– Почему собаки плохой материал?

– У них маленький объём оперативной памяти и это сказывается. Даю команду голосом гавкнуть три раза. Она это успешно делает. Даю команду мысленную, и она это тоже исполняет. Привязываю мысленную команду к щелчку пальцев. Выполняет. Она это помнит месяц и забывает. Стирается это у неё. Я же работал со взрослыми собаками.

– А как же в цирке?

– Так там метод обучения через рефлекс Павлова. Сделай – получишь лакомый кусочек. Рефлекс не есть память осознанная. Это рефлекторная память и, кстати, весьма короткая, даже если ты с рождения приучаешь делать что-то. Свои способности я тщательно скрывал. Но не по причине боязни. Это иное. Мне не хотелось, чтобы окружающие знали, что мне известны их сокровенные мысли. Мне казалось, что это всё плохо. В восемь лет я уже мог сказать, что говорят двое, стоящие за толстой бетонной стеной и что они думают. Не проколоться было тяжело. Во мне шла борьба мыслей и голоса, внутреннего я и реального мира.

– А цвет человека точно не меняется в течение жизни?

– А вам встречались изменившие цвет?

– Да. Был один такой случай. Наш разведчик вернулся из США с другим цветом.

– Это могло быть воздействие гамма-излучения,- Сашка кивнул в сторону брата.- Он после прочтения текста изменил цвет с черно-жёлтого на чистый чёрный. Текст похож по действию на излучение, но в звуковой вариации. И то, и другое бьёт прямо по гену, отвечающему за размер волны работающего мозга. Гены же, единой функции не несут. На каждом висит множество, и проверить, пострадали ли остальные части нельзя. Вы тоже чёрный и это хорошо.

– Какая у вас терминология для таких как я и ваш брат?

– Способности развившиеся ставят человека на уровень просветленного. Прошедший первую ступеньку-стену – посвящённый. Алексей её прошёл. Вы у неё стоите, и он вам поможет её преодолеть. Он же расскажет об остальном раскладе.

– А кто вы в этой невидимой иерархии?

– Я тот, кто есть вы,- ответил Сашка,- в прошлом, настоящем и будущем. Впереди меня ничего нет, а позади меня всё. Весь мир.

– Тогда вы Господь, воплотившийся в физическую субстанцию,- произнёс Серов.- Я не случайно испугался, когда вы сказали, что таким родились. Вы пришли как новый мессия или как всепожирающий монстр. Древние предполагали раздельно, но времена изменили писание. Вы всевидящий?

– Да. И стал им давно. В десять лет,- Сашка поднялся.- Мне надо побыть одному. Лёха, расскажи Юрию Ивановичу о "стенах" и внутреннем зрении, о свечении и об остальном,- он удалился от них к стланикам.

Когда Сашка исчез, Серов спросил:

– Что с ним?

– Ему тяжело. Он не Господь, но почти. Всего есть семь "стен". Седьмая и последняя за его спиной. Он не хочет идти вперёд. Ему что-то мешает и не даёт покоя. Сделав один шаг, он станет ИМ. Тогда все его действия в прошлом, настоящем и будущем не подпадут под понятие греха. Даже убийство миллиардов людей будет оправдано.

– Может он не хочет, чтобы содеянное им растворилось,- высказал предположение Серов,- и потому не идёт вперёд?

– Всего, что он сделал я не знаю, но и того, что знаю об им содеянном достаточно, чтобы гореть в аду вечно. Речь не о памяти. В общем, хрен его знает, что у него в голове. Пройти семь "стен" к сорока годам – бешеный темп. Христос по моим прикидкам был слабо просветленным.

– Почти как я,- пошутил Серов.

– Вы гораздо выше Христа. Вы мудрый просветленный. Христос был фраеристый босяк. Раз вы до всего добрались через звук, то мне есть, что почерпнуть у вас. Так бывает, что не преодолевший первой стены, в каких-то вопросах уходит дальше. Так случилось с вами. А у меня есть, что дать вам. Ваш портрет, нарисованный Левко с помощью компьютера, не обманул моих ожиданий.

– Левко просветленный?

– Да. Но Сашка об этом не знает. Я помог ему пройти первую "стену", но они после этого не виделись. Парень давно стоял у неё, несколько лет. Понять не могу, почему Санька не стал ему помогать.

– Алексей, а вам не страшно за брата?

– Есть немного, но это не страх. Я его хорошо знаю. Страшно было раньше. Хотите верьте, хотите нет, но была даже мысль его убить. Он кроваво начал. Боязнь есть во мне и теперь. До конца я в нём не уверен. Сомневаться есть причины, которые объяснить вам не смогу. Это словами не передать.

– Это связано с "поездом"?

– Между нами должна пройти тропка доверительности, иначе мы не сможем понять друг друга. Что вы делали по работе? Какой блок вели?

– Возглавлял отдельную группу контрразведки.

– У вас на совести есть грехи, о которых вы точно знаете, что это грехи?

– Есть. Такие проколы случались и у меня.

– Вы как-то пытались в себе их оправдать?

– Конечно. В системе не принято было всё брать на себя, это, во-первых. Во-вторых, сама система так устроена, что от тебя самого мало что зависит. Но были и личные ошибки.

– Хоть это, но всё-таки вас оправдывает. А у Сашки нет за плечами системы, на которую он бы мог кивнуть. И за ним нет профессиональных ошибок, а убийств множество. Сие означает только одно. Он убивал преднамеренно, под что разработал модель. Одно дело случайность, когда у тебя нет выбора, другое дело планирование на перспективу.

– Планирование убийства на перспективу – геноцид, если это касается вещей глобального характера. "Поезд" – глобально. Вы уверены, что в планах может быть смерть?

– На все сто не уверен, но у него были такие планы в отношении Советского Союза, однако, ему отказали в поддержке нужные люди из официальной системы.

– Он по своей натуре злопамятен?

– По обстоятельствам. Как бы вы охарактеризовали человека, который в течение двадцати лет искал и нашёл, а потом и убил, всех кто был причастен к столкновению тут в наших краях? Он в тех событиях принял самое непосредственное участие.

– Это могла быть просто жажда мщения.

– Вас послушать, так прям граф Монте Кристо да и только,- Лёха усмехнулся.- Да, он злопамятен. Помните, как в Бейруте в 1982 году подорвали казармы морских пехотинцев США?

– Да. И французские казармы тоже. Помню.

– Он был в момент взрыва у янки в гостях и чудом остался жив. Но, подорвавших казармы и чуть не отправивших его на тот свет, искать не стал.

– Мне это ни о чём не говорит.

– Юра! Он тот и не тот в одно и то же время. Либо он их ещё не вычислил, а прошло уже двадцать пять лет, либо сыскал, но смерть ещё не подготовил. Этот подрыв кому-то сильно печёт пятки, раз так тщательно прячут концы. Могло быть и по-другому. Он мог найти и поставить в резерв, но в случае, если найденные составляют финансовую элиту, и их смерть будет падать тенью на его дело. Но только они отойдут в сторону с тропы, прозвучат выстрелы. Он никогда никому ничего не прощает. Его не смогут остановить никакие аргументы с той стороны, они ему безразличны. Такие вещи ему вдолбили с рождения. Первым он пистолет никогда не вынимает и никогда не стреляет первым, но… но его стрельба – реактивна и происходит в ответ на чьи-то действия, направленные на него или на рядом с ним присутствующих. И в том он греха не видит. Он размышляет примерно так. Раз они хотели меня грохнуть, пусть даже не зная этого, случайно, то есть, то тем самым они дали мне полное право поступить с ними также. И баста!

– И зёрна в такой логике есть, но в чисто индивидуальном варианте. Если это перекинуть в глобальность – вечная война, и всякий смысл потеряется.

– Вот этого я больше всего опасаюсь. Вот у тебя отца расстрелял НКВД с подачи партии, а мать убили гитлеровцы. Так давай мсти за это коммунистам и людям из гэбэ, а также немцам, как прямым потомкам наци. Для меня индивидуально тоже не выход.

– А ты к нему как относишься?

– Как к единственному человеку, после матери и отца, которого безмерно и искренне люблю.

– Но на отчаянное готов!?

– Мои сомнения на мою любовь к нему не относятся. Чтобы так размышлять, надо быть сторонним наблюдателем, нейтралом и уметь не грызть ногти.