Я начала делать легкую зарядку по утрам, пока Марк спал, разведала обстановку в спортзале на первом этаже моего ЖК, и присмотрела бассейн неподалеку.
Прошел всего месяц, но все… изменилось.
И мне даже немножко жаль, что тот чудесный костюмчик от Диор, который поначалу был до смешного велик, теперь отправлен на полку, вместе с другой горой одежды, из которой Марк безнадежно и окончательно вырос.
Во вторник Вадим снова улетел в Штаты, но перед отъездом мы, наконец, подняли тему няни. Как ни странно, но подняла ее именно я, хотя до родов мне казалось, что еще одного постороннего человека в доме я просто не вынесу. Но сейчас меня даже похожая на робот-пылесос Наталья не раздражает, потому что я научилась воспринимать ее не как врага, а как человека, благодаря которому мне не приходится думать о стирке, глажке и уборке. А после того, как Галина Петровна рассказала, что она в одиночку воспитывает сына с какой-то тяжелой генетической болезнью, и я, переступив через свои психи, еще раз предложила поменять график так, чтобы она могла совмещать работу и визиты сына к врачу, мы нашли идеальный вариант.
Теперь я понимаю, что из вариантов справляться без няни или немножко облегчить себе жизнь, выбор очевиден. Я хочу вернуться в гончарную студию, хочу снова почувствовать глину под пальцами. Хочу заниматься спортом, пойти в бассейн и, возможно, иногда читать по утрам в кафе на набережной, сама, хотя бы тридцать минут.
До того, как Лори забросила меня в свою группу, я почти что успела заработать себе комплекс, читая разные «мамские форумы», на которых явно какие-то святые женщины готовы были не есть и не спать, лишь бы ни на минуту не отдать ребенка свекрови. Слово «няня» сразу же вызывало в их рядах шипение и крестный ход против «ужасных ленивых кукушек». Однажды черт меня дернул спросить, может ли пирсинг в соске быть причиной, по которой у меня не сложилось с грудным вскармливанием. И, как говорится, разверзся портал в ад. Сначала в мой адрес, а потом — в адрес производителей смесей и бутылок. Связи я так и не уловила, но мне стало заметно легче после того, как в нашей группе на девять человек нашлось еще две таких же (Лори была одной из них) как и я, «бракованных». Нас там называли счастливицами, сохранившими сиськи в первозданном виде.
Когда Галина Петровна ставит кексы в духовку, я оставляю Марка спать в стульчике-качалке на первом этаже, включаю радионяню и бегу переодеваться — Вадим должен быть с минуты на минуту, и я не хочу встречать его в футболке и клетчатых штанах от пижамы. Времени на долгое планирование особо нет, поэтому меняю свой домашний «лук» на свободные вельветовые штаны-баллоны и кашемировый джемпер цвета топленого молока, выгодно подчеркивающий мою полную грудь. Не знаю в чем мистика, но она все равно стала больше и бедра слегка раздались, хотя талия вернулась к до родовым параметрам уже через три недели после родов. И теперь мои «песочный часы» стали еще более… выразительными.
Слышу, как открывается входная дверь, когда наношу на губы немного карамельного тинта с эффектом влажного блеска. Взбиваю волосы и бегу по лестнице, чувствуя себя ребенком, который собирается поймать Санта-Клауса.
А на последней ступени почему-то замираю, не в силах пошевелиться, когда взгляд натыкается на Вадима.
Господи, как же я по нему соскучилась… Мамочки, как же сильно-сильно соскучилась…
С его появлением воздух в гостиной мгновенно становится плотным, наэлектризованным. Вадим только что с самолета, это видно — в строгом черном костюме, белоснежной рубашке, с дорогой кожаной сумкой в руке. Уставший, но собранный, как натянутая струна. Он даже пахнет дорогой и самолетом, чужим городом и… им.
Этот запах бьет по мне, как ток, заставляя дыхание предательски сорваться.
Марик, который до этого мирно спал в качалке, начинает кряхтеть. Вадим, даже не сняв пиджак, подходит к нему, наклоняется, и его огромное тело отбрасывает тень на маленькую фигурку сына.
— Привет, мужик, — говорит очень тихо, и его голос, обычно властный и стальной, сейчас звучит хрипло и нежно. — Скучал?
Он подхватывает Марка на руки — легко и уверенно, но в этом столько бережности, что у меня щемит в груди. Сын затихает, вижу, как смотрит на него немного сосредоточенно и… улыбается.
Ужасно смешной, беззубой, абсолютно счастливой улыбкой.
Я читала, что дети начинают различать лица только к трем месяцам, но есть исследования, которые показывают, что они способны на это уже в первые недели жизни. Я даже не сомневаюсь, что Морковка уже прекрасно отличает маму от папы. И Вадиму он улыбается совсем не так, как мне. Между ними своя особенная, мужская связь.
Вадим прижимает сына к груди, зарывается носом в его макушку, но запах молочной смеси и присыпки почему-то чувствую я. На жестком лице Авдеева проступает нежность, губы растягиваются в улыбку.
Закрываю рот ладонями, чтобы постоять вот так, незамеченной, еще хотя бы пол минутки.
— Я тоже скучал, — слышу его шепот. И хоть эти слова предназначаются только Марку, мое сердце отчаянно на них отвечает: «… и я, и я… и я…».
Не знаю, что в итоге меня выдает, но, когда Вадим поворачивается, он сразу же находит меня взглядом. Как будто прицельно. Нежность в синих глазах сменяется вежливой отстраненностью. Только сейчас осознаю всю глупость своего переодевания, и хочется стереть жутко мешающий и липкий тинт, как будто именно он — причина всех моих несчастий. Как я выгляжу, Авдееву, очевидно, совершенно все равно.
— Привет, — здоровается он.
— Привет, — отвечаю я, спускаясь с последней ступени и становясь на вежливом расстоянии от него.
— Это Марку. — Кивает на стоящий диване большой увесистый пакет. Судя по ненавязчивому принту на крафтовой бумаге — это что-то из дорогого детского бутика
Так и есть. Внутри — несколько комплектов одежды из умопомрачительных мягких тканей, крохотные, но очень аккуратные кожаные пинетки и несколько деревянных, идеально отшлифованных погремушек, которые издают тихий, мелодичный, совсем не раздражающий звук.
Все — безупречного качества. Все — невыносимо дорогое.
— Спасибо, — вежливо улыбаюсь. — Не стоило.
— Стоило, — отрезает он.
Приношу ему кофе, и мы садимся обсуждать нянь.
Я сажусь на диван, он — в кресло напротив. Марик так и остается у него на руках, снова мирно посапывая.
Я заранее подготовилась к разговору. Просмотрела анкеты, которые присылала Алена, выписала плюсы и минусы каждой кандидатки. И даже подготовилась к ожесточенному спору, практически уверенная, что свое мнение придется отстаивать с боем.
Но боя не получается.
— Итак, у нас три кандидатки, — откашливаюсь, чтобы голос не звучал пискляво. — Первая, Анна Викторовна, пятьдесят два года. Опыт работы — двадцать лет. Рекомендации от очень серьезных людей. Но… мне не понравилось, что в анкете она написала про «раннее развитие по методике Монтессори». Марку всего месяц, какое, к черту, раннее развитие?
— Согласен, — кивает Вадим, не отрывая взгляда от спящего сына. — Отметаем Монтессори.
От удивления чуть не икаю. Думала, он вцепится в идею вырастить из Марка гения с пеленок. Но одновременно испытываю и огромное облегчение, потому что из всех трех именно эта кандидатка не нравилась мне больше всего.
— Вторая, Ольга Игоревна. Тридцать пять лет. Медицинское образование, работала в неонатологии. Это большой плюс. Но она показалась мне… слишком строгой. Почти как надзиратель.
— Марку не нужен надзиратель, — снова соглашается Вадим. — Ему нужна забота. Следующая.
— Третья… Елена Павловна. Сорок три, двое своих, уже взрослых детей. Она… — Я запинаюсь. — Она показалась мне самой душевной. Простая, без закидонов и медалей.
Смотрю на него в ожидании вердикта. Жду, что сейчас он сейчас скажет, что нашему сыну нужна не «простая» няня, а суперпрофессионал с тремя дипломами.
Но Вадим молчит, а потом переводит взгляд на меня.
— Тебе она понравилась?
