— Ладно, не пугайся так, — поспешно говорит она, делая вид, что все не так страшно. — Наверное, мне просто показалось. Пойдем в столовую. На голодный желудок все страхи кажутся вдвое страшнее.

Я позволяю Розалии вывести меня из комнаты в пустой коридор. Когда дверь закрывается, я невольно оглядываюсь, ожидая увидеть ту самую тень. Но коридор пуст.

Тишина кажется зловещей. Мы проходим мимо окон, выходящих во внутренний двор, где несколько студентов лениво переговариваются, и сворачиваем в сторону главного здания.

С каждым шагом чувство, что за мной наблюдают, не отпускает, и единственным якорем остается теплая, уверенная рука Розы на моем локте.

Она что-то болтает о новом рецепте энергетического эликсира, но ее голос доносится будто сквозь воду.

Весь мир сжимается до узкого коридора, ведущего в неизвестность, где завтрак в студенческой столовой кажется таким же опасным предприятием, как и ночь в особой мастерской.

Розалия, слава великим шестерням, оказывается права — чай и теплый круассан в шумной столовой немного возвращают меня к реальности.

Я сижу, уставившись в свою чашку, пока Роза живо обсуждает с однокурсником достоинства нового катализатора. Ее голос словно якорь, не дающий мне полностью уйти в пучину собственных мыслей.

«Сегодня веди себя как обычно», — сказал Дорхар в тоннеле.

Его рука тогда едва коснулась моей, прежде чем он растворился в темноте.

Как обычно... Как будто в моей жизни осталось что-то обычное после той ночи.

Мы возвращаемся в комнату, и Роза, уловив мое состояние, с деловой невозмутимостью принимается раскладывать на столе компоненты для какого-то зелья, предоставив мне пространство у окна.

Я механически достаю учебники. Теоретическая механика. Основы алхимического синтеза.

Только вот когда я открываю тяжелый фолиант, буквы плывут перед глазами, складываясь не в формулы, а в образы.

Не холодные уравнения гидравлики, а его горячие ладони на моей спине под струями воды. Не молекулярные структуры сплавов, а твердый изгиб его улыбки, когда он сказал мне «умница».

Я зажмуриваюсь, пытаясь прогнать видение, но оно настойчивее любой лекции. Солоноватый вкус его кожи на моем языке. Глухой стон, вырвавшийся из его груди, когда мои пальцы скользнули по его члену.

Чувство полной, безраздельной власти над могущественным ректором в те мгновения, когда он позволял себе потерять контроль.

Я приказываю себе сосредоточиться. Но вместо концентрации приходит другое воспоминание: его голос, спокойный и безжалостный, в его кабинете. Мое несдержанное объятие, и то, как властно, собственнически, он брал меня у двери…

И новые его слова. Когда он вел меня тайным ходом, его дополнительные инструкции.

«В понедельник я соберу всех в главном зале, — говорил Дорхар. — Напомню всем о правилах. В качестве примера нарушителя назову тебя. Публичное осуждение — часть наказания. Неизбежная. Ты должна быть к этому готова».

Завтра будет понедельник. Ректор Ирд подвергнет меня публичной порке.

Не физической, нет. Он никогда не применяет грубую силу. Его наказания тоньше и болезненнее.

Он перечислит мои нарушения перед всей академией. Все увидят, как Кьяра Линд, гордая отличница…

Я прерывисто вздыхаю и тру ладонями лицо. Габриэль будет ехидно ухмыляться. Элия с холодным любопытством наблюдать. А Роза… я украдкой взглядываю на подругу. Что она подумает?

Подруга бросает на меня обеспокоенный взгляд и ободряюще улыбается. Она не стала ничего спрашивать, и я благодарна ей за это. От ее молчаливой поддержки становится легче.

Я улыбаюсь ей в ответ и берусь за конспекты по Эмпатии к металлам.

Мой дар, всегда бывший моей опорой, сейчас кажется предателем. Я провожу пальцами по металлической закладке, пытаясь почувствовать ее холодную, простую сущность.

Но вместо этого ощущаю память об изумрудной коже под моими ладонями, о том, как напрягались могучие мускулы, когда я намыливала широкую мощную спину.

Воспоминание оказывается таким ярким, таким осязаемым, что у меня перехватывает дыхание.

«После собрания в главном зале, — продолжал Дорхар в туннеле, встав так, что его лицо было скрыто тенью, — ты отправишься в центральную мастерскую. Нужно будет привести ее в полный порядок. Я проверю. Результат повлияет на то, каковы будут мои следующие шаги в отношении тебя. На то, в каких условиях мы будем работать над антидотом».

Антидот. Единственная ниточка, связывающая нас за пределами этого наказания, за пределами стыда и страха.

Наедине. За совместной работой. Его голос будет звучать не как глас судьи, а как голос соратника.

Эта мысль одновременно пугает и пьянит. Публичное унижение, трудовая повинность и затем уединение с ним. Наказание и спасение, переплетенные в один клубок.

Я встаю и подхожу к окну, будто желая убежать от самой себя.

За стеклом студенты неспешно прогуливаются по двору, смеются, читают на скамейках.

Обычное воскресенье. А я стою здесь, разрываясь на части.

Стыд от предстоящего позора горит на моих щеках. Страх перед тем, что скажут люди, холодит внутренности. Но под всем этим, глубоко внутри, тлеет тот самый жар, который он разжег во мне. Жар, который не могут погасить ни страх, ни стыд.

К вечеру я сдаюсь. Учеба не идет. Я просто сижу на кровати, глядя, как за окном гаснет закат, окрашивая каменные стены академии в багровые тона.

Роза, закончив свои эксперименты, смотрит на меня с безмолвным пониманием и, не задавая лишних вопросов, протягивает кружку с теплым молоком с медом.

— Завтра будет новый день, — просто говорит она.

Я киваю, не в силах вымолвить ни слова.

Спать я ложусь, когда в комнате уже сгустились сумерки. Физическая усталость от бессонной ночи дает о себе знать. Мысли путаются. Образы прошлой ночи и страхи завтрашнего дня смешиваются в бесформенный ком.

Последнее, что я помню, прежде чем сознание погружается в сон, — твердая, обжигающая память его рук, державших меня, и его слова где-то на грани сна и яви: «ты должна быть к этому готова».

Главный зал Королевской Академии синтеза магии и технологий быстро заполняется студентами.

Гул сотен голосов, смешанный со скрипом дверей и топотом ног, поднимается к самому потолку, создавая ощущение растущего напряжения.

Это огромное пространство под стрельчатым сводом, где витражи из разноцветного стекла отбрасывают на каменные плиты пола причудливые узоры.

Между колонн из темного дерева висят знамена с гербами Академии и королевства. Вдоль стен выстроились застывшие в вечном карауле механические големы-стражи, их полированные поверхности тускло поблескивают в рассеянном свете.

Я пробираюсь сквозь толпу вместе с Розой, стараясь держаться подальше от центра.

— Интересно, что случилось, — говорит Роза, вставая на цыпочки. — Обычно такие собрания только в начале семестра. Или если кто-то устроил пожар в библиотеке. Ты ничего не знаешь?

Я лишь качаю головой, сжимая кулаки так, что ногти впиваются в ладони.

Знаю я, что случилось. Я знаю слишком хорошо.

— Наверное, опять кто-то нашалил с големами, — предполагает подошедший Деклан, протирая руки о штаны и оставляя на них свежие масляные пятна. — На прошлой неделе двое с четвертого курса чуть не разнесли южное крыло, пытаясь заставить садового голема танцевать.

— Или фон Хартвиг наконец-то взорвал пятую лабораторию, пытаясь доказать превосходство чистой магии, — ехидно добавляет Себастьян, возникший рядом как тень.

Я молчу, чувствуя, как по спине бегут мурашки. В глаза бросается высокая фигура Элии у лекторского возвышения. Она стоит неподвижно, наблюдая за происходящим с холодным выражением лица.

Внезапно гул стихает. Боковая дверь открывается.

В зал входит ректор Дорхар Ирд.

Его мощная фигура в строгом темно-сером камзоле стремительно рассекает пространство. Каждый его шаг отточенный, быстрый и полный неоспоримой власти.