– Егор, – нежно глажу его по волосам.

– М? – он еще не в состоянии говорить, но вот на кое-что другое он вполне способен!

– Егор! – я смеюсь.

– Что? – подтягивает меня к себе плотнее.

– Неугомонный! – шутливо его отталкиваю.

– Влюбленный, – он наконец-то открывает глаза и смотрит на меня. Действительно влюбленный.

Этот мужчина меня любит. А я люблю его. И у нас никак не получается быть вместе. Мы просто из разных миров.

Тянусь к его губам, целую его.

– Я люблю тебя, – шепчу ему нежно. – Люблю, – позволяю его рукам делать все, что он хочет. – Егор, – задыхаюсь уже совсем не от романтических ощущений. Настойчивые пальцы, упрямый язык, горячие губы. Кажется, он решил испробовать мое тело всеми ему доступными способами, во всех доступных ему местах. – Егор! – я уже почти всхлипываю, а он не отвечает. Его язык занят. Слышу только тихую довольную усмешку. – Любимый! – и в этот момент он резко поднимается выше и врывается в меня. Чувствую его возбужденного в себе. – Сумасшедший! – это уже стоны, всхлипы, крики.

– Влюбленный! – он безумно доволен произведенным эффектом. – Я очень люблю тебя, Маша, – а сейчас вот смотрит серьезно. – Ты очень нужна мне.

.

Егор

Если б можно было за одну ночь наверстать полтора упущенных месяца… Или сколько я не спал со своей женой?

На улице зябко, едва взошло солнце, еще не прогрело воздух. Думаю о том, что сейчас делает Сашка. Как он там без нас? Думаю о том, что Маша остается одна. Она обещала мне поехать к Михницкой. Смешно, конечно, но старушка внушает спокойствие.

Я уверенным шагом иду к электричке.

Как приехал сюда, так и уеду.

Никакого шоу из своего возвращения устраивать не хочу. Почему-то уверен, что оно получится само собой.

Но прежде, чем выяснять, кто эта загадочная тварь, которая угрожает моей семье, хочу съездить по хорошо известному мне адресу. Поздороваться. Просто, кхм, поговорить. Хотя не верю, что получится.

Выхожу из поезда на самом первом пересадочном узле, спускаюсь в метро. Мне в центр.

Сорок минут под землей, два квартала пешком по еще сонной Москве – и цель достигнута.

Охрана меня узнает и пропускает без вопросов, хотя смотрит очень внимательно. Консьерж услужливо приветствует.

Поднимаюсь в лифте на нужный этаж.

Мне открывает дверь домработница.

– Доброе утро, – здороваюсь и без лишних вопросов прохожу в шикарный пентхаус.

– Доброе, – женщина растеряна, наверняка она в курсе происходящего. Хотя бы частично. – А… А хозяева еще не вставали.

– Ничего! Подожду в столовой!

Прохожу в светлую комнату с панорамным окном, усаживаюсь за уже накрытый стол. Уверен, что прислуга как раз в этот момент сообщает о моем приходе.

Точно!

Не проходит и двух минут, как за спиной звучит удивленный и слегка раздраженный голос:

– Егор?! Что происходит? Что ты здесь делаешь?!

Откидываюсь на спинку стула с лучезарной улыбкой. Я тоже рад тебя видеть.

– Здравствуй, папа!

П

Егор

– Скажи, а нельзя было как-то по-человечески? – на самом деле это не вопрос. Это моя претензия к отцу. Обвинение, которое не подразумевает оправданий. – Почему надо было втайне от меня оплодотворять эту девку? Потом подкладывать ее мне? Или сначал подложил, потом оплодотворил?

– Да под тебя ж подложишь! – отец сбрасывает маску благодушного покровителя. – У тебя на уме только Маша, Маша, Маша, – взмахивает рукой, будто отгоняет насекомых. – Я почти год заставлял Регину вокруг тебя виться! Выучил все твое расписание, записал ее в твой спортивный клуб… Год! – он орет, не обращая внимания на тоже вошедшую в столовую мать.

– Год? – мне тошно. – Ты за моей спиной все продумал, устроил, решил, что я баран, который все схавает.

– Я схавал, и ты схаваешь! – зло орет на меня родитель. – Или ты думаешь, что этот пункт в завещании появился просто так?

– Что? – я морщусь. Сейчас правда не понимаю.

– А то! – отец упирается ладонями в стол. Сейчас он больше похож на загнанного зверя, который огрызается, отстаивая свое из последних сил. – Ты думаешь, я никогда не любил? Не хотел жить долго и счастливо и детей семеро по лавкам? Только вот ирония! Она ж тоже была бесплодна!

– Ты сейчас о ком? – я отступаю, оглядываюсь на побледневшую мать.

– Не важно! Ее больше нет! Совсем нет! Когда она узнала о твоем рождении, вышла в окно с двадцатого этажа! Зато я остался с наследником и корпорацией! Я все, что любил, ради этого перечеркнул! Так почему же ты решил, что тебе можно?

Он брызжет слюной, почти потерял человеческий облик. Вот так, значит? Теперь я понимаю, почему провел все детство по закрытым интернатам. И почему я у родителей единственный наследник…

– Мне жаль тебя, – отвечаю ему спокойно, – и нам больше не о чем разговаривать.

Подхожу к застывшей, как статуя, маме, крепко, но коротко обнимаю ее и направляюсь к выходу из столовой.

– А, да! Последний вопрос, – оборачиваюсь к разрушенному собственным откровением отцу. – Сейчас-то она тебе зачем? Маша приняла этого ребенка, я остался во главе корпорации, почему ты продолжил пихать ее в мою койку?

– Что? – из горла отца вырывается невнятный хрип. – Я не понимаю, о чем ты.

– То есть хочешь сказать, что последние события – это не твоих рук дело? – щурюсь… Не похоже, чтобы он врал.

– Какие события? – отец отряхивается, принимает почти обычный свой вид.

– Понятно, – тяну задумчиво. – Значит, не ты пытаешься убрать Машу. Ну что ж. И на том спасибо. Было бы грустно расправляться с собственным отцом, – морщусь, – даже с таким.

Еще раз ловлю мамин взгляд, пытаюсь ей улыбнуться и ухожу. Теперь уже совсем.

.

Маша

– Нет, с твоего телефона писать не надо, – Елена Васильевна держит меня за руку. – Сейчас я позвоню….

Я пришла к ней в гости, проводив Егора. Прямо вот на утренний чай. Наверное, у меня был такой потерянный вид, что старушка Михницкая чуть не расплакалась. Я ей ничего не говорила про нашу ночь с Егором. Она решила, что это из-за расставания с ребенком.

– Сейчас, сейчас, – суетливо ищет номер, нажимает вызов. – Алло, Леша? Леша, тут Маруся переживает. Все в порядке? Старшие по огороду катают? Плохо спал? Но поел, да?

Она обстоятельно все расспрашивает, на каждый его ответ кивает с деловым видом.

– Ну видишь, все хорошо, – кладет трубку, оборачивается ко мне.

– Да, – я утираю выступившие слезы, пытаюсь улыбнуться.

– Ну, Егор-то что? – она ставит передо мной чашку.

– Егор уехал, – говорю я упавшим голосом.

– Это правильно! – довольно отзывается Михницкая, даже не спрашивая, куда и зачем. – Я уж в вашу семью не стала лезть, но он прав, – она наливает много заварки в мою чашку, берет с плиты кипящий чайник. – Что он отсюда сделает? А там у него средства, связи…

Она почти дословно повторяет Егора, и от этого мне становится тошно.

– И то, что ты тут осталась, тоже правильно! – пододвигает ко мне сахарницу. – Вернулись бы все вместе, опять бы кто-то начал свои подковерные игры. Надо понять кто! Вот сейчас Егор поехал один! Скажет всем, что с тобой поругался. Вот они и проявятся.

– Ребенка искать будут, – отзываюсь я еле слышно.

– Будут, – кивает Елена Васильевна, – но не там, куда вы его отправили, – она обеспокоенно смотрит на меня. – Ты сейчас что делать-то будешь?

– Не знаю, – пожимаю плечами. – Там работа есть, сейчас сяду поделаю. Потом, может, съезжу куда, – обхватываю себя руками, – или посплю…

– Ты ко мне не хочешь переехать? – удивительно, как у нее с Егором сходятся мысли. Ведь я даже не намекала на это.

– Да что я вас стеснять буду.

– Не неси ерунды! – категорично отрезает мои вежливые рассуждения Михницкая.