В результате Иван Грозный остался. Почему именно он? А какая у меня у самого фамилия? Вот, будет весьма созвучно и с некоторым намёком. Да и имя тоже в тему.

Некоторое офигение от такого предложения читалось без особых усилий. Да что там некоторое — абсолютно откровенное, хотя она и пыталась держать лицо. Ещё бы: представьте себе молодого паренька (каким я сейчас выгляжу), одетого в какой-то балахон из брезента, делающего подобные предложения. Не знаю, может, у неё всё в порядке с чувством юмора, и она решила мне подыграть, а возможно, вообще приняла за сумасшедшего, с которым лучше не спорить.

— И сколько в твоей дивизии бойцов? — спросила Орлова.

— Если считать нас с тобой?

— Ладно, считай и нас с тобой, — согласилась собеседница.

— Тогда уже двое! — радостно ответил я.

— Не густо для целой дивизии.

— Так она же партизанская, а там точной регламентации пока нет, — уверенно заявил я.

— Ну если партизанская, тогда да… — протянула она.

— Да, в смысле положительный ответ? — тут же поймал её на слове.

Любовь Орлова только усмехнулась, после чего всё же продолжила:

— Ладно, пока пусть будет положительный. Ну а если серьёзно?

— А если серьёзно, я вообще не местный.

— Трудно было не заметить. Только пока не могу понять, откуда ты такой взялся? Разговариваешь странно, акцент в принципе ни с чем не сравнимый, о внешности вообще молчу. Да и ведёшь себя не по возрасту.

— Из будущего, — не стал врать я.

— И где же твоя машина времени, мистер Герберт Уэллс?

Надо же, начитанная. Для первой половины двадцатого века путешествие во времени — далеко не обычное явление. Даже для фантастики. А она знает, что это такое, и помнит, кто автор. Но сказал я не об этом:

— Иван Гроза.

Попыталась изобразить вопрос, слегка приподняв левую бровь, но сморщилась — на этот раз от боли или просто неприятных ощущений, явно потревожив незажившую рану. Однако я её прекрасно понял.

— Фамилия у меня такая — Гроза.

— И где же твоя машина времени, мистер Иван Гроза?

— Товарищ Уэллс ошибался, — на этот раз уже я усмехнулся в ответ.

— Товарищ? — удивилась Любовь Орлова.

— То есть тебя смущает исключительно обращение «товарищ»? Со всем остальным, выходит, ты согласна?

— Не то чтобы согласна, но да, смущает — особенно по отношению к английскому писателю.

— И чем же английский писатель перед тобой так провинился? Он ведь действительно товарищ. Большой друг Советской России. Лично знаком с Лениным! Кстати, хочешь историческую байку?

— Ну давай.

— Когда Герберт Уэллс пожаловался Ленину, что к нему трудно попасть — просто не пускают, — тот выписал ему мандат: «Товарища Герберта Уэллса пропускать ко мне в любое время».

— И в чём же тут байка?

— Подожди, дальше будет интересно. Когда фантаст приехал в Советский Союз уже после смерти Ленина, ему пришла в голову замечательная идея — посетить Мавзолей. Сама по себе идея правильная, но, как говорится, есть один нюанс. Представь: вдрызг пьяный иностранец ночью на Красной площади попёрся в Мавзолей. Естественно, его не пустили. Тогда он предъявил свой мандат. И — не поверишь — пустили.

— Ты прав, не поверю.

— А зря, исторический факт. Сталина однажды пост не пустил на трибуну Мавзолея, так как он пришёл без разводящего. Петра I часовые часто много куда не пускали (правда, он сам специально нарывался). С Екатериной II тоже случай был. И никого ни разу за это не наказали. Российские императоры всегда гордились, что у них есть такие люди!

— Сталин — не император.

— Вообще-то император. Это я тебе говорю как путешественник во времени.

— Неужели будет, как с Бонапартом? — удивилась собеседница.

— Нет, тут совсем другое. Дело в масштабе личности. Так что он точно последний император. Причём не только России, но и всего человечества. После него достойных больше не было — ни у нас, ни где-либо ещё. Но ты меня отвлекла: мы о Герберте Уэллсе говорили. А он действительно товарищ и полностью заслужил такое к себе обращение. Даже документ имел! Я сам, между прочим, далеко не всех так называю.

— Байки — это, конечно, хорошо… — начала было Любовь Орлова.

— Это не только байка, но и исторический факт, — перебил её я. — И это я тебе тоже как путешественник во времени говорю. Но ты мне почему-то не веришь.

— А должна верить? Сам подумай — никаких доказательств ты мне не предъявил. Даже машину времени.

— Как я уже сказал, товарищ Уэльс ошибался. Машина времени осталась в будущем. В прошлое невозможно переместить ничего, кроме человеческого тела. Или ты думаешь, я тут просто так в брезентовом балахоне рассекаю? Поверь, это вовсе не мода из двадцать первого века. Уже тут, на месте, нашёл кусок ткани и сшил, что получилось. Но тем не менее кое-какие доказательства я тебе предъявить могу.

— И какие же?

— Давай я вначале познакомлю тебя с общей теорией путешествий во времени, а уже потом перейдём к частностям, — предложил ей.

— Давай, — согласилась девушка.

— Смотри сюда, — сказал я.

У меня в руке появился кусок мела, а прямо на поляне из воздуха материализовалась школьная доска. Брал по принципу «а вдруг пригодится», и надо же — пригодилась. Не обращая внимания на офигевшую девушку, жестом сказочного волшебника, вернее жестом школьного учителя прочертил линию через всю доску слева направо.

— Это и есть время, а мы вот тут.

Поставил точку с левой стороны доски и подписал над ней «1941». После чего поставил ещё одну точку на противоположной стороне, которую тоже обозначил «2026», и сообщил:

— А я отсюда.

Потом снизу провёл ещё одну, уже пунктирную линию со стрелкой от второй даты к первой.

— Это моё путешествие во времени.

Ещё одна пунктирная стрелочка уже поверх.

— В самый момент перемещения образуется ещё одна временная линия. И на самом деле мы сейчас именно тут. Изменить своё прошлое невозможно. Чего бы я там — в смысле, уже тут — ни натворил, и сколько бабочек бы не передавил, основная временная линия останется неизменной.

— Откуда?! — после всех моих манипуляций спросила девушка, указывая на школьную доску.

— То есть ты всё пропустила мимо ушей, и тебя интересует исключительно, откуда здесь появился школьный инвентарь?

— Нет, не пропустила. Всё услышала и даже поняла. Не скажу, что поверила, но поняла. Не полная дура. Но всё равно — откуда?

Сильно сомневаюсь, что она поняла именно всё. Особенно про бабочек. Однако не стал уточнять и продолжил:

— Как я уже сказал, из будущего в прошлое нельзя переместить никаких материальных объектов, кроме человеческого тела самого путешественника во времени, зато обратно можно что угодно и кого угодно. И именно для этого у любого путешественника во времени есть пространственный карман. Ну а школьная доска — это я так, по дороге подобрал. Кто-то школьное имущество эвакуировал и бросил. Подумал: «А вдруг пригодится». Однако не предполагал, что пригодится так сразу.

— Так вот зачем вы путешествуете во времени, — догадалась Любовь Орлова. — Грабите прошлое?

— Почему сразу грабим? — возмутился я. — Во-первых, как я тебе уже говорил, основная временная линия остаётся неизменной. Оттуда точно ничего не украдёшь, сколько ни старайся. Во-вторых… Нет, если что интересное попадётся, конечно, прихвачу домой, но это не главная цель.

— А какая тогда главная?

— Главная заключается в одном из интересных эффектов перемещения во времени. Нельзя переместиться таким, какой ты есть, неважно, туда или обратно — в конечном пункте окажешься в молодом и здоровом теле. В таком, каким оно было на пике твоего развития. Положительный побочный эффект, называется.

Да, я ей врал. Вернее, сильно недоговаривал. С одной стороны, не видел причин скрывать то, что я из будущего, а с другой — пока не решил, стану ли рассказывать местным о Системе и её испытании. Поэтому продолжал примерно в том же духе — и не прямая ложь, и не вся правда: