Почему я не могла быть просто ледяной, как когда-то отец? Нет, серьезно. Никаких проблем не было бы, и мне не пришлось бы становиться невестой Роа, и…

— Ятта, ты снова поругалась с Роа?

— Я опять ужасно катаюсь?

Если бы Санна сказала так, это была бы ложь. И я, и она прекрасно это понимали, поэтому я совершенно не удивилась, когда тренер произнесла:

— Не напрашивайся на комплимент. Ты отлично каталась. Просто мне надо понимать, почему ты на эмоциях.

— Если эмоции не мешают, это неважно.

«Неважно» продолжало пялиться на меня. Точнее, теперь уже на нас. Я мысленно показала Гранхарсену неприличный жест.

— Злость как топливо хороша в моменте. Но она может вытащить из тебя эмоции, которые пригодятся на соревнованиях.

— Хм.

— Хм? — уточнила Санна.

Я пожала плечами.

— Хорошо. Не хочешь говорить — продолжаем. Но держи в уме то, что я сказала.

— Ага.

То ли от того, что я как следует разогрелась, то ли от того, что сделала перерыв, на льду мне снова стало холодно.

«Держи в уме то, что я сказала».

Как, простите, держать это в уме, когда Гранхарсен продолжает лапать меня взглядом? Можно, конечно, было подъехать в сектор, где он сидит, попросить его уйти, но если что-то и казалось мне совершенно лишним — так это очередной разговор с ним. Во-первых, я уже приблизительно представляла, что он скажет: я здесь не одна катаюсь, и он имеет право тут находиться, а во-вторых… во-вторых я не была уверена, что рядом с ним могу сохранять трезвый рассудок и дальше. Сложно смотреть в глаза своему наваждению и не делать глупости.

Поэтому сейчас я снова вернулась к прыжкам и вращениям, мне казалось, что во время прогона с меня стряхиваются его взгляды, рассыпаются ледяной крошкой от удара об лед, и становится легче. Может, в отношении Гранхарсена и становилось лучше, а вот дышать становилось все сложнее и сложнее. Сознание напоминало воздушный шарик, такое же пустое и такое же летящее.

Поэтому когда после очередной серии прыжков я остановилась, чтобы подышать, перед глазами потемнело. Я рухнула на лед, и стало еще холоднее. Темнее. Последнее, что я более-менее отчетливо увидела — это лицо с какой-то радости оказавшегося рядом со мной Гранхарсена. Он наклонялся ко мне, звал по имени, но все это стерла окончательно поглотившая меня темнота.

**Лици — кислый фрукт

В себя я пришла уже в номере: помимо Донвера с каменным лицом рядом со мной была врач, которая, увидев, что я пришла в себя, сказала:

— Вы потеряли сознание от высокой температуры.

На сгибе локтя и на запястье я почувствовала лекарственные пластины, но это было единственное, что я почувствовала. Потому что в остальном ни запахов, ни мало-мальски приятных ощущений не осталось, голова болела, дышать было по-прежнему сложно.

— Вирусная инфекция, — диагностировала врач, только сейчас я поняла, что Донвер держит в руках смартфон, и что у них видеосвязь с отцом. — Если бы ферна Ландерстерг была иртханессой…

— Моя дочь иртханесса, — чуть ли не прорычал обычно спокойный отец.

— Я имела в виду, если бы у нее было пламя, она бы спокойно переборола такую инфекцию. Но она сейчас человек… почти как человек, — на своих ошибках врач училась быстро, — поэтому такая острая реакция. Возможно, наложилось переохлаждение и интенсивные тренировки. Я бы рекомендовала как минимум пару дней отдыха.

— Два дня — это слишком, — сказала я. — У меня через четыре дня выступление.

— Хотя бы один, — наконец-то врач снова посмотрела на меня. Высокая, рыжеволосая, лет пятидесяти, она излучала уверенность, силу, и… странным образом холод. — Но лучше два. Ваше выступление зависит в том числе и от вашего здоровья, ферна Ландерстерг. Я права?

— Передайте телефон моей дочери и оставьте нас, — тоном, не терпящим возражений, произнес отец.

Вообще-то он так не общался даже с подчиненными, поэтому я про себя решила, что дело плохо.

— Пластины меняйте каждые два часа, — врач указала на стратегический запас лекарств на тумбочке, — серая упаковка — на сгиб локтя, белая — на запястье. В синей ночные, пролонгированные и сильнодействующие, их только на сгиб локтя. Курс рассчитан на три дня. Не пропускайте, чтобы не допустить ухудшения самочувствия.

Донвер передал мне смартфон и проводил женщину к выходу. Я проводила ее прямую спину взглядом и плотнее закуталась в одеяло. Меня продолжало знобить.

— Ятта, чем ты там вообще занимаешься? — резко поинтересовался отец. — Донвер мне доложил, что ты вчера гуляла по городу. Хотя мы с тобой договаривались…

— Мы с тобой договаривались, что я поеду на соревнования, — перебила я, — и привезу платину. Больше мы с тобой ни о чем не договаривались, пап.

Видеть Торна Ландерстерга ошарашенным мало кому удавалось, но мне сейчас удалось. То ли меня крыло от температуры, то ли в принципе крыло, потому что раньше я бы ни за что не осмелилась такое ему сказать.

— Ты простудилась, потому что ходила в распахнутой куртке! — прорычал отец. — Ты же не ребенок, Ятта, чтобы не понимать таких простых вещей!

— Вот именно! Я не ребенок! — воскликнула я. — Тогда почему ты говоришь со мной, как с ребенком?

— Потому что ты так себя ведешь. — Я знала, что отец умеет быть беспощадным, но не ко мне. Чем я так провинилась, что вместо того, чтобы поинтересоваться, как я себя чувствую, просто сказать, что все будет хорошо, он на меня рычит⁈

— Как — так? Я с утра до ночи на льду, я просто решила прогуляться! Посмотреть город…

— Ты знаешь, что я отпускал тебя с условием, что ты будешь сосредоточена на соревнованиях. Мы договорились, Ятта!

— Ну прости! — в слезах крикнула я. — Пошла гулять, заболела, какой кошмар! Не дочь, а сплошное разочарование!

Я нажала отбой раньше, чем он успел ответить, и швырнула смартфон через всю комнату. Запоздало вспомнила, что он принадлежит начальнику службы безопасности, но вставать и проверять, как телефон себя чувствует, не было сил. Потому что они были на исходе. Потому что разочарованием накрыло теперь уже меня саму. Я всю жизнь старалась быть первой. Дотягивать до отца и матери по всем параметрам, но, как бы я ни старалась, я не дотягивала.

Во мне не было пламени.

Я не основала собственное шоу.

Я поехала на чемпионат, чтобы привезти платину, и умудрилась заболеть. Только я могла умудриться заболеть в такой ответственный момент, а еще именно в это время узнать, что у Роа роман с другой! Только я могла совместить расставание, тренировки, болезнь и наваждение по имени Вэйд Гранхарсен в одном временном отрезке.

Голова болела, а нос и так был заложен, но от слез дышать стало еще сложнее. Пришлось тянуться к любезно поставленной на тумбочку коробке с салфетками и изображать сирену драконьего налета в процессе настройки. Иначе те звуки, которые я издавала, назвать было просто нельзя. К счастью, Донвер заглянул уже после того, как я относительно справилась с заложенными носом.

— Заказать вам ужин, ферна Ландерстерг? — спросил он.

То ли от стресса, то ли от температуры у меня проснулся просто драконий аппетит.

— Да, пожалуйста, — попросила я. — И прости за смартфон. Он где-то там. Лежит.

Донвер остался невозмутим. Как обычно.

Забрал смартфон, ушел с ним, а спустя полчаса или минут сорок (сложно отсчитывать время, когда у тебя снижается температура и из озноба кидает в жар и обратно) в мою комнату вкатили тележку с кучей моих любимых блюд.

— Сервировать вам стол? — уточнила горничная.

— Нет, спасибо, — я не хотела вылезать из кровати. Хотела есть и смотреть сериалы, тем более что Санна уже написала мне сообщение: «Твоя служба безопасности со мной связалась. Отдыхай два дня».

Похоже, в ближайшие пару дней мне будет вообще нечего делать.

Кроме как есть, спать и…

Край скатерти, которой была накрыта тележка, метнулся в сторону, и я с трудом удержалась от пошлого визга. Потому что оттуда на ковер вылез Вэйдгрейн Гранхарсен.