— Мистер Контроль, — все-таки срывается с языка, чисто рефлекторно. Я даже рот ладонью запечатываю, но уже бессмысленно.

— Не хочу, чтобы с тобой что-то случилось.

Понимаю, что это всего лишь забота о ребенке, что он вынужден следить за мной из-за него, но… все равно приятно щекочет в области сердца.

— Хорошо, — сердце начинает биться чаще. — Я… все найду.

— Вот и договорились. Жду ссылки.

Следующие два дня я живу, как в тумане. Даже на время забываю про гончарную студию, а если бы не напоминания Галины Петровны — забывала бы и поесть, наверное, хотя каждый раз лопаю все с аппетитом, особенно в неимоверных количествах пожираю фрукты и молодую морковь. Буквально, как будто еще немного — и у меня отрастут кроличьи уши и хвост.

Я зависаю в интернете и на пинтересте, погрузившись в новый, неизведанный мир детских интерьеров, экологичных красок и дизайнерских кистей. Послушно, как мы и договорились, отправляю Вадиму ссылки, и он отвечает почти мгновенно, превращая нашу переписку в странную, даже почти милую игру. Мы не говорим ни о чем личном, только о деле, это все равно не сухой деловой разговор, а что-то более легкое. Я давным-давно смирилась, что как раньше уже не будет, но, если будет хотя бы вот так, как сейчас… мне достаточно.

Мне кажется, только после этой переписки я начинаю понимать, что он имел ввиду, когда говорил, что нам нужно учиться взаимодействовать ради сына. И, наверное, со временем (может через год или два), я смогу окончательно его разлюбить и тогда останется только наше партнерство, в котором нам совсем не нужно шипеть друг на друга, чтобы договариваться о каких-то совершенно обыденных вещах.

Я: Нашла идеальную краску. Экологически чистая, гипоаллергенная, на основе каких-то альпийских минералов. Правда, стоит, как чугунный мост.

Авдеев: Даже интересно, откуда ты в курсе цен на мосты…

Я: Кисточки (ссылка). Как тебе? Из шерсти единорога, не меньше. Наверное, ею еще да Винчи свои фрески рисовал — никак иначе я эту цену объяснить не могу.

Авдеев: Ты собираешься расписывать Сикстинскую капеллу, Кристина? И прекрати смотреть на ценники.

Я: Стремянка (ссылка). Она с резиновыми ножками и поручнем. Чтобы твой инкубатор не свалился с высоты собственного величия. Хотя, по-моему, она ниже тебя…

Авдеев: Это намек на что-то?

Я: Ну… чисто теоретически, твои плечи меня вполне устроили бы для исполнения этой важной миссии. Но учитывая мой теперешний вес — это вряд ли реально.

Авдеев: Вот что тебе сказать, чтобы не обидеть?

Я: Подсказываю: «Да, госпожа, конечно, госпожа, как скажешь, госпожа…»

Авдеев: Стремянка — ок.

Вижу, что пишет еще что-то и замираю, стараясь унять бьющееся в висках сердце.

Авдеев: Плечи — тоже ок.

Я перечитываю наши сообщения и улыбаюсь глупой, счастливой улыбкой. Как будто лед между нами начинает таять, и сквозь трещины пробивается что-то теплое.

Мы… разговариваем. Только в сообщениях, но все равно — по-настоящему.

В пятницу вечером Вадим привозит все по списку, который мы согласовали несколько дней назад.

Я слышу шум в прихожей, выглядываю из кухни, где как раз переливала лимонад в красивый стильный графин.

Вадим стоит на пороге, огромный, как великан, и заносит в квартиру коробки, пакеты, банки с краской. Сегодня в простой белой футболке, которая обтягивает его мощный торс, и серых спортивных штанах. Волосы растрепаны, длинные пряди немного завиваются на лбу. Он таскает все это туда-сюда, даже не запыхавшись, и в каждом его движении — сила и уверенность.

Галина Петровна выглядывает вслед за мной, тут же всплескивает руками.

— Вадим Александрович, да что ж вы сами-то! Давайте я Виктора позову!

— Не надо, Галина Петровна, я справлюсь. — Говорит это — и выглядит очень расслабленным, как будто она каким-то образом успела растопить и его сердце тоже.

Я стою в арке, и просто смотрю на него.

Смотрю на то, как он смотрит на меня.

Я не знала, что одеть к его приезду — чтобы не выглядело так, будто я специально наряжалась. В итоге остановилась на своем любимом джинсовом комбинезоне для беременных. Теперь приходиться расстегивать его на последнюю пуговицу, потому что за последние недели мой маленький Авдеев заметно прибавил в размерах. Добавила к этому простой розовый лонгслив, и перевязала волосы платком на африканский манер — в последнее время почему-то особенно нравится носить именно такую прическу. Может все дело в том, что так мои каштановые кудри падают на лицо и немного скрывают щеки — как мне кажется, заметно распухшие. Я стараюсь не думать о том, как выгляжу, успокаивая себя тем, что за месяц с небольшим до родов самое главное — мой сын, а он, если верить анализам и Воронцовой, абсолютно здоровый карапуз.

Но сейчас, под пристальным взглядом Вадима, все равно тянет одернуть одежду и поправить волосы. Синий взгляд скользит по моему животу, замирает. Я укладываю ладонь сверху — чувствую упрямый пинок ножкой, немного морщусь, пытаясь успокоить поглаживаниями. Обычно это работает, но сейчас сын как нарочно пинается еще раз.

— Хватит бодаться, — говорю шепотом, рефлекторно, потому что за последние недели это тоже стало нашей маленькой традицией — разговоры и поглаживания. Я все ему показываю, надеясь, что он видит мир моими глазами, и уже в восторге от того, во что его чокнутая мамочка собирается превратить его дизайнерскую комнату.

Вадим делает шаг ко мне.

Краем глаза замечаю, как Галина Петровна тихонько, почти незаметно скрывается на кухне, оставляя нас наедине.

Авдеев становится рядом. Следит за движением моей ладони.

Я не могу поднять взгляд — он так близко, что от сумасшедше любимого запаха кружится голова. И во рту — горячо, так, что тянет прикусить щеку изнутри, чтобы сдержать рвущуюся наружу потребность в поцелуях. В последнее время я постоянно о них думаю. Вспоминаю, что иногда их было так много, что от его щетины у меня покалывал подбородок. Мне очень нравилось это тогда, но сейчас хочется просто адски сильно.

— Хулиганит? — слышу над головой спокойный ровный голос.

— Угу, — еле выдавливаю, боясь посмотреть ему в глаза.

Вижу, как сжимает — и разжимает висящую вдоль тела руку.

Она так близко, что жар от ладони просачивается мне под кожу даже через одежду.

Стараясь на анализировать и не задумываться над причинами и последствиями очередной импульсивной выходки — тянусь. Смыкаю пальцы на его запястье. Подтягиваю руку ближе — не чувствую никакого сопротивления.

Кладу его ладонь на свой живот.

Там, где наш сын только что ощутимо двинул меня под ребрами.

Зачем-то задерживаю дыхание, когда длинные пальцы мягко, сначала почти незаметно, а потом чуть смелее — гладят. Вспоминаю, как вот так же гладил меня. Водил пальцами по спине, когда валялась на пляже, как массировал мне затылок, пока дремала у него на плече под старый американский боевик.

Чувствую отчетливый пинок, а через секунду — слышу над головой громкий вдох.

Набравшись смелости — все-таки смотрю.

Натыкаюсь на широченную улыбку. На чертиков в глазах, которые Авдеев слегка щурит, и его ресницы снова превращаются в преступление против моего сердечного ритма. Сын как чувствует первый телесный контакт — уверенно «бодает» ножкой как раз ему в ладонь. Вадим смеется. Пальцы двигаются увереннее. Кажется, еще немного — и он поймает нашего маленького забияку за пятку даже через одежду.

— Не больно? — смотрит мне в глаза. Как будто с искренним беспокойством.

— Сейчас нет, — голос снова предает, опускается до шепота. — Но иногда бывает… Нужно провести воспитательную работу с отпрыском, Вадим Александрович.

Я просто шучу.

Как всегда, чтобы не поддаваться панике.

Но в ответ пальцы чуть-чуть сильнее надавливают на живот — как будто проявляя немного правильного и уместного авторитета. Замечаю, что вторую руку Вадим достаточно резко толкает в карман штанов.