Немного подумав, надеваю то, что привезла с собой из Осло. Середина августа в этом году нетипично прохладная, так что выбираю простой вельветовый комбинезон и белую футболку. Масс-маркет, который я привезла с собой из Осло. Вещи, в которых удобно. В которых можно быстро раздеться для УЗИ, не устраивая стриптиз перед Авдеевым.

Я смотрю на свое отражение, и в голове вспыхивает картинка из журнала. Он и его Безобразная Эльза на красной дорожке. Она — высокая, точеная, в элегантном платье, подчеркивающем ее фигуру без единого лишнего грамма. И я, с каждым днем все больше и больше похожая на бегемота. Неуклюжая и отекшая, с большим животом.

Хочется залезть под одеяло и не выбираться оттуда никогда.

Входная дверь хлопает — это едва слышно, но все-таки слышно.

Он приехал.

Сердце ухает куда-то в пятки, а потом взлетает к горлу, мешая дышать.

Я стою, вцепившись в край туалетного столика, и не могу сдвинуться с места.

Как мне себя вести? Я потратила на размышления об этом целых две недели, но так ничего и не придумала. Поэтому буду просто держать рот на замке и отвечать только по существу, когда в этом будет необходимость.

Заставляю себя сделать шаг. Потом еще один. Медленно, как будто иду на эшафот, спускаюсь по стеклянной лестнице.

Авдеев сидит на высоком барном стуле у кухонной стойки. Спиной ко мне. Пьет кофе и с легкой сытой улыбкой слушает Галину Петровну.

Он выглядит так, будто всегда здесь был. Как будто это его место. Хотя, почему «как будто?», если это — его квартира, а я тут просто квартирантка. Причем не очень желанная.

И как всегда, одет как икона стиля, хотя подает это так, словно вышел и напялил буквально первое, что попалось под руку. Коричневые брюки-гурка из тонкой шерсти, идеально сидящие на его мощных бедрах. Небрежно заправленная льняная рубашка цвета слоновой кости, с закатанными до локтей рукавами, обнажающими сильные, покрытые темными волосками, предплечья. На запястье — новые часы. Не те, что были в Осло. Цветастый детский браслетик рядом.

Мое Грёбаное Величество загорел, кожа стала аппетитно-золотистой.

Я мысленно луплю себя по рукам за эти неуместные облизывания на чужого мужика.

Да да, Крис, теперь — чужого мужика.

Ты летал в Калифорнию? — обращаюсь к нему в своей голове, корчась так, будто мне плевать на ответ, в особенности, на положительный. — Со своей Безобразной Эльзой? Сидел с ней на пляже, где когда-то обнимал меня? Трахал на той же кровати? Она тоже стонет как сука и просит ебать ее сильнее? Хотя, конечно, нет, она же королева — она даже ноги расставляет с достоинством.

Я сжимаю кулаки, впиваюсь ногтями в ладони, чтобы в последний момент прикусить язык и не выплюнуть все эти вопросы прямо в его красивое лицо.

Вадим оборачивается. Медленно, лениво. Как будто почувствовал мой взгляд.

Наши глаза встречаются.

И мир перестает существовать.

Есть только холодная бездна синевы его глаз, в которой нет ни злости, ни раздражения. Вообще ничего. Он смотрит на меня изучающе долго. Взгляд транзитом скользит лицу, по волосам, собранным в небрежный пучок.

Останавливается на животе.

Я инстинктивно делаю шаг назад, прикрывая его руками.

— Хорошо выглядишь, Кристина, — говорит Авдеев, и его голос наполняется небрежностью. Эта вежливость ему ровным счетом ничего не стоит, швыряет ее мне как подачку. Бросает взгляд на часы, одним глотком допивает кофе. Благодарит Галину Петровну. И только после этого — снова вспоминает о моем существовании. — Ты готова? Мы опаздываем.

Киваю. Без слов. Если открою рот — точно выставлю себя на посмешище какой-то очередной глупой глупостью, которой он просто подотрется.

Встает. Он огромный, боже. Еще больше, чем я помню — заполняет собой все пространство, вытесняя даже воздух. Идет к выходу, прикладывая к уху телефон.

Снова бросает взгляд на часы, как будто я для него — просто еще один пункт в плотном графике дел. Неприятный, но обязательный, потому что без моего участия ребенка он никак не увидит.

А я просто чувствую себя маленькой и ничтожной. И даже подбадривающая улыбка Галины Петровны (вот теперь она, конечно, точно в курсе природы наших «отношений») ни черта не помогает.

Он даже не спросил, как я себя чувствую.

Ему все равно.

Ему просто все равно.

Я иду за ним к выходу. Шаг в шаг. Как приговоренная. Ноги как будто ватные и чужие, и только усилием воли заставляю себя держать спину прямо, не горбиться.

Ни за что не покажу ему, как сильно меня трясет внутри от его безразличия.

Авдеев не оборачивается. Просто идет к своему черному, хищному «Бентли», припаркованному у самого крыльца. Нажимает кнопку на ключе, и машина очень знакомо, беззвучно моргает фарами, признавая хозяина.

Открывает заднюю дверь и, не глядя на меня, протягивает руку. Жест — формальный, отточенный, как у швейцара в дорогом отеле. Мне кажется, он в эту минуту даже воспринимает меня просто как безликого болванчика.

Я, как последняя идиотка, на автомате вкладываю свою ладонь в его.

И мир просто… взрывается.

Тысячи вольт прошивают мое тело, от кончиков пальцев до самого сердца.

Кожа к коже. Его ладонь — горячая, сухая, сильная. Я за секунду вспоминаю, как он трогал, гладил, держал за руку, переплетал свои пальцы с моими. В груди так печет, что не хватает дыхания. Кажется, еще несколько мгновений — и я просто начну гореть прямо у него на глазах.

Наше первое прикосновение за все эти бесконечные, мучительные месяцы, но мое тело, мое глупое тело предательски точно помнит абсолютно все. Отзывается мгновенно, умоляет: «Обними, поцелуй, я тебя всего-всего-всего душой обниму — только прости…!» Хочется послать к черту всю гордость, хочется вырвать из печенок собственный нерушимый обет — никогда ничего ему не рассказывать, не доказывать и не оправдываться.

Мы стоим рядом, но тоска по нему настолько сильная, но хочется выть, как собака.

Поднимаю взгляд. Хочу увидеть на Авдеевском лице хоть что-нибудь. На нежность или тепло даже не надеюсь, но мне хватило бы даже насмешки, злости, может быть. Любой эмоции, чтобы только понимать — он видит, что я здесь, живая и настоящая. Ему есть до меня дело.

Но в синих глазах — ничего. Он даже на меня не смотрит, а только куда-то поверх крыши машины. Ладонь под моими пальцами не шевелится ни на грамм. Как каменная, только пальцы как будто холодеют еще больше.

Для моего Грёбаного Величества это прикосновение не значит ровным счетом ничего. Просто еще одно движение, которое необходимо выполнить в рамках нашего сегодняшнего взаимодействия. Что я тут есть, что меня бы здесь не было — ему наплевать.

Он ведь и правда в тот день окончательно вышвырнул меня из своей жизни.

Боже, какая же я дура! Полная круглая набитая дура!

Щеки заливает краска унижения. Быстро выдергиваю свою ладонь из его, как будто обжегшись, и почти падаю на заднее сиденье. Вадим молча закрывает за мной дверь, обходит машину и садится за руль.

Мы едем в полной тишине. Я смотрю в окно, на проплывающие мимо дома, на спешащих по своим делам людей, и чувствую себя в аквариуме. Отделенной от всего мира толстым, пуленепробиваемым стеклом.

Ему снова звонят — телефон в держателе пару раз пищит входящим, потом Сири озвучивает имя контакта — Богдана.

Вадим принимает вызов.

От острого дежавю, слегка подташнивает. Ничего не изменилось внешне, но абсолютно все изменилось внутри.

— Да, Богдана, слушаю. — Голос у него как всегда ровный и деловой. Хотя он даже с этой «Богданой» говорит с бОльшим интересом и вовлеченностью, чем со мной. Наверное, нужно просто вбить в свою дурную голову, что теперь вот так будет всегда. — Шатер привезли? Отлично… Нет, никакого фейерверка. Богдана, я не выжил из ума, и четко помню, что уже озвучивал свои требования — я не хочу, чтобы о том, что у меня происходит, знали даже через залив. Проигнорируете мою просьбу еще раз — и я найду вам замену.