Если я вывалю на неё правду сейчас, я могу окончательно потерять её доверие.

Я молчу и решаю рассказать Дорхару. Он уж точно знает, что с этим можно сделать.

— Ладно, — вздыхаю я, делая вид, что сдаюсь. — Просто… будь осторожна.

— Конечно! — она машет рукой, а потом её взгляд становится сочувствующим. — А тебе-то сегодня опять к нашему грозному ректору? Бедная ты моя.

— Да, — киваю я, стараясь, чтобы на лице было подобающее страдальческое выражение. — Отработка. До диплома.

Притворяюсь, что собираюсь на обычное занятие, а сама, как только Роза отворачивается, юркаю в знакомый потайной ход.

Иду, а внутри всё замирает от предвкушения работы. И ещё больше от предвкушения встречи с ним.

Распахиваю дверь в его личную лабораторию, и меня окутывает густой, знакомый коктейль запахов.

Дорхар уже здесь. Стоит спиной ко мне у центрального стола. Его могучая фигура в рабочем халате преисполнена сосредоточенности.

Вокруг него целый лес стеклянных колб, гудящих аппаратов, мерцающих рунических схем. Воздух дрожит от энергии, пар шипит, вырываясь из клапанов.

Он не оборачивается, его низкий голос звучит жёстко и сосредоточенно.

— Кьяра. Помоги. Держи тигель. Стабилизируй частоту. Сейчас главное не дать цепи распада уйти вразнос.

Никаких приветствий. Никаких намёков на близость и страсть. Только дело. Только работа.

Впрочем, сейчас не до этого. Я на ходу срываю с крючка свой халат, натягиваю его и сходу вливаюсь в ритм его движений.

Мои пальцы сами находят нужные зажимы, мой взгляд скользит по шкалам, считывая данные прежде, чем он успевает их запросить.

— Частота стабильна, — отчётливо говорю я, затягивая винт. — Давление в норме. Катализатор вступает в фазу.

Мы движемся в идеальном симбиозе, как две плотно подогнанные шестерёнки единого сложного механизма.

Он отдаёт команды. Я даже успеваю предугадывать их.

Шипение пара, щелчки реле, бульканье растворов — весь мир сужается до лабораторного стола.

Наконец, последняя колба снимается с нагрева. Её содержимое — прозрачная жидкость с едва уловимым серебристым отливом — медленно остывает. Дорхар переливает её в две небольших пробирки, протягивая одну мне.

Его пальцы слегка касаются моих.

— Пей, Кьяра, — лаконичный приказ.

Его голос звучит ровно, а на лице не отражается эмоций.

Я пригубливаю. Жидкость холодная, безвкусная. Проглатываю её одним махом, следя за тем, как Дорхар делает то же самое.

Ставлю пустую пробирку на стол. Жду. Прислушиваюсь к себе. К телу, которое всё это время трепетало от одного его взгляда, от каждого случайного прикосновения.

Я жду, но ничего не происходит. А ещё, я ничего не чувствую. Ни волны жара, ни навязчивой пульсации внизу живота, ни этого тягучего, сладкого напряжения, что заставляло кровь вскипать при одной мысли о нём.

— И что… — мой голос звучит неуверенно, чуть хрипло. — Что-то должно произойти?

Его золотистые глаза изучают моё лицо, скользят вниз, по шее, к груди, будто считывая показания невидимых приборов.

— Нет, — он отвечает просто. — Всё уже произошло. Можем проверить, если сомневаешься.

Я вспыхиваю, представляя развратные картинки в голове, как именно он решит это проверять. Внизу живота появляется знакомое возбуждение.

— Вот анализатор, Кьяра, — усмехается он, и его глаза вспыхивают знакомым огнём.

Он будто прочитал мои мысли. Я краснею, и киваю.

Мы кладём пальцы на специальную подставку. Шипение стерилизатора, лёгкий укол, пощёлкивание и гудение латунных труб… И дрогнувшие стрелки на десятке шкал.

— Видишь? — показывает он, — специально достал и настроил. Влияния эмориума нет.

— Так просто и быстро? — осторожно уточняю я.

— Да, — кивает он. — Нас больше не будет тянуть друг к другу.

Он вдруг делает шаг ко мне. Затем ещё один. Теперь он так близко, что я чувствую исходящее от него тепло и погружаюсь в его до боли знакомый запах.

— Или будет, — его голос опускается до низкого, интимного регистра, от которого по спине бегут мурашки. — Если это настоящее.

У меня аж сердце замирает, а потом срывается в бешеный ритм.

— Настоящее? — выдыхаю я, и это даже не вопрос, а эхо его слов, попытка ухватиться за их смысл.

— Да, Кьяра. Если настоящее.

Его сильные руки с бережной властностью опускаются на мои плечи, а затем скользят вниз, по спине, и притягивают меня к нему с новой, обдуманной уверенностью.

Его губы касаются моих. Легко. Коротко. Почти целомудренно.

Отстраняется, держит в объятиях, смотрит пристально. Его тёмный, бездонный взгляд сковывает меня, не даёт отвести глаза.

Я молчу. Не знаю, что сказать. Дикого эротического влечение действительно нет. Но зато есть что-то тёплое, важное. Неосознаваемое.

— Дорхар, я… — тихо начинаю я.

Он обрывает мои слова прикосновением пальцев к моим губам.

— Не торопись. У нас много времени. Но сначала надо сделать кое-что очень важное, — говорит он.

Его голос снова становится деловым. Но из объятий Дорхар меня не выпускает.

— Мне надо заняться делами, Кьяра. Теперь, когда мы сможем отойти друг от друга дольше, чем на несколько часов, у меня развязаны руки. Жидким резонатором займёмся примерно через неделю, когда все заказанные компоненты придут. А пока я буду запускать процессы против Веритек с теми доказательствами, что у нас есть. Для этого мне придётся изрядно помотаться по королевству.

Мне становится грустно. Он уедет… я не буду видеть его несколько дней. Пытаясь удержать своё лицо от явного проявления разочарования, я опускаю глаза.

Одной рукой он мягко отводит прядь волос с моего лица, другой продолжает удерживать меня в столь желанных мне объятиях.

— А ты, Кьяра, на эту неделю возвращаешься к обычным занятиям. Сейчас как раз идут очень важные темы. Тебе они понадобятся.

Дорхар отпускает меня. На коже остаётся тепло его рук.

Я стою, всё ещё ощущая на губах призрак его поцелуя, оглушённая тишиной внутри себя.

Тишиной, в которой нет больше химического гула эмориума. Есть только громкий, ясный и совершенно пугающий стук собственного сердца.

— Поняла меня?

Я киваю, всё ещё не в силах вымолвить ни слова. Он смотрит на меня с лёгкой улыбкой, перебирая кончиками пальцев мои выбившиеся из причёски пряди.

— Я поняла, — наконец выдавливаю я, и робко улыбаюсь ему.

Он смотрит на меня, и в его глазах вспыхивает такой дорогой мне огонь одобрения и обладания.

— Тогда иди. Сейчас как раз начинается лекцию по трёхуровневой эмпатии к сплавам, она тебе очень нужна.

Я киваю и спешу прочь, убеждая себя не оглядываться.

Проходит три дня.

Семьдесят два часа. Бесконечная вереница минут, каждая из которых напоминает о нем.

Я погружаюсь в учебу с таким фанатизмом, что даже Роза цокает языком, глядя на мои исписанные конспекты.

Лекции, практикумы, библиотека. Я впитываю знания, как губка, пытаясь заполнить ими пустоту, образовавшуюся без него.

Дорхар исчез. Его не было ни в лаборатории, ни в кабинете, ни на привычных ректорских обходах.

Шепотки в коридорах сообщают о срочных делах совета магистров и внезапной проверке из министерства.

Но я-то знаю. Он запускает наш план. Тот самый, с доказательствами против Веритек. От этой мысли по спине бегут мурашки, но сердце ноет оттого, что я не рядом, не вижу, как это происходит.

Сквозь эту тоску пробиваются другие сигналы. Вокруг меня образовывается слишком много мужского внимания.

Хотя, может, это было всегда, а я, увлечённая учёбой и со своей невинностью, не замечала? Этот особый, слишком мужской блеск в глазах студентов, всё время окружающих меня?

Деклан с масляными пятнами на руках предлагает показать новый тип смазки для шестеренок. Какой-то самоуверенный парень с факультета иллюзий приглашает обсудить синергию магии и механики над бокалом вина. Даже наш главный умник, любитель поэзии, сует мне записку с приглашением на поэтический вечер.