Мы продолжаем целоваться на первом этаже пока ждем лифт. В лифте Кирилл разматывает мой шарф и хищно нападает на шею, прикусывая кожу, зализывая языком. Черт, мне почти пятьдесят, а я готова растечься лужицей от невероятных новых забытых ощущений.

К нужному этажу у него совершенно заканчивается терпение и моя верхняя одежда уже расстегнута.

Дверь в квартиру открываю трясущимися руками, уворачиваясь от жарких ладоней Кирилла, исследующих границы бюстика. Ну не в подъезде же! — смотрю на него строго, но кажется, что ему все равно.

В квартире мы замираем на пороге, пока я закрываю дверь изнутри.

Секунда, две, три и мы притягиваемся друг к другу как разнозаряженные полюса — быстро и неотвратимо. Оставляем обувь и почти все, что мешает в прихожей, в коридоре, у двери в комнату, образуя своеобразную дорожку от одежды. Мы почти добрались до дивана, когда краем глаза я улавливаю включившийся в соседней комнате свет и…

— Мам? И… вы? — Дима стоит напротив, стягивая с ушей огромные беспроводные наушники — подарок отца на Новый год или попытка привлечь сына на свою сторону.

Молчит, но точно все понимает.

Я без блузки, но еще в штанах (спасибо, Господи!), прячусь за спиной Кирилла, который демонстрирует моему пятнадцатилетнему сыну, как должен выглядеть настоящий мужчина чуть за пятьдесят. Поджарым, крепким, надежным как скала.

— Кофе зашли выпить? — уточняет Дима.

— Возраст не тот для кофе, — отвечает Кирилл. — Дай маме привести себя в порядок. Ты почему в такое время не спишь?

— Сейчас девять.

Ой. И правда.

А я совсем потеряла голову от поцелует и предвкушения того, что могло бы случиться. Мне сейчас краснеть нужно и переживать за психологическое здоровье сына, но вот смотрю на этого парня и понимаю, что все он прекрасно понял и все мои слова сейчас будут приняты анекдотично и не к месту.

Я надеваю на себя домашнюю футболку, спешно собираю вещи, отдаю Захарову его рубашку и он уходит в ванную, чтобы одеться и помыть руки.

— Вика, ставь чайник, — командует.

— Будешь? — спрашиваю у Димы.

Я ожидала юношеского протеста, особенно после знакомства и неприятностей в Новогоднюю ночь, но сын на удивление спокоен и тактичен. Он просто коротко кивнул и на минуту скрылся в своей комнате, чтобы убрать наушники и телефон.

И я действительно ставлю чайник, и разогреваю тушеную картошку, быстро нарезаю салат из помидор и огурцов с растительным маслом и ароматной приправой, потому что знаю — Дима сам точно не ел, максимум перехватил бургер в фаст-фуде.

— Очень вкусно, — хвалит мою еду Кирилл, опустошая тарелку.

Следом в раковину становится пустая тарелка Димы.

Они почти не разговаривают, перекидываются незначительными фразами про футбол и хоккей, про рыбалку, наживки и разные виды удочек, спиннингов и что-то на их особенном русском языке. Дима прощупывает почву касательно игр на приставках — мимо. Кирилл интересуется как сын разбирается в истории, но тут пока тоже не все гладко.

Надеюсь, что это не просто временное перемирие и Дима не побежит к отцу жаловаться на маму, которая привела в дом другого дядю. Надеюсь у него хватит такта сначала это обговорить со мной.

Когда внезапный импровизированный ужин заканчивается Дима уходит к себе и Кирилл под предлогом посмотреть какую-то “мармышку” уходит за ним. Спустя минут пять, когда я уже загрузила и включила посудомойку, убрала со стола и почти уговорила себя к ним ворваться с надеждой застать обоих живыми и невредимыми — он вышел ко мне.

— Мне пора, — целует в щеку и начинает обуваться. Я теряюсь и не знаю что сказать.

Все хорошо? Все плохо?

Наверно все ужасно, раз он сбегает.

С другой стороны не продолжать же то, на чем мы остановились прямо сейчас, зная, что за стеной Дима. Я точно не смогу. Кирилл все правильно делает, а я просто зря разволновалась.

— Я позвоню, Вика. И напишу обязательно, — еще раз целует в губы.

И действительно пишет через полчаса.

“Спокойной ночи”.

Утро следующего дня было выходным.

Суббота не обещала быть сильно нагруженной, мне просто нужно было встать, принять душ, приготовить завтрак и заняться стиркой. А может быть сходить в кино. Или попробовать достать билет в театр? Пригласить Машу, если конечно она сможет оторваться от дел своей организации.

Я давно никуда не выбиралась с подругой или не проводила время наедине с собой.

Разворачиваюсь на спину и тянусь. На лице играет улыбка. Вспоминаю вчерашний вечер и поцелуи Кирилла.

Практически сразу заливаюсь краской, словно девочка. Нас с Кириллом застал мой сын! Конечно мы не успели дойти до самого… откровенного, но Дима не ребенок и все понял.

И я бы и дальше переживала из-за этого, если бы не странный запах из кухни и непонятные тревожные звуки, которые доносились оттуда же.

Поднимаюсь на ноги, спешно натягивая халат тороплюсь туда, где, как оказывается Дима венчиком замешивает тесто, а на плите стоит сковородка с шипящим маслом.

— Что происходит? — смотрю на все с интересом.

Сын разворачивается ко мне и с сияющим видом произносит:

— Завтрак!

Я пытаюсь помочь, подсказать, направить на нужный путь. Он внимательно прислушивается, кивает, но дает прикоснуться ни к чему руками.

Отправляет умываться, просит не заходить пока не позовет.

Сначала я хотела выяснить у Захарова, уж не его ли это рук дело. Все-таки вчера они оставались наедине. Неужели учил моего сына уму разуму? И неужели Дима послушал практически незнакомого мужчину.

На него это совсем не похоже Валера во всем для своего наследника был примером и авторитетом.

В памяти сразу вспомнились его жестокие слова в ту ночь, когда я застала мужа с Николь. Дима практически не знал, что произошло, но заочно встал на сторону отца, который потом просто выбросил сына из своей жизни в угоду будущей жене и матери нового наследника.

Маленького, нового, желанного.

Черт, да Валера каждого ребенка желал. Буквально жаждал, чтобы я рожала — снова и снова.

— Мам, проходи, — наконец-то позвал Дима.

На столе была стопка неровных блинов, сметана, малиновое и вишневое варенье прям как есть, в заводских упаковках, кофе для меня, чай для него и гора посуды в раковине.

— Я уберу потом, — сын смущенно улыбнулся и отодвинул для меня стул.

Нет, сегодня определенно не восьмое марта.

— Спасибо, — улыбнулась я в ответ. — Но… то есть, ты просто никогда раньше.

— Мама, я хотел извиниться за то, что обидел тебя… тогда.

Над столом повисло молчание.

Первым моим порывом было остановить сына и уверить его, что все со мной в порядке и его жестокие слова совершенно не причинили мне никакого вреда. Но все было не так. Он сделал мне больно, ровно в той степени, в которой может ребенок обидеть свою маму.

Их было трое.

Лиза, Соня и Дима — каждый нанес мне по удару в спину, в той или иной степени в самом начале этого конфликта встав на сторону отца. Никто из них не подумал обо мне, лишь спустя время каждый по своим причинам приходил и пытался примириться. Не очень удачно, не доверяя и ставя под сомнения мои суждения…

И вот теперь Дима, совершенно искренне и открыто признает, что был не прав.

— Ты так вырос, — выдыхаю.

Смотрю на приготовленный завтрак и готова простить ему все на свете. Не потому что это потребовало у него каких-то усилий, как у Лизы или сломало гордость ради временного удобства, к которому стремилась Соня. Нет, Дима извинился искренне, а блинчики и кофе — это просто проявление заботы.

— Мам…

— Я принимаю твои извинения и спасибо за чудесное утро, — улыбаюсь ему, встаю на ноги, пальцами треплю шевелюру и прижимаю голову к себе. Целую в макушку, как раньше.

Дима не сопротивляется секунд десять, но потом начинает вертеть головой.

— Я задыха-а-аюсь, мам, — смеется.