— Полная веротерпимость под сенью закона. Только таким я вижу возможное решение в столь сложном краю, как Босния. Религиозные распри должны остаться в прошлом. Никому никаких привилегий. Католики, православные или магометане будут защищать интересы своих конфессий исключительно в заседаниях будущего парламента-супщины. Если мы это не сделаем, в будущем Боснию зальют потоки крови еще более обильные, чем во время крестовых походов.

Настоятель поморщился. Мои идеи показались ему слишком радикальными. Но по здравому размышлению он со мной согласился. Конечно, дебаты намного лучше стрельбы из ружей, а публичные споры безопаснее, чем резня в подворотнях.

Я отправился спать, предвкушая отдых в мягкой постеле. Перед сном спросил мистера Икс о его видении наших перспектив.

— Надо пользоваться моментом — «зеленка» нам в помощь. Лист упадет, станет сложнее, а про зиму вообще молчу.

Не было нужды переспрашивать, что такое «зеленка», сам догадался. Вот только кто же знал, что боснийские дубравы не долго послужат нам доброй матушкой. Утром до монастыря добрались гайдуки Ковачевича — изрядно побитые, израненные и утратившие боевой дух. Они нарвались на засаду штрайфкоров Узатиса на подходе к мосту у Лашвы и чудом унесли ноги.

— Как бы они карателей на хвосте не притащили, — разволновался мистер Икс.

Решили проверить. Тут же выдвинулись ко входу в ущелье. Опасения моей чертовщины полностью оправдались. Штрайфкоры, набранные преимущественно из бывших охотников и браконьеров, шли по пятам пытавшихся от них оторваться четников.

— Устроим на них засаду и покрошим, как богемцев, — тут же предложил я командирам герцеговинцев. Они радостно закивали и принялись прикидывать, где ловчее разместить стрелков.

— Не спеши, Миша, — с тревогой сказал мистер Икс.

Как в воду глядел. Вскоре на горной дороге, которую я разглядывал в бинокль, показались марширующие ряды пехоты в голубой полевой форме, с винтовками и ранцам за спиной, в узнаваемых черных шляпах с перьями. Тирольские стрелки или кайзерьегер! Элитные горные части! Вот кого за нами отправили. По длине колонны, конца которой не было видно, я определил, что пожаловало не меньше батальона.

Нам не оставалось ничего иного, как срочно уходить поглубже в горы.

Целую неделю мы петляли по горам, как зайцы, пытаясь оторваться от преследования. С каждым днем к нам присоединялось все больше боснийцев, но сил на открытое сражение с егерями все равно не хватало, тем более, что патронные сумки пустели с каждым днем.

Штрайфкор и усиленные эскадроны гусар перекрывали пути на юг, пытаясь прижать нас к утыканной гарнизонами дороге или, того лучше, к крупной реке, Сане или Врбасу.

По ночам мы страдали от холода — несмотря на лето, ближе к вершинам ощутимо прохладно, — от нехватки еды, от ночевок на голых склонах в наскоро сооруженных шалашах, иногда от недостатка воды. Люди и лошади были вымотаны, а ежедневное бегство рождало уныние. В воздухе носилась мысль распустить отряд и попытаться удрать малыми группами, но это нанесло бы столь мощный удар по гайдуцкому движению, что я не решался на такой шаг.

Пару раз мы отвели душу и устраивали засады, и в этих скоротечных схватках дичь превращалась в охотника. Но гибель побратимов и новые раны давили на сознание суровых, отважных и упорных герцеговинцев и на благодушных, сдержанных боснийцев.

Стана все эти дни бегства от меня не отходила. Весь отряд уже знал, что она моя женщина. Мы спали вместе, под яркими звездами, положив под голову седла, на попонах, накрывшись случайным ковром. Не любили друг друга, лишь дарили тепло. Девушка ни о чем не просила, не спрашивала, что нас ждет. В этих вопросах не было смысла, смерть гуляла где-то рядом, пряталась в соседнем ущелье, в скалистых теснинах, в густом перелеске.

Штрайфкоры, как мелкие шавки впереди стаи, кусали нас за пятки. Тирольцы с бульдожьим упорством шли следом, готовые в любой момент развить малейший успех. Позади остался Мрконич Град, впереди горы снижались к равнине Приедорско поле.

— На равнине смерть, конницей загоняют. С юга тирольцы, с востока Врбас, с запада Сана, — мрачно оценил я обстановку.

— Где нас меньше всего ждут? Туда и прорываться. Они отсекают нам путь на юг и жмут к рекам, значит, выход один — на север! Молнией проскочить равнину и уйти в массив Козары, там сам черт не сыщет!

Молнией, скажет тоже… Но, похоже, иного выбора нет, о негоциациях не шло и речи — австрийцы явно нацелились нас полностью уничтожить.

— Придется пожертвовать частью людей. Нужно убедить преследователей, что мы идем в нужном им направлении.

Мы двинулись на север сквозь зеленые горы, оставив позади заслон. Мистер Икс выбрал место для него в хвойном лесу — харамбаши опасались, и я был с ними согласен, что на открытой местности тирольцы, отличные стрелки, могут перебить нас как куропаток.

На подходах успели свалить десяток деревьев, усилив завалы природной крепости засеками, чтобы максимально задержать преследователей. Обороняться оставили добровольцев из числа людей Ковачевича, поклявшихся добыть отряду как можно больше времени на отрыв. Австрийцы преследовали нас в заведенном порядке — впереди, словно стая гончих, раскинули веер рассыпного строя штрайфкоры, а следом за ними, колоннами, неутомимо шагали синемундирники-тирольцы.

С высоты горы диспозиция будущего боя у ее подножья виднелась как на ладони. Там, внизу, сквозь густые заросли кустарника загонщики приближались к засаде.

— Гле! — возбужденно показал рукой Стоян Ковачевич. — Тай одред се одвойо от главних снага!

И точно, воевода заметил верно — люди Узатиса опрометчиво оторвались от главных сил. Возможно, егеря немного задержались с обедом, а охотничий инстинкт погнал вперед карателей в кепи и мешковатых мундирах. Это был шанс поквитаться с штрайфкором. Его уже ненавидели люто, до дрожи, это молодое воинское соединение успело отметиться насилием над мирным населением в горах. Слухи обгоняли их злодеяния, каждый пастух в горах рассказывал разные ужасы и мерзости о штрафуни, как прозвали патрульный корпус.

Несмотря на серьезный возраст, Стоян был непоседлив и азартен, он рвался вниз, останавливать его и его людей — все равно что рассчитывать на тонкую веревочку на шее огромного волкодава, сделавшего стойку на стаю шакалов.

— Нападаемо! — известил меня, не спрашивая разрешения Ковачевич.

Спорить с ним не стал. Мстительность, как я успел заметить, плескалась в крови у герцеговинцев. Только успел крикнуть, чтобы отходили к Сане.

Встречный бой! В чащобе! Гайдуки, все, как на подбор, высокие, чернявые, с орлиным профилем и нарядные, бросились с горы в лес, позабыв о винтовках. Ханджар, ятаган и пистолеты — вот и все что им было нужно. Об управляемости можно было позабыть с ходу, впрочем, точно в таком же положении оказались командиры Узатиса. Елочки-елочки, шишечки, иголочки — ни черта не видно, зато слышно прекрасно: в оврагах началась резня, поднялась ружейная трескотня, лес наполнился возбужденными криками и мольбами о пощаде. Там все перемешалось, невозможно было определить, где свои, где чужие. Лишь мелькали на секунду в просветах ельника пурпурные жилеты гайдуков или светло-голубые мундиры штрафуни.

— Идиотская расцветка для полевой формы, что у наших, что у егерей с карателями. Красный, голубой, не хватет лишь оранжевого.

Похоже, сердитым ворчанием мистер Икс хотел заглушить тревогу — егеря приближались к месту схватки, и участь гайдуков была предрешена.

— Нужен серо-зеленый, оливковый, болотный с коричневыми пятнами.

Ужас-ужас.

— Не ужас, а маскировка, — вздохнул внутренний голос и констатировал: — Пропали гайдуки.