Киваю. Я понимаю, правда. Сама знаю и этих политиков и бизнесменов. Я принимала роды у половины их жен и некоторых дочерей. И даже пару раз у любовниц (которые для всех, конечно были просто подругами семьи).

— Я не прошу ничего сверх того, что могло бы его разорить. Виктор, я хочу, чтобы вы вытрясли с него то, что мне положено за тридцать лет брака и жестокое предательство.

— По миллиону за каждый год? Плюс квартира, плюс десять процентов от прибыли компании ежегодно последующие пять лет. У вас неплохой аппетит.

— Я заслужила каждую копейку и не собираюсь отступать, — рычу, но внутри растет тревога.

Разве это я должна уговаривать юриста, которому плачу за работу, бороться. Разве не наоборот?

— Послушайте, моя работа не только оголтело бросаться в бой, но и давать качественные юридические консультации, которые позволят моему клиенту не испытывать морального давления в ходе судебных разбирательств. Поверьте ваше грязное белье вывернут наизнанку, и будьте уверены в том, что у вас найдут больше — как бы вы хорошо его не прятали.

— Мне в своей жизни стыдиться нечего.

— Вы уверены? — хитро спрашивает Балагуров. — У всех есть тайны.

И из приятного улыбчивого профессионала вдруг становится похож на скользкого и изворотливого гада.

— Ваша работа не узнавать мои тайны, а добиться результата, на который я не только рассчитываю, но и который вы сами обозначили как “реальный”.

— То есть в бой без оглядки? — Виктор приподнимает бровь и смотрит на меня с вызовом.

А я теряюсь и не знаю что ответить. Неужели все так плохо на самом деле?

На работе я никогда не дам совет женщине рожать самостоятельно, если вижу хотя бы малейшие риски для нее или малыша. Каким бы ни было предпочтительным естественное родоразрешение.

— Мне нужно немного времени подумать, — отвечаю и беру в руки сумочку.

— Уже уходите? А как же десерт?

Оставляю на столе две купюры по две тысячи, потому что не могу позволить Балагурову платить за себя и смываюсь с ресторана, бросив через плечо, что мне срочно нужно вернуться на работу.

Сама, отойдя от ресторана метров на двести или чуть больше, останавливаюсь и пытаюсь понять, как именно мой план развестись с Исаевым, получив ровно то, что заслужила вдруг оказался такой непосильной задачей?

Телефон в кармане пуховика звонит. На экране имя Кирилла. И хотя у меня совсем нет настроения отвечать — снимаю трубку.

— Привет, — очень стараюсь, чтобы мой голос звучал бодро и приветливо, но из меня всегда была паршивая актриса.

— Привет. Все в порядке?

Нет. Все ужасно.

Я разочарована в своем адвокате и его словах. Разочарована в том, что надежда проучить Исаева так, как он заслуживает тает на глазах. Я разочарована в том, что мои дети не могут определиться на чьей стороне находятся и им нужны дополнительные аргументы и доводы, чтобы они смогли отсортировать мух от котлет.

Я разочарована в себе, потому что кажется думаю о том, чтобы согласиться на предложение Балагурова.

Не представляю хватит ли у меня сил пройти через публичный развод. И даже не сам развод, а унижение, которое он потянет за собой.

Как все будут обсуждать мои “промахи” как жены. Как жены партнеров и “друзей” нашей семьи начнут перешептываться за спиной и с сожалением вздыхать.

Не удержала.

Не уберегла.

А мы всегда знали, что Валера похаживает на сторону.

— Да, все хорошо.

— А голос такой, будто по тебе проехались грузовиком.

— Думаю, что в таком случае я бы вообще не смогла снять трубку, — кончики губ непроизвольно и грустно поднимаются.

— Где ты?

— Иду домой. День был тяжелый, я хочу отдохнуть и…

Не знаю. Смыть с себя всю гадость, выкинуть из головы то, что случилось. Но есть ли в этом смысл, если на завтра проблема материализуется прямо передо мной снова.

Как долбанная кукла-неваляшка.

— Вика, где ты? Я в городе и подвезу тебя.

— В этом нет…

— Мать твою, женщина, просто скажи адрес и оставайся на месте.

Диктую, со скоростью картечи. Я не привыкла к тому, чтобы со мной вот так разговаривали. На работе иногда сама включаю “командиршу” и могу очень резко осадить и направить на нужный путь слишком волнительных и не покладистых дамочек.

А сколько объяснительных пришлось писать Брагину после таких вот вправлений мозгов, я уже и со счету сбилась. Но это не важно. Почти все потом благодарили меня за то, что с ними и детьми все хорошо.

Жду Захарова, как он и приказал.

За десять минут замерзнуть не успеваю, но в голове все еще кручу разговор с Виктором. Почему же так резко изменилось его мнение о моем предложении. Никак не могу понять. Никаких весомых аргументов он так и не озвучил.

Грязное белье? Но Валере выгоднее отдать мне то, что я хочу, чем нести репутационные потери во время судебного процесса. Унизительно, возможно, но гораздо рациональнее.

За мной если и найдутся какие-то грехи — то максимум неоплаченные штрафы за парковку и просроченный платеж по налогу на имущество. На пару недель. Но с моим графиком — разве это большое преступление?

Рядом останавливается машина, Кирилл выходит и открывает мне дверь, подает руку, помогая оказаться внутри. Здесь все пахнет чем-то мужским — кофе, кожей, немного мускусом и кардамоном. Внутри чувствую себя безопасно и даже когда Захаров впускает порыв ветра, пока садиться за водительское сиденье, холодно не становится.

— Куда тебя доставить, Вика?

Пожимаю плечами.

Хочется ответить какую-нибудь глупость. Что-то вроде: “Удиви меня”. Или: “Туда, где меня будут любить”. Или: “На тридцать лет назад, где я смогу сделать иной выбор”.

Но я так не скажу, потому что жизнь прожита, все решения приняты и их уже никак не вернуть назад. Нужно работать с тем, что имеешь.

— Домой, но можно через какой-нибудь длинный маршрут с какао и пончиком в сахарной пудре.

Кирилл кивнул и машина тронулась с места.

Следующие полчаса я рассказала ему о том, что произошло. Он не выпытывал ответы, но Захарову было так легко доверять. Он точно не станет болтать об этом, да ему и некому. Вряд ли у него найдутся связи для альтернативной адвокатской консультации, но и за то что просто выслушал — спасибо.

Без осуждения — я все же собираюсь забрать у Валеры десятки миллионов. Без нотаций — нужно было позаботиться о брачном контракте, когда он только начал получать первые доходы от бизнеса. Так делали многие мои знакомые.

— Может быть твой адвокат неверно оценивает ситуацию? — задумчиво произнес Кирилл.

— Дважды? Сначала неверно решил, что мои требования вполне реальны, а теперь неверно считает, что мне ничего не светит?

— Да нет же.

И все, больше ни слова. Он просто берет свой телефон, шепчет губами “Дай визитку олуха” и делает звонок. Просит какого-то Михалыча пробить информацию о Балагурове, шутит немного, настаивает на срочности вопроса.

— Проверят твоего юриста, а ты все-таки попробуй подумать о том, можно ли кого-то найти ему на замену. Если он тебе не нравится, то и работать ты с ним вряд ли сможешь.

Дальше мы едем молча до моего дома. Захарова я приглашать не собираюсь, но он открывает мне дверь, подает руку, провожает до подъезда. Ухаживает, как когда-то… много лет назад.

И целует.

В этом поцелуе было все.

Весна, до которой еще несколько календарных недель. Прошлое, которое теперь никогда не вернется в мою жизнь. И обещание, что не все еще прошло.

Нежность.

Захаров, оказывается мог быть нежным, сцепив руки на моих плечах стальным захватом. Терзая губы острыми зубами и настойчиво толкая свой язык мне в рот.

Я чувствовала горький кофе и мятную карамель. Улыбнулась.

— Я делаю что-то забавное? — нахмурился Кирилл.

— Нет, ты все делаешь замечательно, — честно отвечаю, как на духу и целую его сама, ухватившись за ворот его пуховика.

Потому что я совсем забыла насколько приятно когда тебя просто целуют. Вот так жадно и коварно, потому что от нехватки воздуха кружится голова, мир замирает, а под веками взрываются разноцветные петарды от всплеска адреналина и дофамина.