Додумать не успеваю, так как разговор набирает обороты, и я навостряю уши.

– Это я-то урод? – усмехается Родион. – Я спасаю тебя от необдуманных решений. Ты хочешь свою будущую тещу за решетку упечь из-за несчастного случая. Ты головой своей подумай, что о тебе подумает твой ребенок, когда узнает об этом. А он узнает, его мать от него такие грязные подробности про тебя скрывать не станет.

– А тебе какое дело до сына Лизы, Родион? – вкрадчиво протягивает Саян, но по голосу слышу, что едва сдерживается от очередного мордобоя. – Как ты вообще узнал о ней и ее беременности? Я уже молчу про то, что твоя жена слишком много себе позволяет. Зовет на семейный праздник телку, которая случайно залетела от меня после одной ночи.

– Эта телка – сестра лучшей подруги моей жены, – хмыкает Родион. – А тебя волновать моя осведомленность не должна. Самое главное, что Лиза беременна от тебя, носит твоего первенца и вот-вот родит, а ты в непонятные игры играешь и носишься вокруг своей бесплодной жены. Пора взрослеть, Саян, и брать на себя ответственность. Ты совратил Лизу, так будь добр жениться на ней и воспитывать общего ребенка, чтобы он рос в полной семье.

Воцаряется гулкая тишина. Даже у меня мурашки по коже бегут от напряжения, которое разливается в воздухе.

– Что ты сказал?! – угрожающе наезжает на старшего брата мой муж, а затем звучит стук, словно он толкнул его к стене. – Закрой свою пасть и не смей разевать ее на мою Любу. Я тебе не щегол больше, которому ты уши мог выкрутить. Я не посмотрю, что ты мне брат, рожу начистю так, что ни жена, ни дочь тебя не узнают. Еще хоть одно слово в адрес Любы…

Он многозначительно замолкает, а вот Родион резко ухает и неожиданно кашляет. Догадываюсь, что Саян, видимо, продемонстрировал брату серьезность своей угрозы, но Родион никогда не был трусливым.

– Ты совсем на ней помешался, брат. Я тебе с самого начала говорил, что Люба – это яд, и ты им рано или поздно отравишься, – цедит сквозь зубы деверь, а я наконец открываю глаза.

Привыкаю к яркому свету и кидаю взгляд в сторону голосов. Двое братьев стоят практически у входа, но дверь заперта, в палате других посторонних нет.

– Как отравился ты? – насмешливо кидает Саян и вскидывает голову, глядя брату глаза в глаза.

Возникает очередная пауза, но на этот раз она вязкая, словно мед, но отдает горьким привкусом и чувством досады.

Я же цепенею, уловив этот вскрытый нарыв, который зрел долгие годы, но каждый из нас старательно этой темы избегал.

К лицу приливает кровь, и мне начинает не хватать воздуха, но я открываю рот и тихо глотаю воздух, наполняя им легкие. Это не тот момент, когда я бы хотела привлечь к себе внимание.

Каждому из нас будет неловко, а я слишком слаба, чтобы выдержать это напряжение.

– Не понимаю, о чем ты, брат, – хмыкает Родион, но мимика и взгляд выдают его состояние. Он бледен и растерян, словно не ожидал, что младший брат решится сказать вслух то, что давно у него в мыслях и на душе.

– Только тронь ее, только подойти к ней… – рычит Саян и жестко толкает брата обратно к стене, зажимает в углу, закрывая возможность сбежать. – И ты узнаешь, каким зверем я могу быть с тобой. Не посмотрю, что ты моя родня. Ты меня понял?!

Молчание. Оно неловкое и опасное, и даже мне становится неуютно, хотя никто на меня не смотрит.

– Дай дорогу, Саян. Мне нужно проводить жену и дочь домой. Раз ты не слушаешь старшего брата, и я тебе больше не семья, то я умываю руки. Разбирайся здесь сам.

Родион довольно быстро берет себя в руки, поправляет одежду и надевает на лицо притворную маску равнодушия, но мы все знаем, что внутри у него творится неукротимая буря, которую он и сам уже не в состоянии контролировать.

Мне же мерзко и при этом стыдно перед собой, хотя я не та, кто должен в этой ситуации испытывать чувство вины. Но я никак не могу от него избавиться, словно во всем виновата я одна.

Возникает вдруг мысль, чувствует ли истинные эмоции своего мужа Ульяна? А если да, то как относится после этого ко мне? Винит ли? Ненавидит ли?

Холодею, когда в голову приходит неприятная догадка о причинах ее странного поведения вокруг измены Саяна и беременности Лизы. Правда ли Ульяна жалеет, что привела ее к нам на работу? Или просто умело притворяется.

Осознаю, что свою сестру совсем не знаю. Как и не понимаю, что творится у нее на душе. Что она за человек и… любит ли меня так же, как любила ее я…

– Ммм, – вырывается у меня, когда я двигаюсь и ощущаю, как стреляет внизу живота. Обезболивающие перестают действовать, и я чувствую болезненный откат.

– Люба, – выдыхает Саян, увидев, что я пришла в себя, а затем чуть ли не пинками выталкивает Родиона из палаты.

Я же стараюсь на последнего не смотреть, но всё равно ловлю на себе его страдальческий и одновременной злой взгляд напоследок.

Вскоре дверь хлопает, и мы с мужем остаемся в палате одни.

– Пить, – шепчу я, слыша, как каркающе звучит мой голос. Словно наждачка, даже горло сжимается от боли.

Саян помогает мне приподняться, дает воды, держит при этом сам стакан, не позволяя мне напрягаться. Я настолько слаба, что позволяю ему поухаживать за мной. Он в принципе единственный, кто ждет моего пробуждения.

– Что случилось? – хриплю я, желая узнать новости. – Зачем полиция?

Муж мрачнеет после моего вопроса и долго изучает мое лицо, прежде чем ответить.

– Тебя зашивали, Люба, – отвечает он как-то тихо и надломленно, даже взгляд прячет, что ему обычно несвойственно.

– Я поранилась об угол тумбы? – улыбаюсь я, как могу, но в ответ муж не зеркалит меня. И я чувствую тревогу, которая набирает обороты с каждой секундой, пока Саян подбирает слова.

– На тумбе лежали ножницы, они пропороли тебе… живот…

– Но всё же обошлось? – спрашиваю я с надеждой. – Я жива-здорова. Неприятно, конечно, но я вряд ли успела истечь кровью, мы же в клинике.

Саян долго не отвечает. Слишком долго.

– Мне очень жаль, любимая.

Лицо Саяна искажено неподдельным сожалением. Под глазами темные круги, сам он весь осунувшийся, щеки впалые, волосы взъерошены и торчат во все стороны. Даже руки дрожат, которыми он накрывает мою ладонь. Губы, которыми целует мои пальцы, сухие.

Он выглядит настолько потерянным и отчаявшимся, что я не поправляю его. Не отдергиваю ладонь и не кричу, чтобы не смел называть меня любимой.

– За что ты извиняешься?

Я не отвожу от мужа взгляда. Пытаюсь поймать его собственный, но он смотрит куда угодно, но не мне в глаза. А когда наконец поднимает голову, я цепенею.

– Ты была беременна, Люба. Ребенок… его не удалось сохранить.

– Ты была беременна, Люба. Ребенок… его не удалось сохранить.

Лицо Саяна в свете ламп выглядит тусклым и посеревшим. А мне вдруг становится страшно. Не столько от его слов, сколько от его взгляда, который он не может скрыть.

Я прикрываю ненадолго глаза, без конца повторяя про себя то, что он мне сказал.

Смысл фразы не сразу доходит до меня, но я по-прежнему лежу с закрытыми глазами. Не хочу, чтобы Саян увидел, как эта неприятная новость подействовала на меня.

У меня было столько выкидышей, что пора бы уже привыкнуть к очередной горькой вести. Но каждый раз я страдаю. Чувствую в душе опустошение, нарастающее отчаяние и дурею.

Ненавижу в такие моменты свое бесполезное тело, которое не способно выносить малыша. Бесполезное. Пустое. Бесплодное.

У меня даже смешок вырывается от иронии. Это нервное, ведь смешного в этой ситуации нет ничего от слова совсем.

Хочется зажмуриться и биться головой об стену, но я только с силой сжимаю одеяло, которым меня накрыли. Телу тепло, а вот душа мерзнет, будто физически ощущая потерю крошечной горошинки, которая так и не превратится в ребенка.

– Люба, – слышу я надрывный шепот Саяна. – Мне очень жаль.

В гулкой тишине его голос звучит слишком громко.

Его ладони ложатся поверх моих кулаков, и я дергаюсь. Не хочу, чтобы он ко мне прикасался.