мост через Дрысу. Чуть-чуть задержались у подожжённого автомобильного моста через Сарьянку, но железнодорожный мост поляки заминировать не успели. По нему и переправились, продолжая стремительное наступление по «панцерштрассе» к Риге.

Фланговый удар со стороны Резекне отразили части, следующие во втором эшелоне. Достаточно легко отразили, поскольку противник сумел сколотить для него лишь небольшую оперативную группу в составе полутора пехотных батальонов и роты лёгких танков. А мы, передовые части, в это время громили подкрепления, которые враг пытался перебросить к Даугавпилсу с северо-запада. Милое дело — бить врага, шурующего колонной по шоссе и не успевшего развернуться в боевые порядки! Сам это проходил в середине декабря в польском тылу.

Нет, городок мы не брали. Мы его обошли, оставив возможность отличиться пехоте и артиллерии. Мы продолжали двигаться по дороге вдоль Западной Двины по польским тылам.