Собрание загомонило, но все сводилось к тому, что швабов слишком много.

— Библейский Давид одолел великана Голиафа, господа. И сейчас я вам расскажу, как мы столь малыми силами не просто отстоим Боснию и Герцеговину, но одолеем австро-венгерскую монархию и нанесем ей стратегическое поражение.

Австрийская оккупация Боснии, уличные бои в Сараево.

Журнальная иллюстрация 1878 года.

Герцеговина скрылась за горными цепями, бесконечными каменными волнами, разбегавшимися влево и вправо насколько хватало глаз, за перевалом Иван-Седло, стеречь которое были поставлены далматинцы, изъявившие желание вступить в ряды повстанцев. Удалось собрать из бывших пленных два полнокровных полка, их усилили четами Любибратича, и тем обеспечили защиту освобожденного края на севере — Иван-Седло как оборонительная позиция мало чем уступал Шипке. В Далмацию выступили главные войска под командованием Куропаткина — удержанию за нами побережья придавалось особое значение. Не то чтобы мы рассчитывали наладить снабжение по морю, нет. Австрийский флот не позволит нам такой роскоши. Но наземные операции — совсем другое дело, есть шанс хорошенько врезать австриякам, если они сунутся. А они обязательно сунутся, тут не нужно быть пророком. Далмация была яблоком раздора Дуалистической монархии, на нее претендовали ходившие под венграми хорваты, и теперь они из кожи вон полезут, чтобы доказать обоснованность своих претензий. А Вене придется покрутиться, чтобы отстоять нерушимость Цислейтании. Другими словами, есть шанс, что Загреб в процессе борьбы за побережье крепко повздорит с центральным правительством, что «освободительная» операция сведется к истории о лебеде, раке и щуке, что Боснийское королевство получит столь нужную передышку. Политика, никуда от нее не деться.

— Слаб в коленках твой Куропаткин, не вытянет Далмацию, — припечатал мистер Икс и передразнил подполковника: — Отступаем, отступаем… Тьфу!

Отчего-то моя чертовщина Алексея Николаевича на дух не переносила, хотя я всегда считал, что мой начальник штаба всегда демонстрировал точнейший анализ ситуации, часто в споре со мной — практически всегда — оказывался прав, порой удерживал меня от ненужной авантюры и изыскивал множество способов досадить противнику в обороне. И в личной храбрости ему не откажешь.

— Вот увидишь, провалит дело, — пророчествовал мистер Икс.

Я с ним не был согласен. Да и выбора особого не было. Не мог же я разорваться пополам и одновременно заняться удержанием за нами Далмации и освобождением Боснии. Мистер Икс предложил безумный план, и только мне было под силу его осуществить. Очередная сумасшедшая затея — о, за доставленное удовольствие наблюдать вытянувшиеся лица соратников я поставил бы моему альтер-эго лучшую бутылку шампанского! Жаль, что невозможно.

— Немыслимо! Немогуч! — снова и снова твердили русские и герцеговинцы на совещании на берегу Буны, а я лишь усмехался.

— Вы готовы практически в одиночку отправиться в Боснию и принудить Филипповича к капитуляции? — чуть не кричал Куропаткин. — Это же верная погибель!

Мы с мистером Икс думали иначе. Он мне немного рассказал о будущем, о том, как так называемая Народно-освободительная армия, начав практически с нуля, вышибла гансов и фрицев из Сербии, Хорватии и Боснии. Несмотря на все их техническое превосходство, которого современная австрийская армия лишена. Стихия партизанской войны уже захлестнула всю территорию от Савы до Сараево, оставалось лишь придать ей правильную организацию, научить азам «тайных операций и диверсий» (слова мистера Икс), и в скором времени оккупанты запрутся в городах, боясь высунуть нос в горы. И там на них обрушатся генерал Голод, а ближе к зиме маршал Холод. Все то же самое, что приключилось с Великой армией Наполеона. Пример Дениса Давыдова настолько напрашивался сам собой, что я сопротивлялся недолго. Вообще не сопротивлялся, если честно.

— Нужен лидер, вокруг которого сплотятся даже бывшие враги, и тогда все срастется. Кроме тебя некому. Только китель белый в Мостаре оставь, у нас теперь иная война пойдет, без фасонства перед строем, — не слишком любезно сообщил мне тот, кто титуловал себя генералом армии.

Наш небольшой конный отряд — четники Ковачевича, пара эскадронов из герцеговинских полков, десяток отъявленных сорвиголов из русских офицеров, моя уже устоявшаяся свита и приличный вьючный обоз, тащивший два Гатлинга, боеприпасы и динамит, — спустился с хребта, разделяющего Герцеговину и Боснию, и направился в сторону Фочи. Когда-то давно дорога была проложена копытами лошадей и колесами возов, упиралась она в Дрину, и для удобства торговцев перекинули через нее мост на камне. Сколько он простоял, то неведомо, но арка разрушилась, и ее восстановили деревом. Никому не пришло в голову вернуть все, как было, и пролет в верхней точке моста уже которое десятилетие стлали дубовыми бревнами. Эти черные, грубо отесанные брусья, огню не поддавались. А держащие их каменные фермы сложили на века. Мудиры — и константинопольские засланцы, не знающие ни слова по-боснийски, и туземные беки — считали своим долгом следить за мостом и заставляли райю[24] тут же менять ненадежный подгнивший фрагмент пролета. И тут пришел я и все разрушил. Можно сказать до основания. Ломать — не строить, динамитные патроны отлично справлялись и с камнем, и с дубом. «Рвем мосты», — сказал мистер Икс. Словосочетание мне понравилось, как и моим спутникам. «Рванули» с энтузиазмом. Щепки и щебенка полетели в стороны — любо-дорого смотреть.

Мосты приобретали особое значение: мелкие почти круглый год речушки сейчас, весной, превращались в ревущие потоки, под которыми скрылись все броды. Проселки в долинах и ущельях, как правило, прокладывались вдоль этих петляющих речек, причем то и дело их пересекали и оттого временно стали непроездными. Оставались большие дороги. Убери на них десяток мостов, и до середины лета все армейские перевозки с севера на юг будут полностью парализованы.

Но черед таких мостов придет чуть позже, когда мы под дуге обогнем Сараево и выйдем на коммуникации австрийцев. Взорванный мост через Дрину отсекал дорогу на Мостар, на его восстановление потребуется время, а время в нашем случае решало все.

В Фоче нас принял местный богатей, Дервиш-бег — худощавый молодой человек в расшитом золотом архалуке, весь красный от чалмы до туфель. Несмотря на трагические обстоятельства этой встречи, нависшую угрозу появления оккупантов, мы оказались в роли заезжих знаменитостей — каждый бек или ага посчитал своим долгом нас поприветствовать. Они шли потоком через выделенную мне комнату, входили, устраивались на низком диванчике, молча слушали мои призывы к вооруженному отпору австрийцам, выкуривали трубку и удалялись, освобождая место следующему гостю. Так продолжалось несколько часов. Потом был обед — точнее сказать, пьянка. Многих почтенных эфенди, местных помещиков, утащили слуги, настолько эти боснийские Ноздревы заложили за воротник. Я вынес из этого пиршества без столовых приборов, но с морем ракии лишь одно суждение — не бойцы. Как их пращуры в стародавние времена переметнулись к османам, так и сейчас их неразумные потомки были готовы принять ту власть, которая обеспечит их привилегии.

Беки и аги, полудикие турчаки, как обзывали христиане муслимов, не знали турецкого языка, пили мастику, время года считали по православным праздникам, но себя называли османли, важными господами, хозяевами жизни. Не все, конечно, в Боснии хватало и кметов, поклоняющихся Аллаху. Эти, как правило, с православными и латинами[25] жили дружно, хотя из их среды нередко выходили отъявленные злодеи, мечтающие поправить свои дела грабежом. К таким башибузукам принадлежал Хаджи Лойа, сумевший завоевать популярность как лидер антиавстрийского сопротивления. Начинал он свою карьеру как странствующий дервиш, потом прославился тем, что не позволил построить православный храм и разоружал сербов. В дальнейшем скатился к откровенному насилию, сколотил банду, был объявлен османскими властями вне закона, скрывался. Его время пришло, когда поползли слухи о том, что султан готов отдать Вене Боснию и Герцеговину. Он бурно агитировал в Сараево, но сбежал из города, когда начался его штурм. Скрывался где-то в районе Рогатицы, к востоку от столицы и в дне конного пути от Фочи. Вот к такому человеку я и собрался наведаться в гости, причем практически в одиночку. Этих фанатиков можно и нужно поражать бесстрашием, только такое они оценят.