– Такие роды служили в войске Чингисхана, если не ошибаюсь не то Субетей, не то Сэубедэй был великим полководцем. И вроде его сыновья и внуки тоже.
– Вот оттуда наши корни. Правда, её удочерили бездетные русские, и замуж она шла под их фамилией и русской по национальности.
– Физические данные у ваших сестер и братьев?
– Все здоровы дай бог каждому. Никто из наших не болел и не оперировался. Не считаю Игоря и себя. Его резали на фронте и после войны. Меня тоже, но это для войны обычная вещь.
– Ещё чайку можно?
– Конечно!- Сашка взял кружку у Серова.
– Значит, вы считаете это последствием кровосмешения?
– Так смотря кого и с кем! Дед прожил 108 лет. Прабабка урянхайка 99. Отец матери – 101 год. Бабка – 96. И знаю точно, что они ничем не болели. Отец наш мало прожил, но тут виной всему лагерь. Однако, 85 лет – всё-таки возраст для нашей страны. Старший брат отца умер в 97 лет. Средний жив до сих пор, ему уже 110.
– А Игорю было 76.
– Война и водка срезали ему как минимум тридцать лет.
– Позвольте мне вам сказать, почему он так пил?
– Да вы, право, не спрашивайте, просто говорите. Какие тут секреты, коль его уже нет.
– Его давила смерть мальчика. Он его случайно срезал очередью из автомата на подступах к Берлину и не мог себе этого всю жизнь простить. Принял того в бою за солдата СС, он был одет в чёрный комбинезон.
– Такое могло быть. Как-то он упоминал, что сильно хотелось выжить в той мясорубке, и нервы порой не выдерживали. Да и, признаться, у меня была такая ситуация в 1982 году в Бейруте. Чуть не застрелил мальца. Осечка случилась, а то быть ему покойником. Неделю у меня руки дрожали потом.
– Вы много воевали?
– Много, Юрий Иванович. Много и по всему миру.
– Было страшно?
– По-разному было. Приятного мало. Так чтоб до ядра клетки пробрало один раз. В Анголе. Свои ракетчики накрыли залпом из "Градов". Мы втроём успели броситься в колодец, все остальные погибли. Слава богу, колодец был не глубокий, отделались ушибами.
– Вы были там с той стороны?
– Да нет. С этой. Люди Савимби не хотели идти на договор по отработке алмазных россыпей в своей зоне контроля. Я договорился с Луандой и выкинул его с тех территорий. Луанда послала туда ко мне в поддержку советские подразделения и кубинцев. Вот русские нас и накрыли.
– Сколько погибло?
– Сто пятнадцать человек.
– Дикий случай. Хотя о чём это я?!! Скажите, Александр, вы ко мне Софью Самуиловну направили потому, что она еврейка и я еврей?
– А вам это что-то напоминает?
– Настораживает. Мне на национальности акцентировал Ронд, подчеркнув, что сам он тоже еврей.
– Долгая это история. Он не еврей. По происхождению он чистый немец. Вопрос воспитания. У евреев национальность передаётся по матери. Воспитала его приемная мать, которая по национальности еврейка. Отсюда он, и не без основания, считает себя евреем. Реальные родители у него чистейшие немцы. А вы кем себя считаете?
– Не смогу вам на этот вопрос ответить. Если бы вы меня спросили об этом три месяца назад, я бы, несомненно, назвался русским, не глядя на свою внешность. А теперь не знаю.
С берега пришёл пацан.
– Не клюёт. Картошки на уху почистить?
– Есть чем?
– Есть,- пацан показал перочинный ножик.
– В лодке ящик, там картошка и котелок.
Пацан ушёл, а Сашка продолжил:
– Софья Самуиловна единственная в округе еврейка. Сейчас, по крайней мере. Прожила тут всю свою сознательную жизнь. Хорошую и честную. И её по национальному вопросу никто никогда не ущипнул. Для всех здесь живущих пресловутая пятая графа не имеет значения.
– Она мне рассказывала.
– Вот Борисович по матери эстонец, по отцу украинец,- Сашка расхохотался.- Мужики наши считают, что худшего скрещения господь придумать уже не сможет.
– Он мне об этом ничего не говорил.
– Его родители ссыльные. От отца ему досталась украинская крестьянская прижимистость, а от матери, отец матери имел свой рыбный промысел до оккупации в 1940 году, сдержанная хозяйская скупость. В сложении получился чрезвычайно жадный мужичок, у которого снега зимой не выпросишь. Одним словом – скупердяй. Но рыбак – другого такого не найти. Последнее от отца матери. Его на нерест брали старшим. Наши ходят на нерестовые реки Охотского моря, на побережье, заготавливать красную рыбу. Так вот, зная его кипучую жадность, без всякого голосования назначают старшим. Он не бросит ни одного хвоста.
– Обернули жадность впрок.
– Конечно. Все как один крученые. Да! Ещё ему от матери досталась библиотека прекрасная на английском и эстонском. История её появления не ясна, всё ведь конфисковывали, но факт налицо. Борисович свободно владеет английским, эстонским, шведским. Мать его выучила. У него есть собственный перевод "Гамлета" Шекспира. Всё, что перевели в этой стране, не лезет ни в какие ворота с тем, что перевёл он. Потрясающий слог, точный по тематике, вывел до знака, до йоты. Он вообще-то балуется стихосложением, но стесняется. Пацаном я бегал к его матери учить эстонский и шведский. Когда она болела, у неё были больные глаза, на лечение поселенцев не отпускали на Большую землю, Борисович вместо неё проверял мою писанину. Вот с тех самых пор мы с ним враждуем.
– Поспорили?
– Ага. И сильно. Уже потом я выяснил, что предмет нашего спора пустячный и упирается в диалектическую не стыковку. Но тогда я об этом не знал, а он до сего дня не ведает, потому, как считает свой эстонский чистым. Он конечно прав, однако, эстонский тех мест, откуда родом его мать отличается от того, на котором говорят в Таллине. Отвлёкся. Ронд не наш человек, но к делу близкий. Его подстрелили в Швейцарии много лет назад, и мы его вытащили. Тут он был "чужак". В Советском Союзе он искал высших наци, побочно, правда. Когда стал инвалидом, мы ему предложили это направление поднять. К нам через архивы пришло много информации по нацизму, и их надо было кому-то обработать и свести, ведь приход был из многих стран. Он этим и занимается до сего дня.
– Тогда понятно как вы отыскали моих родителей.
– О вашем существовании мне было известно, но данных на вас мне достать не удалось. В момент, когда я вышел на большую дорогу, вы погрузились в подвалы центра и сидели там безвылазно. Первоначальную информацию я поимел у немцев. Вас засёк их человек.
– Да! Это был немец. Произошло это в посольстве на официальном приёме. Давненько.
– Оттуда пришло только ваше описание. Да вот незадача, лицо можно изменить. Как только вы показали своё лицо Левко, мы включили архивы в работу. Знаете, сколько это бумаг?
– Могу только представить.
– Ведь вы могли быть рождены где угодно. Даже в азиатском котле. Иди, сыщи?!! Дело пошло быстрее, когда вы попали под объектив камеры под офисом Скоблева в Москве. А вы считаете, что нам не надо было раскрывать ваше происхождение и на нём акцентировать ваше внимание?
– Какой ответ вас устроит?
Сашка встал с бревна, ушёл к костру, подкинул в огонь сушняк и, вернувшись, ответил:
– Любой и никакой.
– Я понимаю. Не вы же это придумали.
– Не я,- Сашка посмотрел Серову в глаза.- Был такой актёр. Зиновий Гердт.
– Прекрасный актёр и, насколько я знаю, человек.
– Я не верю ни в ад, ни в рай. Одно мне ясно. Они живы до тех пор, пока хоть одна живая душа помнит об их присутствии на этой планете. Физически их нет, но их души переходят частичками к живущим и от них поползет по поколениям. Мне кажется, что именно это – бессмертие.
– А как быть с Гитлером, Сталиным?
– Юрий Иванович! И их тоже помнят, значит и они живы. Весь вопрос в том, как помнят, какая память доминирует.
– Для их душ это – ад. Так понимаю. Возможно, вы правы.
– Для меня Зиновий Гердт – великий русский актёр, подчёркиваю – РУССКИЙ – ведь он на русском говорил. И без всяких сомнений великий человек. Даже не так. ЧЕЛОВЕЧИЩЕ. И только потом он еврей, если хотите – Великий еврей. Такого принципа я придерживаюсь в реальности. Так меня приучили делать сызмальства и время, и мой опыт подтвердили точность этого подхода. Никогда я не смешивал, а это принято в мире и этой стране, жидо-масонство и национальный вопрос. Разные для меня это понятия. В какой-то степени я сам и дело моё лежит в плоскости жидо-масонства. Некоторые меня так и воспринимают, как некого мастера-каменщика. Они меня в эти ряды вписали без моего согласия.