— Так и зачем ты ребенка притащила?

— Артема дома нет, не оставлять же его одного.

— Точно? А то у меня сложилось впечатление, что ты старалась успеть вперед меня, чтобы успеть вытащить златовласку из беды, и чтобы ее не обнаружила та, кому не следует, — выдаю и понимаю, что на щеках дочери не дрогнул ни один мускул.

Поджимаю губы. Боже мой! Она знала. И вероятно не только она.

— Вика, не устраивай истерику. Мы поговорим как взрослые люди, когда все тут разрешится. Давай не будем давать соседям поводов нас обсуждать за новогодним столом, — за это время муж взял себя в руки и наконец-то применил свой обычный деловой тон, которым общался со мной большую часть времени.

— Ты притащил девицу в наш дом для утех и развлечения, — поднимаю руку, загибаю первый палец, — поимел ее вероятно в нашей спальне и на нашей постели, — второй, — укатил в город за веником, чтобы отблагодарить кудесницу за оказанные услуги, а она тем временем спалила дом к чертям. Скажи мне, муж, что именно я упустила? Ах да, ей двадцать и она лучшая подружка твоей дочери! Совсем возраст в голову ударил?!

— Вот именно, Вик. Ей двадцать, и это прекрасно. Она молодая, красивая, сочная, упругая, в отличие от…

— Продолжай.

Действительно, хочу услышать это до конца.

— А что продолжать? Ты и сама все знаешь, — говорит предатель, не жалея ни моих чувств, ни нашего прошлого, а потом разворачивается и уходит к своей машине, заводит ее, подгоняет к тому месту, где продолжает отмораживать конечности Николь.

Поднимает на руки эту малолетнюю дурочку, а мне от всей картины хочется выть и выдрать кому-то глаза, но как-то так получается, что по щекам текут слезы.

— Мам, — на плече оказывается рука Лизы, — поехали к нам. Здесь пожарные все без тебя закончат. Переночуешь у меня.

Веду плечом, сбрасывая ее ладонь. Не хочу никого видеть и слушать и думать о том, что только что моя семья и жизни рухнули. Вот так просто, в одночасье.

— Вези сына домой, Лиз. Надеюсь, что через двадцать лет, если Артем тебе будет изменять Даня не станет это скрывать.

Разворачиваюсь к ней спиной и медленно бреду в сторону обуглившегося наполовину здания. Черного, разрушенного и не подлежащего восстановлению.

— Застраховано?

Меня догоняет обладатель грубого голоса и высокого роста. Безразлично веду плечом. Не сомневаюсь в том, что у Исаева все схвачено и просчитано, не зря же он сколотил свое состояние в финансовой сфере, а затем расширил до недвижимости. Стройка, аренда, коммерческие бизнес-центры.

— Вероятно, — наконец-то выдаю я. — Простите, я не запомнила как вас…

— Захаров Кирилл Евгеньевич, — он протягивает широкую ладонь и я по инерции отвечаю на этот жест. Моя рука смотрится вполовину меньше. — А вас как величать, барышня-хозяйка?

— Вика. Исаева Виктория, а девушка она не хозяйка вовсе, она… — запинаюсь, не зная что сказать, потому что выдавать незнакомому человеку внезапно возникшие трудности в семейной жизни совсем не хочется.

У мужчины звонит телефон и он на минуту отвлекается, с кем-то резковато говорит.

Делаю еще несколько шагов вперед, в носу неприятно щекочет от едкого дыма. Он наполняет меня и оседает неприятной липкой массой в легких и я начинаю откашливаться. Но мне нужно посмотреть на то, во что превратилась моя жизнь, а главное попытаться понять — почему?

Не уверена, что найду ответы на эти вопросы прямо сейчас, но пру словно танк, вплотную подходя к обугленным деревяшкам. Протягиваю руку, чтобы прикоснуться к почерневшей стене.

— Эй, ты что творишь, ненормальная! — меня силой дергают назад, да так, что я врезаюсь спиной в мощную грудь и кажется едва не выплевываю легкие. Сильные руки слишком легко отрывают меня от земли и тащат дальше, как тряпичную куклу

На место, где я только что стояла падает огромная балка. Возможно если бы она приземлилась мне на голову все бы закончилось и я проснулась.

Но меня как столб обратно впечатывают в землю, резко разворачивают на себя и сильно сжав плечи трясут.

— У тебя вместе с чувством самоуважения еще и чувство самосохранения атрофировалось на фоне семейной драмы?

— А когда мы переходили на “ты”? — возмущаюсь, но так лениво, что сама себя сейчас не узнаю. Казалось, что я видела всевозможные семейные драмы, что готова к любой жизненной неурядице, но нет.

— Прямо сейчас. Пошли, Виктория, от греха подальше. Чаем тебя напою, а потом решим, что делать.

И я бреду за ним, вцепившись в рукав бушлата цвета хаки, когда в кармане внезапно начинает трезвонить телефон. Поднимаю экран, вижу имя своего мужа. Уже доставил Николь домой к родителям или устроил со всеми удобствами в одном из люксов своего отеля?

И почему они не могли развлекаться где-то подальше от нашей дачи, чтобы не устраивать такое феерическое шоу? Теперь весь поселок будет судачить о том, что случилось. Боковым зрением вижу, как в окне соседнего дома шевелились занавески — Терещенко на посту, а как же иначе!

Господи, как стыдно-то!

И эта сорока обязательно разнесет весть со скоростью урагана, и в отличие от выскочки “Милтона”, который только мог стать самым разрушительным, свое дело сделает до конца.

Мы останавливаемся чуть поодаль, у высокого забора и незнакомец отпирает его ключом.

— Проходи, — пропускает вперед.

Валера снова названивает, а я тупо смотрю на экран. У меня нет сил и желания сейчас с ним говорить, словно в голову получена доза эпидуральной анестезии.

Не больно — хотя знаю, что должно быть и будет. Но когда-нибудь потом.

— Дай-ка, — Кирилл Евгеньевич выхватывает телефон и свайпает на зеленую кнопку. — Майор Захаров слушает. Нет, не подойдет. Нет, не станет отвечать. На допросе она, с пристрастием. Не звони сюда до следующего года, мужик. Просрал ты свое счастье, — и отключается.

Экран сначала гаснет после звонка, потом вспыхивает и снова гаснет — телефон отключен.

— Что ты… что вы… мне же могут позвонить дети! — возмущаюсь протягивая руку, но в сравнении с этим слоном, я просто Моська, и чтобы добраться до айфона мне нужна как минимум стремянка с четырьмя\ ступенями.

— Четырнадцать есть?

— Что?

— Детям уже есть четырнадцать?

Младшему сыну пятнадцать, он вполне самостоятельный и довольно часто ночует один — Валера в разъездах, а я в ночных сменах, но вот так, чтобы перед новым годом.

— Есть.

— Тогда не трепли нервы ни себе, ни мне. Проходи, Виктория, чаем напою, спать уложу.

— Но я вас совсем не знаю! — вот, есть еще разум в голове.

— Да знаешь ты меня, просто кажется подзабыла немного. И муж твой, чванливый идиот знает.

В полном ступоре еще раз внимательно смотрю на мужчину, а потом понимаю. Действительно… знаю.

— Проходи, Виктория.

Смотрю на Кирилла и вспоминаю того щуплого, нескладного паренька, которого повстречала на своей самой первой практике. Его с пожара привезли, сказали, что молодой и отважный идиот кинулся в горящий дом спасать бабушку, которая в свою очередь все пыталась найти драгоценную сберкнижку.

Спас, а сам чуть там и не остался.

Сколько лет прошло?

И как он изменился!

Делаю несколько шагов внутрь дома, Захаров показывает рукой на ванную и я сворачиваю туда, прячась за дверью.

Из отражения в зеркале на меня смотрит совершенно другая женщина — не та, которой я была тридцать лет назад, и уже совсем не та, которой я проснулась утром.

Пока мыла руки и умывала лицо все думала о том почему мне не плачется. Ведь когда тебя предают так мерзко, так низко и грязно — должно хотеться плакать. Научно доказано, что слезы помогают выходу негативных эмоций. Я же просто смотрю на себя сорока восьми летнюю женщину и не могу понять — что не так?

Да, время берет свое, но и Николь когда-нибудь стукнет пятьдесят, и после всех ее ботоксов, филеров, подтяжек и прочих перманентов все осунется и вздуется гораздо быстрее.