Новость о беременной любовнице главврача разойдется со скоростью лесного пожара, и мы станем сплетней номер один.

Саян звереет на глазах, но открыть дверь кабинета я успеваю первой. Сразу сталкиваясь лицом к лицу с Ермолаевой. Ее лице при виде меня вытягивается, и она переводит непонимающий взгляд с меня на Саяна.

Я же едва не смеюсь, заметив обиду в ее глазах.

Чувство, будто это она законная жена, которая застукала мужа с любовницей.

Воцаряется долгая пауза.

Я цепенею, с болезненным интересом опуская глаза на большой живот напротив, и не могу отвести от него взгляда.

Сердце шумит с частотой воробьиного пульса, шум в ушах набатом отдается болью в висках, и я морщусь, чувствуя, как во рту становится сухо. Хочется сделать жадный глоток воды и успокоиться, но я продолжаю стоять на месте и преграждать дорогу Ермолаевой.

– Саян? – шепчет она и делает шаг вбок, практически прилипая к стене.

Я же вдруг вижу, что за ней всё это время стояла секретарша мужа. Наши с ней взгляды встречаются, и я сжимаю зубы, пытаясь скрыть собственную растерянность. Дарья Николаевна не из сплетниц, лет на пятнадцать старше меня, уже сама бабушка, так что быстро натягивает на лицо безразличную рабочую маску и смотрит на своего начальника.

По глазам вижу, что она знает эту ассистентку, но она слишком профессиональна и знает свое место, так что ничем не выдает свою осведомленность.

– Саян Русланович, извините, я не сумела задержать посетительницу. Мне вызвать охрану?

Я судорожно сжимаю пальцы и оглядываюсь, представив, как эта безобразная сцена будет выглядеть со стороны. Вот только Саян на меня даже не смотрит, сверлит взглядом Ермолаеву и хмурится.

Скользит взглядом ниже, к животу, его щека дергается, и он качает головой, прося секретаршу закрыть за собой дверь и никого больше не впускать.

– И все встречи на сегодня отмените, – добавляет недовольно и дергает галстук, который его явно душит.

Я же впадаю в ступор, умом понимая, что мне нужно уходить, а тело всё равно меня не слушается. Дверь за Дарьей Николаевной захлопывается, и в кабинете мы остаемся стоять втроем.

И если я топчусь у двери, то Ермолаева уверенно задирает подбородок и хозяйской походкой идет к дивану, который расположен у левой стены.

Садится на него, снимает обувь на каблуках, что я подмечаю врачебным взглядом, подкладывает под поясницу все подушки и кладет свои отекшие лодыжки на подлокотник. И всё это время не сводит взгляда с меня.

Взгляд ее не то чтобы неприятный или злобный, просто заинтересованный и изучающий. Она смотрит на меня, как на женщину, мужа которой сумела соблазнить.

Сравнивает нас и пытается понять, что Саян во мне нашел.

Морщится, явно недовольная сделанными выводами, а затем вздрагивает от рыка Саяна, который приходит в себя.

– Ты страх потеряла, Лиза? Как посмела явиться ко мне на работу?!

Ермолаева морщится, но в глазах ее нет страха. Она уже привыкла к агрессии Грачёва и пропускает его слова мимо ушей, а сама делает так, как считает нужным.

– Ты не брал трубку, а мне нужно на УЗИ. Ты обещал, что всё устроишь, и я буду обследоваться и рожать в твоей клинике, Саян, – пожимает она плечами. – Я тебя предупреждала, что нашему малышу должно быть предоставлено только самое лучшее. Другого ведь у тебя не будет.

Девчонка не смотрит на меня, но я вздрагиваю, услышав, как в мой огород падает ее словесный камень.

– Пошла вон! Я предупредил тебя, что все наши договоренности отменяются, – цедит сквозь зубы Саян, но не подходит к ней. Смотрит, как на заразную.

Не знаю, пыталась ли она скрыть боль, но ей становится неприятно, она сама даже мелко дрожит, как и ее нижняя губа. Будто вот-вот расплачется, но быстро берет себя в руки.

Я же молча наблюдаю за этой сценой и не знаю, куда деть руки и что делать. В такой ситуации оказываюсь впервые, а потому растеряна. Даже в самых страшных снах не могла представить, что стану свидетельницей разговора мужа и его любовницы.

– Почему же? Твоя жена в любом случае рано или поздно узнала бы о нас, так не лучше сейчас, пока не родился ребенок? – хмурится Ермолаева и наконец снова смотрит на меня снизу вверх. Быстро отводит взгляд, когда замечает мой холодный интерес.

Саян вздрагивает и будто впервые видит меня. Кажется, он даже не заметил, что я осталась с ними в кабинете.

В его взгляде глубокая вина, от которой мне становится только хуже, и я дергаюсь, когда он хочет схватить меня за руку.

– Я всё решу, Люб.

Не знаю, кого он убеждает в этом больше. Меня или себя.

– Что решишь? – горько усмехаюсь. – Ты даже любовницу в узде удержать не можешь.

– Не всё так гладко в ячейке Грачёвых? – протягивает Ермолаева бесстрашно, но в этот момент кажется мне смертницей.

– Рот закрой, пока говорить есть чем, – хлестко пресекает ее насмешки Саян, и я рада хотя бы тому, что у них нет любви.

Измену всё равно простить не смогу, не такая у меня натура, но вот пережить влюбленность мужа вряд ли бы сумела. Это совсем другой уровень боли.

– Следи за тем, как говоришь с матерью своего ребенка. Я беременная, а не преступница.

Не видит она, что Саян на грани.

Единственное, что его удерживает – это ее беременность.

На ее живот он смотрит с болезненной тоской, а вот на саму Ермолаеву с раздражением, как на назойливую муху, которую не удается прибить.

Он с шумом открывает по очереди отсеки под столом, достает бренди и прямо из бутылки делает несколько внушительных глотков. Не зря отменил все встречи, сегодня он будет явно не приемным.

– Пока не родился ребенок? – повторяю я недавнюю оговорку Ермолаевой, догадавшись, что неспроста она явилась ко мне перед родами, а не после. – И чего же ты хочешь, девочка? Кольцо на палец и клинику в придачу? Не жирно будет?

Не знаю, зачем вмешиваюсь и вообще смотрю за этим представлением, но что-то мешает мне уйти, хлопнув дверью. В игру вступает мое пресловутое упрямство и нежелание делиться своим. Как ни крути, а Саян всё равно воспринимается мной, как собственность, а уж о клинике и вовсе говорить нечего.

Простить я его не смогу, но и отдать на блюдечке сопернице тоже не готова. Не дам ей такой возможности решить все свои проблемы.

– Мы можем остаться наедине? – косится на меня Ермолаева и просительным взглядом смотрит на моего пока еще законного мужа. Этот факт и подзуживает меня оскалиться и перестать играть роль приколоченной бессловесной мебели.

– Не можете! – выплевываю я, включая режим стерляди. – Говори, что хотела, и проваливай. Если я еще раз увижу тебя в клинике, внесу тебя в черные списки всех медучреждений города.

У меня, казалось, вскипает кровь, настолько всё внутри горит огнем.

Обжигающее и жалящее чувство ревности усиливается, заставляя меня едва ли не истекать кровью, но игнор этой девицы болезненным комком встает в горле. Особенно когда она требует от моего мужа то, что обычно любовницы говорят своим папикам наедине.

– Ребенок должен родиться в законном браке, Саян.

– Ребенок должен родиться в законном браке, Саян.

Требование Ермолаевой даже звучит абсурдно. И самое раздражающее, что на меня она не смотрит.

Я жду, что Саян резко ее осадит, нагрубит или выгонет прочь, даже в крайнем случае вызовет охрану, чтобы выпроводили ее из клиники, но он молчит и задумчиво посматривает на меня.

И я поворачиваю в его сторону голову, решившись посмотреть в его глаза, так как он уже дыру во мне, кажется, прожег. В груди у меня, во всяком случае, полыхает пламя.

Челюсти его сжаты, брови нависли над потемневшими глазами, черты лица заострены, а сам он выглядит уставшим и в конец озверевшим, но при этом держит себя в руках. Даже поднимает граненый стакан, как бы воздушно чокаясь со мной. Выпивает бренди до дна, не отводя от меня своего взгляда.