— Я не хочу возвращать Таранову в свою жизнь, — говорю максимально сдержано, хотя терпение и так рвется к хуям. Четыре месяца. Четыре ёбаных месяца я ее даже не вспоминал — и все было заебись. Мне даже в страшном сне не могло присниться, что в итоге она всплывает здесь — в доме моих друзей. — Хотел бы ей жизнь сломать — сломал бы, Монте-Кристо.

— А ты думаешь, что вы расстались — и все было в шоколаде? — Лори издает нервный смешок.

— Я думаю, что Таранова отлично умеет приспосабливаться. Все остальное меня не интересует.

— Знаешь, где она была, когда я ей позвонила, Авдеев?

Я смотрю на нее с открытой угрозой. Хватит, не хочу слушать.

Но это же Лори — когда ее останавливало рычание, тем более — мое?

— Интересно, Авдеев, ты был бы рад, если бы однажды узнал, что Крис выловили из реки? Ну давай, скажи мне, любитель махать шашкой наголо!

Дергает.

Сука, как же дергает где-то очень глубоко.

— Когда-нибудь, большой злой мужик, ты мне спасибо скажешь за то, что с Крис в тот момент был хоть кто-нибудь рядом. И просто, чтобы ты знал. — Лори убирает прядь за ухо, делает маленькое движение назад, как будто подчеркивает, что теперь более близкая дистанция между нами для нее не комфорта. — Ты мне вот такой — не нравишься.

— Отлично, зафиксируй для мужа.

— Не язви — тебе это не идет.

— А тебе очень идет роль мамочки, Монте-Кристо, но я — без пяти минут сорокалетний мужик, и воспитывать меня уже поздно.

Хрен знает, куда вообще иду, не разбираю дороги.

Хочу вернуться в отель. Запереться в номере. Напиться первый раз за кучу лет.

Сделать хоть что-то, что поможет заглушить гадкое мерзкое чувство внутри.

Только это все бесполезно. Алкоголь — для слабаков. А я не слабак.

Просто иду по улицам Осло, пытаясь найти себе хоть какое-то место, где бы остановиться и бросить якорь, потому что моя злость реально выходит за берега. Потому что внутри меня — война.

Лори знала, куда бить.

Она всегда отлично это умела.

Я даже глаза закрыть не могу — потому что в голову сразу всякая хуйня лезет, и пульсирует, так настойчиво, блять, пульсирует: «…ты был бы рад, если бы… Крис выловили из реки?»

Отшвыриваю эти мысли.

Сжимаю ладонь в кулак, до сих пор чувствую легкую саднящую боль от пореза.

Чуйка. Мой старый, верный пес, скребется, воет, не находит себе места.

Что-то не так.

За что я тебе спасибо сказать должен, Лори?

Думай, Авдеев.

Шутов не стал бы рисковать нашей дружбой, нашим хрупким миром, просто чтобы попросить меня «закрыть гештальт». Он не такой. Он прагматик. Циник. Никогда не полезет в чужую драму, без веской, очень веской причины.

«Она не в порядке».

«Это дерьмо отравляет все вокруг».

Но что-то в его взгляде… Он меня ни хуя не просил.

Он требовал.

Зачем?

Что такое случилось за этих четыре месяца, что Кристина вдруг стала настолько важной и ценной, что они оба готовы за нее драться до крови?

В чем подвох?

Думаю, прокручиваю все сказанное снова и снова. Ни он, ни Лори, как будто не сказали ничего такого, но…

Я закуриваю, смотрю на пульсирующую вывеску аптеки, напротив которой почему-то остановился. Медленно-медленно сцеживаю дым тонкой струйкой.

Подвох не в том, что они сказали, Авдеев, а в том, о чем промолчали.

Я достаю телефон. Нахожу номер Дэна.

Торможу. В последнее время мы почти не общаемся. Но сейчас кроме него мне не к кому обратиться — Шутов, очевидно, язык даже под пытками не развяжет, иначе выложил бы все сразу как есть.

— Привет, Авдеев. — Дэн отвечает мгновенно, как будто ждал моего звонка. — Что тебе надо, пропажа?

— Таранова в Осло. Хочу знать, что она здесь делает.

— Я знаю, — в его голосе ни грамма удивления.

Конечно, он знает. Он всегда все знает. Видимо, одного моего слова о том, что Кристину я трогать не собираюсь, ему было недостаточно. Решил присмотреть, чтобы я случайно не оторвал ей руки и ноги.

— Знаешь что-то конкретно? — Не будет лишним на всякий случай спросить. Возможно, он в курсе из-за чего такая паника, и мне даже не придется просить его об услуге.

— В общих чертах, — на этот раз Дэн отвечает немного уклончиво.

— Я в курсе, что она у Шутовой работает, — «подсказываю».

— Я примерно около того и знаю, глубоко не копал. Ты же знаешь.

Комментарий о том, что я уже вообще ни хера не знаю, держу при себе.

— Тебя, я так понимаю, интересует что-то конкретное, Авдеев?

— Меня интересует все, — продолжаю разглядывать проклятую вывеску, слишком яркую и неоновую, так, что начинают побаливать глаза. — Где живет, в какие места ходит. С кем встречается.

— Ты же понимаешь, что это быстро не делается.

— Стареешь, Моисеев, теряешь хватку.

— Ой, не пизди, — слышу обиду в голосе. Его всегда было так легко развести на слабо, даже странно, учитывая, чем он занимается и сколько лет не боится по локоть засовывать руки в чужое грязное белье. — Ладно, посмотрим, что нарою. И только потому, что мы друзья.

Наша с ним дружба — уже весьма сомнительная история, но после стольких лет ни один из нас не рискнет произнести это вслух. Скорее всего, через полгода-год все и так сойдет на нет. Хотя терять Дэна мне пиздец как бы не хотелось.

Как тут не вспомнить Таранову «тихим и ласковым»?

Все, буквально все до чего она дотянулась, пошло по пизде.

Я жду. Два часа. Три. Просто тупо гуляю по улицам, потому что местные белые ночи на хрен вырубили мой внутренний будильник. В башке тухло.

Телефон звонит в только в шесть утра, когда до отлета остается всего пара часов.

— Говори.

— Тебе все или только самое интересное? — Слышу, что голос у Дэна в эту минуту напряженный как струна. Он, конечно, уже вырыл «изюм» и прекрасно понимает, что именно ради этого — даже не зная, что конкретно ищу — я поставил его на уши.

— Кристина стоит на учете в частной клинике «Volvat». У доктора Хансен. Это одна из лучших клиник по ведению беременности в Норвегии.

Беременности…

Твою мать, беременности..

Слово падает в меня, как камень в бездонный колодец.

— Срок? — спрашиваю на автомате абсолютно чужим хриплым голосом.

Мы четыре месяца не виделись. Это сколько недель?

— Слушай, давай я тебе сейчас скину все, что у меня есть, а ты там уже сам ковыряй, ладно?

Что, Дэн, заело?

Я угукаю и через пару минут на телефон летят фотки — скрины с экрана монитора. Как Дэн это нарыл — даже не буду пытаться угадывать. Меня вообще не ебёт способ, только результат.

Все на норвежском, само собой, его я ни хрена не знаю, но одна минута с ИИ-помощником — и все готово.

Она была на плановом осмотре буквально на днях, и срок после УЗИ — двадцать две недели.

Беременность протекает нормально, никаких осложнений нет, из всех назначений врача — препараты железа.

Пол ребенка — мальчик.

Мальчик, Авдеев. А точно твой мальчик?

На снимках с УЗИ — нескладное, но оформившееся тельце маленького человека.

Хочу потрогать пальцем, но одергиваю руку.

Достаю еще одну сигарету, закуриваю.

Мой мозг моментально отщелкивает назад.

Не в Калифорнии.

Не в Нью-Йорке.

Раньше. Вот тогда, когда я первый раз забыл про «резинку».

Значит, Таранова знала, когда уходила. И нихуя мне не сказала.

Может… потому что он — не мой?

Блять, сука… я даже выдохнуть не могу… просто тупо не могу.

Потому что вместе с воздухом из меня начинает сочиться такая черная адова хуйня…

Она поднимается из самых глубин души. Холодная, слепая, всепоглощающая.

Затапливает на хуй, душит.

Вытесняет все остальные чувства. Боль, растерянность, удивление — не остается ничего, только она. Дистиллированная, обжигающая изнутри ярость, за секунду превратившая мою кровь в лаву.

Я смотрю на первую фотографию моего сына. Или все-таки не на моего?