Я редко пишу там первой. В основном я просто молчаливый читатель, причастный к какому-то тайному, понятному только им обществу. Но сегодня… сегодня мне это нужно.
Я: Девочки, SOS. У меня внезапно образовалось два свободных дня. Что делают нормальные матери, когда у них появляется время для себя? Я, кажется, забыла…
Ответы начинают сыпаться мгновенно.
Кэт: СПИ! Просто спи, пока не начнешь пускать слюни на подушку!
Бананка: Да ну нафиг, сон — для слабаков. Шампанское и клубника! И ванна с пеной, в которую никто не попытается запустить резиновую уточку))))
Kiwi_bird: Девчонки, вы о чем?! Я бы пошла в торговый центр. Одна. И три часа мерила бы джинсы, в которые все еще не влезаю. Только святой шопинг, чтобы даже карта дымилась, и не забыть таблеточки для мужа от сердечного приступа.
Викуся: Крис, просто лежи. Горизонтально. И смотри тупой сериал. Мозг должен атрофироваться. Считай, что отдохнула, когда не сможешь помножить в уме дважды два.
Читаю их бодрящие послания, и на моих губах впервые за это утро появляется улыбка. Легкая, настоящая.
Они такие… живые и понятные. Для них это — просто короткая передышка в марафоне материнства. Никто не стыдит меня за то, что я без боя отдала месячного ребенка его отцу на целые выходные. Никто не пытается навязать парильный отдых — дыхание маткой, курсы для начинающих педиатров. Никто не говорит мне, что я должна лечь и умереть от тоски в луже собственных соплей.
Я: Всем спасибо за советы! Поняла, буду морально разлагаться!
Лори: Крис, просто отдыхай и ни о чем не думай, Марик в надежных руках 😉
Я отправляю ей смайлик воздушного поцелуя и закрываю чат, как бы подводя окончательную черту под своими страхами. Она, в отличие от остальных, знает все тонкости, и ее слова успокаивают больше всего.
Перед бассейном заглядываю в спортивный магазин, покупаю шапочку, пару лосин и топов, в которые влезет моя заметно увеличившаяся грудь.
Потом — час плавания.
Я погружаюсь в воду сразу с головой, задерживая дыхание на несколько секунд. Здесь, под водой, все звуки становятся глухими, далекими. Плаваю. Дорожка за дорожкой. Мышцы работают, тело устает, и в физической усталости тонет усталость душевная.
Когда возвращаюсь в раздевалку и первым делом проверяю телефон, прикусываю улыбку, потому что там уже висит сообщение от Вадима. Сердце делает кувырок и ухает куда-то в живот. Я открываю нашу переписку, на экране — две фотографии. На одной — Марк спит в незнакомой мне кроватке, завернутый в мягкий бело-голубой плед. На второй — лежит на руках у Вадима, и его крошечная головка устроилась на широком, сильном плече.
И ниже — короткая строчка: «Все в порядке. Поел, спит».
Я смотрю на эти фотографии, и меня накрывает смесь облегчения, благодарности и острой, режущей боли. Я рада, что Марик спокоен, в безопасности и ему хорошо. Но он — не со мной. Он — там, в другом доме, в другой жизни, которую Вадим построил для него без меня.
Рано или поздно мне придется к этому привыкнуть, но прямо сейчас эта боль — как будто единственное, что у меня есть, чтобы чувствовать связь с сыном.
Вместо того, чтобы забросать Вадима вопросами, делаю глубокий вдох и пишу спокойное, нейтральное: «Спасибо, что написал». И, чтобы показать, что я не сижу дома и не лью слезы, добавляю: «Я как раз после бассейна — поплавала, чтобы не терять навыки».
Ответ приходит почти сразу.
Авдеев: Отдохни, Кристина. Прости, что поздно предупредил. В следующий раз скажу заранее — сможешь заказать себе СПА на весь день. Или слетать куда-нибудь, если захочешь.
Я сглатываю противный вкус реальности.
Он не предлагает. Он — констатирует. «В следующий раз».
Марик будет проводить с ним выходные. А мы с Вадимом будем видеться все реже…
Я ничего не отвечаю. Просто убираю телефон в сумку и вспоминаю, что пообещала себе занять чем-то свой мозг, чтобы не выносить мозг Авдееву.
После бассейна ненадолго заезжаю домой, чтобы перекусить, переодеться, поболтать с Галиной Петровной и отпустить ее до понедельника. Она сопротивляется изо всех сил, но я настаиваю — я собираюсь все два дня гулять как можно больше и есть в ресторанах или кафе. Возможно, даже еще раз съезжу в «Риф» — если бы не то наше с Авдеевым «чудесное свидание», мне бы точно хотелось задержаться там подольше и съесть что-то из хваленых блюд от шефа.
Потом — снова дорога, до гончарной студии.
Здесь все умиротворительно знакомо. Запах влажной глины, пыльные полки с готовыми работами, тихий гул гончарного круга. Оля, девушка с радужными волосами и футуристическими вазами, кивает мне, не отрываясь от своей работы — на этот раз похожей на странный кокон. Я сажусь за свой станок, беру в руки кусок глины. Ощущаю, какая она податливая и живая, и начинаю работать. Сначала чуть-чуть через силу, но потом — с возрастающим энтузиазмом.
Я не думаю о том, что делаю — руки сами мнут, вытягивают и формируют. Глина слушается, и в этом подчинении я нахожу утешение. Здесь я все контролирую, здесь я что-то создаю, а не разрушаю.
Поддавшись очередному взявшемуся из пустоты импульсу, достаю телефон. Фотографирую первый, еще пока смутно похожий на вазу слепок, и отправляю Вадиму — просто фото, без слов, типа, догадайся сам.
Не знаю, зачем я это делаю. Может, чтобы показать, что у меня тоже все в порядке, и я не собираюсь валяться в позе эмбриона все два дня, даже если сначала что-то такое примерно и планировала.
Ответа нет. И я, на удивление, не жду — просто снова погружаюсь в работу.
Когда почти заканчиваю, краем уха слышу, как Оля с кем-то разговаривает по телефону. Она стоит у окна, спиной ко мне, но ее голос, обычно тихий и слегка расслабленный, сейчас звенит от напряжения.
— Я не знаю, где их взять! Я уже все, что могла, вложила… Да, я понимаю, что сроки горят… Нет, я не могу просто отказаться! Я внесла залог, взяла кредит, блять! Мне нужно еще немного, слышишь? Просто чтобы запуститься… продержаться на плаву хотя бы первое время, а потом… Я не могу все потерять…
Она говорит сбивчиво, почти плача.
Я отворачиваюсь, делаю вид, что полностью поглощена своей работой. Мне неловко. Я не должна была этого слышать, даже если формально не услышать ее разговор мог разве что глухой.
После занятия выхожу на улицу, но, подумав. Останавливаюсь у машины и жду. Помню, что Оля не успела закончить роспись и задержалась. Мне спешить некуда, могу и подождать.
Она появляется минут через пятнадцать — идет, опустив голову, и даже ее обычно кислотно-яркие волосы сейчас кажутся тусклыми, а сама она — потерянной.
— Оля! — окликаю ее. Делаю шаг навстречу. — Подожди.
— Кристина? — Она вздрагивает, поднимает на меня заплаканные глаза. — Ты еще здесь?
— Да. — Немного помедлив, подхожу ближе. — Прости, я… просто случайно услышала твой разговор. Не хотела специально подслушивать.
— Ничего страшного, — горько усмехается, вытирая щеку тыльной стороной ладони. — Я сама виновата, слишком громко эмоционировала. Проблемы.
— Речь о деньгах, насколько я понимаю, — стараюсь говорить осторожно, чтобы это не прозвучало, как бестактное любопытство. — Если я могу чем-то помочь…
Она на секунду замирает, но потом быстро отрицательно качает головой.
— Спасибо, но там большая сумма.
— Насколько большая?
Молча обреченно вздыхает, ведет взглядом по сторонам, как будто где-то там существует решение от всех ее бед. Потом ее взгляд падает на «Роллс-Ройс», который Виктор предусмотрительно припарковал чуть поодаль, но который все равно невозможно не заметить. На ее губах появляется кривая улыбка. С легкой насмешкой, но я почему-то уверена, что это самоирония, а не попытка меня уколоть.
— Большая, — повторяет. — Но для тебя, наверное, это просто смешные деньги. Пятьдесят тысяч.
У меня есть деньги. Не мои, его. Но они есть — лежат мертвым грузом на счете. А вот сейчас передо мной, стоит человек, для которого эти деньги — не просто цифры, а золотой билет в мечту.
