Нелегко быть ученым, который предпочитает проводить тесты и эксперименты, а не общаться с группой людей.

К счастью, эти люди были в той же лодке, что и я, и не стремились к общению. Наши общие черты придавали нам энтузиазма — те, кто был увлечен своей диссертацией или аспирантурой, загорались, как рождественская елка, когда обсуждали научный прорыв, который обнаружили.

В остальном эти группы были чертовски неловкими.

Я прочищаю горло.

— Этот разговор слишком содержательный и глубокий для поездки на ужин с лазаньей. — Я крепче сжимаю руль руками.

— Это неправда. Мне нравится слушать, как ты рассказываешь о своем опыте. Мой скучный.

— Скучный? Как ты можешь называть выступление на стадионе скучным?

— Это не так интересно, как все думают. Например, я всегда волнуюсь, что могу ошибиться в счете и оказаться единственной идиоткой на поле, которая испортит программу.

— Похоже, это у нас общее.

От ухмылки, которую Лилли дарит мне с пассажирского сиденья, у меня сводит живот, и, слава Богу, мы наконец-то подъезжаем к моему дому с его двумя этажами, белым забором и аккуратно подстриженной живой изгородью.

Последние цветы моей матери распустились перед зимней спячкой, и это сцена прямо из фильма «Отец невесты». На крыльце стоят хризантемы и другие осенние цветы, уверен, что в светлое время суток они яркие и живые.

— Удивительно, что мама не разбросала на лужайке украшения для Хэллоуина.

— Это было бы замечательно.

Мама обожает праздники, и я уверен, что очень скоро она вспомнит и о Дне благодарения; планирование — ее сильная сторона, а планировать никогда не рано. Клянусь, что моя мама готовится к следующему сезону еще до того, как уберет украшения нынешнего. На Рождество гостиная выглядит так, будто ее вырвало елочной фермой.

Я подъезжаю к навесу для машины, украшенному вьющимися розами и белой решеткой, и паркуюсь там, чтобы Лилли не пришлось далеко идти.

Дверь в дом распахивается, и в свете внутреннего освещения вырисовывается силуэт моего младшего брата с торчащими во все стороны волосами.

Загорается наружный свет, и Алекс кричит:

— Поторопись, я голоден настолько, что могу съесть дохлую крысу.

Отличное первое впечатление, Алекс.

Голос моей матери укоряет его откуда-то изнутри.

— Александр Майкл! — В ее голосе звучит ужас. — Отойди от двери!

Она появляется, отпихивая его, рукавица все еще на руке, волосы собраны в хвост, который раскачивается, когда мама хватается за дверь, чтобы та не захлопнулась.

— Привет! Вы добрались!

— Привет, мам.

Лилли почти застенчиво огибает переднюю часть машины.

— Здравствуйте, миссис Уитакер, рада с вами познакомиться лично. — Она протягивает маме руку для пожатия, но мама обнимает ее.

Сжимает.

— Мы здесь не пожимаем руки, мы обнимаемся.

О, боже.

Через плечо Лилли мама сияет, когда беззвучно произносит: «Она такая красивая!»

У меня проблемы.

— Надеюсь, вы голодны, у нас столько еды! Ужин уже на столе.

— Хорошо, потому что мне еще нужно позаниматься вечером, не хочу возвращаться домой слишком поздно. — Я весь в делах, очерчиваю границы, чтобы у мамы не сложилось впечатление, что мы останемся на ночь или будем болтать часами.

Мы можем поговорить во время еды. Не обязательно продолжать разговор после, как она часто пытается проделать со мной.

— Тебе нужно немного пожить, милый. От тебя не убудет, если отдохнешь один вечер.

Она права: я очень строго слежу за своим образованием. Но, опять же, я бы не был там, где нахожусь сейчас, если бы халтурил.

— Я приму это во внимание. — Мой тон жесткий, в основном потому, что я чертовски нервничаю.

Никогда еще я не приводил девушку домой. Ну... то есть приводил, но это было давно.

— Он старый ворчун, — признается мама Лилли, которую держит за руку и тащит через весь дом в столовую. Если она и заметила, как неформально я одет, то никак это не прокомментировала.

— Кстати, о стариках, — бубню я, когда мы поворачиваем за угол из одной комнаты в другую.

Тетя Миртл восседает за длинным обеденным столом, сверкая, как драгоценный камень на своем троне. Седые волосы уложены в пышную прическу, сбоку приколота декоративная заколка. На ней домашнее платье с длинными пышными рукавами, которое застегнуто до шеи.

Не представляю, как у этой женщины получается ходить на свидания чаще, чем я.

Она невысокого роста, столешница доходит до середины груди, плечи слегка ссутулены от старости.

Ее сморщенные, накрашенные ярко-розовым губы приоткрываются.

— Вот и он. Наконец-то. Хотелось бы надеяться, что умру от старости, а не от голода.

Она гогочет и дает «пять» моему брату, на запястьях у нее звенят блестящие браслеты.

— Да, — вторит ей Алекс.

Боже.

— Все, это Лилли. Лилли, это мой папа. — Мой отец встает и тянется, чтобы пожать ей руку. — И двоюродная тетя Миртл, и мой брат Алекс.

Лилли машет рукой, обходит стол и садится на стул, который для нее выдвинула моя мама.

— Всем привет. Большое спасибо за приглашение, обожаю лазанью.

— Ну разве ты не милашка? — начинает крошечная тетя Миртл. — Пожалуйста, скажи, что ты что-то замышляешь с моим племянником. Мы уже начали беспокоиться, что у него никогда не будет другой девушки.

— Во-первых, неважно, будет ли у меня когда-нибудь другая девушка. Или отношения — это не...

Мама прерывает меня:

— Пожалуйста, тетя, мы здесь для того, чтобы вкусно поужинать. Еще слишком рано приставать к нему, пока мы не съели хотя бы кусочек. — Она берет хлеб со стола и начинает передавать корзину направо. — Ты пытаешься ее отпугнуть?

Моя двоюродная бабушка ухмыляется, бросая на нас с Лилли зловещий взгляд.

— В мое время ты бы уже была замужем с ребенком на подходе.

— Тетя. Пожалуйста. — Мама сжимает зубы.

— Я просто говорю, — говорит она, когда мой брат вежливо кладет ей на тарелку ломтик чесночного хлеба, а затем передает корзинку папе. — В твоем возрасте у меня было много мужчин. — Она отхлебывает воду из стакана, руки слегка дрожат, когда добавляет: — Даже позволила нескольким окунуть свой фитиль, прежде чем связать себя узами брака с моим первым мужем Ральфом. — Она подмигивает. — Даже в те времена я была секс-позитивной.

Папа кашляет.

Мама стонет.

Рядом со мной Лилли начинает смеяться.

— Никогда не слышала такой фразы — «окунать фитиль». — Она склоняет голову и хихикает. — Уверена, что теперь буду использовать ее.

Тетя Миртл одобрительно кивает.

— Наконец-то кто-то оценил мою мудрость.

— Я бы не назвал это мудростью, — добродушно говорит папа.

Он обычно очень спокоен, когда речь идет о моей тете; в смысле, какой у него выбор? Маленькая властная женщина живет в его гостевой комнате и пользуется всеобщим вниманием двадцать четыре часа в сутки.

У этого человека терпение святого.

— Надеюсь, ты любишь лазанью. Ее хватит на всю семью. — Мама ставит сковороду и начинает нарезать толстые, гигантские куски запеченного блюда из макарон.

— Ага, одним куском всю семью, — язвительно замечает мой брат.

— Алекс, не дерзи маме, — сурово говорит отец, бросая на него предупреждающий взгляд через весь стол, не давая ему спуска.

По какой-то причине мой брат считает, что он выше закона, когда сидит рядом с тетей Миртл, как будто пожилая пикси размером с ладонь защитит его от неприятностей, когда он будет болтать лишнее. Что, наверное, часто бывает правдой. Но только когда это касается моей мамы. Папа — совсем другая история, и за ним не заржавеет посадить ребенка под домашний арест, когда он того заслуживает, независимо от того, где произошел проступок. Например, за обеденным столом с совершенно незнакомым человеком.

Мы по очереди передаем свои тарелки маме, пока она подает нам лазанью, которая еще горячая, только что из духовки. Она сырная и полна мясного соуса — чистое совершенство. Также одно из моих любимых блюд. Хотя, как и Лилли, я не привередлив в еде.