— Ты сейчас абсолютно не помогаешь, — немного нервно посмеивается в ответ Арик. Мне нравится, что он веселый и общительный, то с ним у меня просто не бывает повода для молчания — он всегда знает о чем рассказать и как сделать это так, чтобы я неминуемо втянулась в разговор. — Я и так трижды менял рубашку.

Идея о знакомстве с моим сыном принадлежит ему.

После нашего первого свидания, на котором я пробыла ровно час и сбежала, буквально как Золушка, потому что чувствовала себя максимально неуютно без белья под тонким платьем, Арик не свернул удочки, а просто предложил сходить с ним в кино. Видимо решил, что ресторан для нашего взаимодействия — слишком высокая планка. Я согласилась — и это был чудесный вечер, когда мы просто хрустели попкорном, пили клюквенный морс вместо колы, а после сеанса пошли гулять с двумя стаканчиками горячего кофе. Тогда же я узнала, что он — архитектор, а он узнал, что я — мать наследника миллионера. Я даже не заметила, как вывалила на бедную длинноволосую голову Аркадия Бережного всю предысторию наших с Авдеевым отношений (не вдаваясь в имена и фамилии). Была уверена, что после таких откровений от исчезнет из моей жизни так же стремительно, как и появился, но ничего такого не произошло — он просто проводил меня до машины, а потом как ни в чем не бывало написал перед сном — на этот раз с предложением сходить на ярмарку.

А потом — снова в ресторан.

И просто на кофе.

Или погулять по городу, который он буквально открыл для меня заново, показав места, о существовании которых я даже не подозревала.

Примерно через месяц, когда наши встречи уже сложно было упаковывать в формат «просто друзья» — хотя я упорно продолжаю до сих пор это делать — Арик прямо спросил, когда я собираюсь познакомить его с сыном. И отделаться шуткой о том, что Марк пока не то, чтобы очень хороший собеседник, не получилось. Я согласилась, что да, пора — в конце концов, что в этом такого? Но потом дважды цеплялась за любой повод, чтобы перенести знакомство.

Сегодня поводы кончились.

А вместе с ними — и моя надежда на то, что когда-то, может быть, мы с Авдеевым…

Я мысленно зачеркиваю это «мы» жирным красным маркером и поднимаюсь к себе, чтобы собраться на встречу. На этот раз снова без изысков, тем более, что мы договорились на маленькое уютное семейное место. Брюки-палаццо из струящейся ткани цвета горького шоколада и тонкий джемпер с вырезом-лодочкой, открывающим ключицы. Ничего особенного, никаких шелковых платьев, красной помады и шпилек. Собственное отражение смотрит на меня с легким, ироничным прищуром. «И куда это мы собрались, Таранова?» — спрашивает без слов.

Выгляжу… спокойно. И от этого спокойствия даже немного не по себе.

Я еду на свидание с другим мужчиной. Я еду на свидание с другим мужчиной вместе со своим сыном.

Эта мысль больше не кажется ни дикой, ни преждевременной. Она кажется… правильной. Логичной. Сколько можно прятать голову в песок, убеждая себя, что мы с Ариком — «просто друзья». И сколько можно продолжать строить жизнь вокруг мужчины, который живет в другой галактике и появляется на моем горизонте только по графику и в строго деловом тоне?

Пора жить. Не выживать, не ждать, не надеяться — а просто жить.

Виктор паркует машину у ресторана «Дача». Арик предложил пару мест на выбор, и я остановилась на этом — уютном, почти домашнем, с белыми скатертями и старыми фотографиями на стенах. Здесь нет пафоса «Рифа», но главное — здесь нет призрака Авдеева.

Арик ждет у входа — стоит, засунув руки в карманы стильного шерстяного пальто, и от его расслабленной, уверенной позы исходит волна тепла, которая ощущается даже сквозь морозный мартовский воздух. Увидев мою машину, улыбается: не ждет, пока Виктор откроет дверь — подходит сам и протягивает руку, помогая выйти.

— Шикарно выглядишь. — У него приятный теплый тембр голоса, обволакивающий, как плед. — Я уж было испугался, что твой сын снова наложил вето на нашу встречу.

— Он долго совещался со своим отделом безопасности, но в итоге дал добро, — смеюсь я, принимая помощь.

Его ладонь теплая, сильная, и от этого простого, действительно почти дружеского прикосновения по моей руке пробегает толпа мурашек. Виктор достает и раскладывает из багажника коляску, я перекладываю в нее сопящего сладким сном Марика и Арик, не дожидаясь какого-то особого сигнала, везет ее по пандусу ко входу. Все это он делает так естественно, как будто занимался этим всю свою жизнь. Ест ли у него свои дети — я не знаю. Ему тридцать семь и логично, что в таком возрасте у мужчины должен быть хоть какой-то якорь, но ни о чем таком Бережной ни разу не говорил, а он совершенно не похож на мужчину, намеренно скрывающего такой «несущественный факт», как семья. Я не его личную территорию так и не рискнула зайти — рассудила, что мои слишком личные вопросы он может истолковать как желание развить наше общение во что-то большее, и решила не рисковать.

Но раз я решила двигаться дальше, то… как раз будет повод узнать его получше.

Хотя, положа руку на сердце, моя уверенность в том, что я готова к чему-то новому, тает с каждым часов.

Внутри, в теплом, пахнущем выпечкой и глинтвейном зале, Арик помогает мне снять пальто. Марк спит в коляске, абсолютно не реагируя на легкий гомон вокруг — он уже привык бывать со мной в таких местах, и сейчас довольно спит. Внутри комфортная температура и я расстегиваю его комбинезон и стаскиваю утепленный капюшон. Мой маленький Авдеев даже не шевелится.

— Итак, — шепчет Арик, заглядывая в коляску. — Это и есть тот суровый мужчина, который держит тебя в ежовых рукавицах? Выглядит не очень грозно.

— Не обманывайся его ангельским видом, — улыбаюсь я. — Это тактическая маскировка. Он — серый кардинал, который управляет всей моей жизнью. Я даже в туалет хожу с его разрешения.

— Тогда я тем более польщен, что он все-таки дал добро, — подмигивает Бережной. — Надеюсь пройти и фейс-контроль.

Мы садимся за столик у окна. Между нами — приятная, легкая тишина. Я украдкой его разглядываю — длинные, выгоревшие на солнце волосы, собранные в небрежную наполовину растрепанную прическу, на легкую щетину, на то, как мягко ложится свет на красивое умное загорелое лицо. Напряжение, которое я носила в себе весь день, медленно отступает. С ним легко. Удивительно, почти нереально легко.

Мы разговариваем — обо всем и ни о чем. О моем магазине, который после новогодних праздников снова набирает обороты. О его новом проекте — реставрации старого маяка, который он хочет превратить в арт-пространство. Арик рассказывает об этом так увлеченно, что я невольно заслушиваюсь, утопая в приятном голосе и расслабляющем вайбе.

Он никогда не хвастается своей работой. Он — делится тем, что он в нее вкладывает, и эта разница — колоссальна.

— Знаешь, я тут подумал… — Его тон все-таки чуточку меняется, становясь слегка напряженным. О том, что речь пойдет о чем-то серьезном, я понимаю по тому, что он не начинает разговор, пока официант расставляет перед нами десерт. И возвращается к разговору только когда мы снова остаемся одни. — Есть какая-то причина, по которой ты не спрашивает меня о… личном?

Я вздрагиваю. Мы действительно никогда не касались этой темы. Он как-то вскользь упомянул, что был женат, но они с женой разошлись — спокойно и без драм.

— Я не спрашивала, потому что это не мое дело, — честно отвечаю я. Хотя это все равно только половина правды.

— А я хочу, чтобы это стало твоим делом. Ты имеешь полное право спрашивать о таких вещах, Крис.

Я разглядываю стоящий перед собой супер-аппетитный десерт, пытаясь понять, готова ли сделать следующий шаг.

— Ну и почему ты развелся? — задаю вопрос, который он ждет. Это оказывается легче, чем я думала.

— Потому что мы с бывшей женой хотели разного. Она хотела жить мотаться по миру, строить карьеру, быть свободной. А я хотел быть здесь. Мне никакое в мире море не пахнет так вкусно, как наше. У меня от того, как ним пропитан воздух, ломка начинается, когда уезжаю надолго.