В этом гораздо больше смысла.

— Тетя Миртл? Это восхитительно.

Роман смеется.

— Чудное имя, не так ли?

— Очень винтажное.

— Весьма винтажное, — соглашается он.

— Ты говоришь таким правильным языком, — наконец говорю я, потому что у Романа словарный запас профессора английского языка и осанка тоже. Это так не похоже на тех парней, к которым я привыкла — мужчин-спортсменов, в основном футболистов, которые много мычат и говорят простыми предложениями. Не то чтобы я их осуждала или говорила, что они все такие — я лишь говорю о том, что ни один из них не хочет работать в НАСА.

— Прости, — извиняется он, и я вижу, что он смущен, хотя для этого нет причин.

Быть умным — это круто.

И сексуально.

Конечно, Роман немного ботаник, но видно, что он еще не самоутвердился. Готова поспорить, когда станет старше, он будет очень хорош.

— Никогда не извиняйся за то, что ты такой, какой есть, — говорю я с авторитетом, желая последовать собственному совету, зная, что несколько раз в неделю чувствую себя неполноценной и не такой, как все.

Виноват в этом мой спорт. И мои тренеры.

И да, я могу обвинить в этом и своих родителей.

Моя мама могла бы сняться в одном из сезонов «Сценических мам», заставляя меня тренироваться, добиваться успехов и продолжать практиковаться до изнеможения. Я не уверена, чего она от меня хочет. Вряд ли я стану чирлидером «Даллас Ковбойз».

У меня нет для этого мотивации, но не то чтобы я когда-либо говорила ей об этом.

Я учусь в этом государственном колледже, потому что не смогла попасть в команду университета первого дивизиона, и рада этому каждую ночь, когда ложусь спать и слышу мамин голос в своей голове: «Ты недостаточно стараешься, Лилли, недостаточно хочешь этого. Ради Бога, я хочу этого больше, чем ты».

Это правда.

Она действительно хочет этого больше, чем я.

Мама никогда не признавала, что, если у меня что-то хорошо получается, это не значит, что я это люблю или мне это нравится. Это далеко не так. Я занимаюсь чирлидингом, потому что могу, а не потому, что это моя страсть.

Я все еще ищу, что это за страсть, и надеюсь, что когда-нибудь найду ее. Хочу понять, о чем мечтаю, и следовать за ней, вместо того чтобы позволять другим людям подталкивать меня к чему-то. Я часто задаюсь вопросом, замечали ли мои тренеры, что я просто проделываю необходимые действия, и не поэтому ли некоторые из них всегда были так нетерпеливы ко мне.

Думаю, что никогда не узнаю.

— Так ты живешь дома, чтобы помогать? Разве ты не хочешь... ну, не знаю... жить своей жизнью?

Я знаю, это звучит предвзято, и знаю, что не должна считать, что у Романа нет личной жизни, но если он живет дома, потому что должен помогать, это, вероятно, означает, что он нечасто выходит из дома. Кто знает, может, он даже не хочет этого.

Может, он из тех парней, которые любят одиночество.

Или из тех, кто сидит в своем подвале и играет в видеоигры.

— Наверное, мне не нужна личная жизнь? Сейчас я очень сосредоточен на своих оценках. — Он колеблется несколько секунд, прежде чем добавить: — Ну, я не должен это так говорить. Я имею в виду, что очень сосредоточен на учебе, поэтому не могу позволить себе отвлекаться. Если не считать тетю Миртл.

Его смех занимает все пространство в нашем маленьком уголке вечеринки, уединенном высоко на лестнице, вдали от всего этого хаоса.

— Без обид, но то, что тетя Миртл живет с тобой, звучит как обуза. — На краткий миг задумываюсь, в чем моя проблема и почему я не могу избавиться от этих мыслей.

— Ты когда-нибудь смотрела «Золотых девочек»?

— Да, а кто не смотрел?

— Тетя Миртл — это что-то среднее между Бланш Деверо и Софией. Представь себе, как она каждое утро заходит на кухню, не говоря уже о том, что обожает давать непрошеные советы. Я не представляю, как моя мама может это выносить.

— А что насчет твоего отца? Твои родители все еще вместе или в разводе?

— Они все еще вместе. Отец много работает, часто путешествует по работе. Он инженер-строитель, проектирует мосты и все такое. Это часть семейного бизнеса.

Черт, его отец тоже очень умный.

— Типа склеиваешь палочки для мороженого и создаешь здание?

Роман снова смеется, и я расправляю плечи от осознания, что сумела развеселить его.

— А как насчет твоей мамы? Чем она занимается?

Почему я спрашиваю его об этом? Это так грубо. Какая разница, чем зарабатывают на жизнь его родители?

Ты суешь нос не в свое дело, Лилли, прекрати.

— Она сидит дома. У меня есть младший брат в третьем классе, Алекс. Он просто монстр.

— Значит, твоя мама заботится о тете Миртл и монстре Алексе.

— Точно. Они — динамичный дуэт хаоса. — Парень смотрит на меня. — А что насчет тебя? Мне кажется, что я только и делаю, что рассказываю о себе.

Только потому, что я задавала ему миллион вопросов.

Я достаю из сумки бутылку воды, внезапно вспомнив, что она у меня с собой, откручиваю крышку и делаю глоток.

— Ну. Мой папа тоже много работает, а мама — помощник юриста, но также считает себя моим менеджером. Неофициально.

— Менеджером чего?

— Ничего. Танцевальной карьеры, которой у меня никогда не будет и которая мне не нужна.

— О.

Я смотрю на него в тусклом свете.

— Ты когда-нибудь видел эпизод «Сценических мам»?

— Нет.

— Ну, это шоу о матерях, которые одержимы желанием, чтобы их дети стали знаменитыми или, по крайней мере, заставляют их быть на вершине успеха. В моем случае это танцы и чирлидинг. Меня могло тошнить, а мама все равно заставляла меня идти на тренировку больной. Сидела там и наблюдала все время, выкрикивая указания, как это делали бы мои тренеры. — Делаю глубокий вдох. — Я не могла дождаться, когда закончу школу и уеду.

— Как далеко ты находишься от дома?

— В четырех часах езды — достаточно далеко, чтобы она не могла приходить на каждую домашнюю игру и изводить меня, рассказывая потом обо всем, что я делаю не так.

— Разве не для этого нужны тренеры?

Я криво усмехаюсь.

— Ха. Можно подумать. Честно говоря, я понятия не имею, чего мама ждет от меня в танцах — я не хочу выступать на Бродвее, и недостаточно хороша, чтобы быть чирлидером профессиональной спортивной команды. У меня нет мотивации для этого.

— Почему она так сильно хочет, чтобы ты стала танцором?

— Понятия не имею.

— Она была танцовщицей?

— Нет. Мама училась на юридическом факультете и хотела стать адвокатом, но не смогла поступить ни в одну из выбранных ею юридических школ, поэтому бросила учебу и стала помощником юриста, что, кстати, тоже требует большого количества знаний и образования.

— Может, она чувствует себя несостоявшейся и не хочет, чтобы это случилось с тобой?

— Ну, ты не сможешь в чем-то состоятся, если не хочешь этого. — Я потянула за браслет на запястье. — Я не просила, чтобы меня отдали в гимнастический, танцевальный и балетный классы. И чтобы таскали на конкурсы, когда мне было два года.

— Стоп-стоп. Ты участвовала в конкурсах?

— Тебе обязательно так говорить?

— Извини. Но я никогда не встречал никого из «Коронованных деток».

— Ха-ха, очень смешно. — Достаю телефон и начинаю листать свою фотогалерею. — Погоди, кажется, где-то здесь есть фотография, когда я победила в конкурсе «Маленькая мисс Коко Кабана».

Я прокручиваю, прокручиваю и прокручиваю вниз по неделям, месяцам и годам, чтобы найти свои фотографии, которые я удалила, а затем загрузила обратно в качестве развлечения. Снимки, где я совсем маленькая, обычно вызывают у меня некоторое умиление. А иногда служат напоминанием о том, что мама всю жизнь заставляла меня делать то, чего я не хотела.

Я нахожу свою фотографию, где светлые волосы начесаны спереди и закручены в профессиональный узел сзади. Для этих снимков мама надела на меня шиньон, чтобы мои волосы казались более объемными. Да ладно, у какого трехлетнего ребенка может быть такая прическа? Это выглядит абсолютно нелепо.