И Вадима на этот раз уже не будет — иначе она бы озвучила это вслух.

— А пока, — продолжает Воронцова, — нам нужно обсудить еще пару вопросов. Кристина, Вадим Александрович, вы уже думали о том, где будут проходить роды?

— Да, — Вадим отвечает раньше, чем я успеваю открыть рот, — в Шарите.

В Берлине? Я об этом впервые слышу — он меня даже не спросил.

Или… Ах да, как же я могла забыть тот чертов пункт в контракте!

— Я бы хотела рожать здесь, — говорю, набравшись смелости и наглости. — С вами, Ирина Андреевна, если это возможно. Я вам доверяю.

Она смотрит на меня, потом на Вадима. Его лица я не вижу — нарочно стараюсь не смотреть — но уверена, что вряд ли там большой восторг по поводу моей свободы воли.

— У вас еще есть время подумать, — деликатно предлагает она. — Мы можем обсудить это позже. И еще один момент. Вы уже обсудили вопрос возможных партнерских родов? Я бы очень рекомендовала вам, Вадим Александрович, посетить хотя бы пару занятий вместе с Кристиной. Это очень помогает наладить контакт, подготовиться и знать, что делать, чтобы поддержать Кристину в такой ответственный момент.

— Хорошо, — Авдеев снова не дает мне вставить ни слова. — Моя помощница свяжется с вами чтобы согласовать график.

— Нет! — выпаливаю я.

Мы смотрим друг на друга. В его глазах — очевидное, как солнце на небе, предупреждение.

В моих — «Да чихать я хотела на твои искры из жопы, мудак!»

— Я хочу рожать одна, — проговариваю по словам, глядя в его ледяной шторм. От того мужика, который несколько минуту млел, разглядывая ребенка, не осталось даже пыли. Мои собственные воспоминания о тех минутах стремительно превращаются в галлюцинации. — Меня за ручку держать не нужно, врачей будет достаточно.

— Мы обсудим и этот вопрос тоже. — Авдеев на секунду поджимает губы, глядя на меня как на капризного ребенка, устроившего истерику в магазине игрушек.

Из клиники мы выходим молча. На улице светит солнце, но меня отчаянно знобит от авдеевского льда.

Авдеев снова открывает передо мной дверь машины. Но на этот раз я шарахаюсь от его протянутой руки, как от огня. Сама забираюсь на заднее сиденье и демонстративно отворачиваюсь к окну в противоположную сторону.

Он садится за руль. Мы едем. Молча.

Я чувствую себя опустошенной и униженной. Как будто из меня выкачали всю волю к сопротивлению. С новой отчаянной остротой осознаю, что от меня ничего не зависит. Вообще ничего. Он решает, где мне жить, где рожать, с кем рожать. Авдеев решает ВСЕ.

Пытаюсь переключиться с отравляющих душу мыслей на пейзаж за окном, но легче не становится, потому что мы едем не домой. Маршрут другой.

Спрашивать, куда он меня везет, не буду. Пусть делает, что хочет.

Мне уже все равно.

Авдеев привозит меня в место, похожее на дом Тони Старка, только «припаркованный» у самой кромки моря. Сквозь стеклянные стены, от пола до потолка, видна бескрайняя темно-синяя вода и холодное небо. Я знаю, что это одно из лучших мест в городе, но почему-то вспоминаю как мы ели копеечную пиццу в Бруклине и пили кофе из «Старбакс». И вид был лучший в мире, потому что я смотрела на него, пока Авдеев меня обнимал и согревал от ветра.

Нас встречает хостес — девушка с модельной внешностью и заученной улыбкой. Увидев Вадима, расцветает.

— Вадим Александрович, добрый день, — говорит так подобострастно, что хочется изобразить блевоту. — Рады вас снова видеть. Ваш столик готов.

Снова?

Меня он в этот ресторан не водил.

Приводишь сюда свое страшилище, Авдеев?

В другое время я бы с удовольствием пофантазировала на тему того, какой это проёб — водить своих баб в один и тот же ресторан, но сейчас изо всех сил отбиваюсь от этих мыслей. Потому что не хочу думать о том, насколько же я ничтожна.

Хостес ведет нас через полупустой зал.

Мы садимся за лучший столик — уединенный, у самого окна, и мне кажется, что еще немного — и волны разобьются прямо об мои ноги. Здесь очень красиво, но я все равно чувствую себя тупой рыбкой, которую заперли в самом красивом в мире аквариуме, чтобы она могла наблюдать за свободой, которой у нее больше никогда не будет.

Зябко веду плечами от неприятного холодка по коже.

Не от кондиционера, а от ледяного авдеевского молчания. Он просит у подошедшего, отглаженного и накрахмаленного официанта, принести еще одно меню — для меня.

Практически мгновенно на стол передо мной ложится тяжелая папка из тисненой кожи.

Я даже не дотрагиваюсь — аппетита нет. Я даже в теории не представляю, как в его присутствии смогу запихнуть в себя хоть что-нибудь. Особенно после «деликатного» комментария по поводу моих отечных рук. Что будет во время следующего совместного визита? Спросит, нормально ли, что я стала жирной коровой?

Вадим же свое меню изучает как будто даже с интересом.

Чтобы не смотреть на него, разглядываю пейзаж и белые «плавники» парусников на воде, но одергиваю взгляд на засветившийся экран его телефона. Ничего не изменилось — Авдеев все так же кладет его экраном вверх.

Входящий вызов от абонента «Лиза».

Вадим бросает взгляд на экран, сбрасывает и снова возвращается к меню.

Не отвечает.

Если бы это было по работе или по поводу его дурацкого праздника, или няня его дочери или любая похожая причина — он бы ответил.

Значит, твоя Безобразная Эльза — не Эльза, а Лиза?

— Ответь. — Нарочно откидываюсь на спинку стула, давая понять, что заказывать точно ничего не буду. Скрещиваю руки на груди. — А то Бедную Лизу порвет от неопределенности.

Вадим медленно закрывает меню.

Откладывает его на край стола.

Поднимает взгляд на меня. Взгляд такой, будто порет поперек жопы.

Я невольно начинаю ёрзать, но быстро справляюсь с эмоциями.

— Ты хорошо устроилась? — спрашивает с подчеркнутым игнором моих слов. Как будто у него в ушах фильтр, который отрезает все лишнее, в особенности — меня.

— Да.

— Если хочешь что-то переделать…

— Мне плевать, — обрываю его натужную вежливость, — это не мой дом.

— Если тебе что-то нужно…

— Мне. Ничего. Не. Нужно.

Я слышу раздражение в его голосе. Настолько шершавое, что хочется закрыться броней, но вместо этого тормоза окончательно отказывают.

Наверное, все дело в чертовой Лизе.

Меня тошнит от одной мысли, что она названивает ему даже сейчас. Хотя он наверняка сказал, с кем будет. Или не сказал?

— Она в курсе моего существования? — вырывается из моего рта.

Вадим, ожидаемо, пропускает мимо ушей. Подзывает официанта и просит принести ему минералку с лимоном.

Когда получает свой стакан — делает пару глотков. Бросает взгляд на часы.

А я как примагниченная, то и дело пялюсь на его телефон. Ну и почему она перезванивает? Я бы перезвонила.

— Кристина, нам нужно учиться взаимодействовать, — синий взгляд максимально снисходительный. — Чем быстрее ты разберешься с тараканами в своей голове — тем проще и легче будет в первую очередь тебе самой.

— Мы отлично взаимодействуем, Авдеев. — Растягиваю губы в сучью улыбку. — Мне Алена уже почти как родная! Кажется, даже в туалет со мной ходит.

— Паясничаешь?

— Какая поразительная проницательность.

Он качает головой. Простой жест — но как будто размазывает.

Как он, блять, это делает?!

Я достаю телефон из сумки, набираю номер водителя и глядя в стремительно темнеющие глаза Авдеева, прошу забрать меня из «Рифа».

— Если это все, Авдеев, то я лучше подышу воздухом на террасе.

Пытаюсь встать, но в ответ на его короткое приказное «Сядь», буквально примерзаю обратно к стулу.

— Рожать ты будешь в «Шарите», Таранова, — чеканит очень жестко. — Со мной. Я так сказал. Все, блять, не обсуждается.

— Не хочу тебя там видеть, понял?! — ору ему в лицо. — Я его не рожу, если ты там будешь!

— От твоих «хочу» и «не хочу» ни черта не зависит, к счастью.

— Меня от тебя тошнит.

— По хуй.