И я повинуюсь. Потому что иначе просто сойду с ума. Я цепляюсь за твердость его пальцев, за низкий рокот его голоса, рассказывающий мне то, что я чувствую.

Он перечисляет мои ощущения, и я киваю, подтверждая, или отметаю то, чего нет.

Наконец, он заявляет, что настройка завершена и приказывает не прерывать контакта.

— Сейчас, Кьяра, — хрипло говорит он и кладёт на специальную подставку прибор неизвестного создателя. — Теперь внимательнее. Скажи мне, когда что-то изменится.

Я киваю, но всё пока то же самое. Впрочем, нет… Что-то всё же меняется.

Постепенно, сквозь всепоглощающую вибрацию, сквозь дрожь и жар, я начинаю различать нечто новое, похожее на узор. Сложный, изящный, пульсирующий в такт кристаллам прибора.

— Я... вижу... — вырывается у меня, не зная, это наяву или внутреннее зрение. — Линии... Они сплетаются... как музыка...

В этот момент Дорхар совершает последнюю, филигранную настройку. И мир взрывается.

Резонансный усилитель издает высокий, чистый звук, и над прибором, в воздухе, вспыхивает сложнейший энергетический узор.

Переплетение сияющих линий, напоминающее то ли снежинку, то ли галактику, то ли музыкальную партитуру.

— Отлично, Кьяра, мы добыли подпись. Уникальный отпечаток создателя механизма. Теперь не шевелись. Надо зафиксировать.

Я замираю, не в силах оторвать взгляд от этого сияющего призрака в воздухе.

Дрожь постепенно стихает, сменяясь глухим, оглушительным гулом в ушах и приятной, разлитой по всему телу истомой.

Мои пальцы все еще зажаты под одной его рукой, пока другая стремительно щёлкает крохотными тумблерами. Даже поражаюсь, как его крупные длинные пальцы настолько точно и чётко управляются с мелкими деталями прибора.

Наконец, прибор вспыхивает серией разноцветных вспышек. И Дорхар медленно, будто нехотя, разжимает пальцы и убирает свою руку.

Контакт прерывается, и я чувствую, как по спине пробегает холодок.

— Готово, — произносит он тихо, и в его голосе слышно удовлетворение. — Я зафиксировал профиль.

Он выключает прибор. Сияющий узор в воздухе гаснет, оставляя после себя лишь пятна в глазах.

Я пытаюсь выпрямиться, но всё тело почему-то очень слабое. Я делаю шаг и неосознанно хватаюсь за его руку, чтобы удержать равновесие.

И тут же оказываюсь в его больших надёжных объятиях. Моё лицо запрокинуто, а его — над моим.

Так близко… Я вижу каждую черту его красивого мужественного лица, каждую тень, лежащую в уголках губ. Наблюдаю, как его зрачки расширяются, а его взгляд скользит по моему лицу, задерживаясь на полуоткрытых губах.

— Так сладко постанывала, Кьяра, — хрипло говорит он, прожигая взглядом мои губы.

От его взгляда, близости, моё дыхание учащается, да и дрожь и не думает покидать.

И я сейчас точно знаю, что моё возбуждение не имеет никакого отношения к резонансному усилителю. Как и к эморуиму. Мне просто до безумия, до тьмы в глаза, до боли в сердце желанен этот большой, сильный и строгий орк. Да и он со мной… точно ли только из-за эмориума?..

Я смотрю в его глаза и легко читаю в них борьбу между долгом и желанием, между контролем и страстью.

Он поднимает руку, медленно отводит прядь волос от моего лица.

— Ты хочешь меня, Кьяра. Несмотря на то, что эмориум толкнёт нас в объятия только завтра к вечеру.

— Из-за прибора? — почему-то я пытаюсь объяснить очевидное.

— Прибор лишь усиливает то, что уже есть, — усмехается он, и его рука наконец опускается на мою талию. — Он не создаёт ничего нового. Только обнажает.

В его глазах плещется что-то настолько дикое и опасное, что становится немного страшно.

Я отступаю на шаг, упираясь в край тяжёлого дубового стола. Дорхар наклоняется вперёд, упираясь ладонями в столешницу по бокам от меня, замыкая меня в капкане его рук.

— Дорхар...

— Ты умница, — говорит он хрипло. — Проделала отличную работу. Настройка прошла идеально.

Дорхар наклоняется, и его губы касаются моей шеи, чуть ниже уха. Обжигающее прикосновение, от которого всё тело выгибается ему навстречу, а мои пальцы вцепляются в его одежду.

Его рука скользят по моим бёдрам, пальцы проворно собирают длинную юбку складками, обнажая ноги. У меня вырывается стон, когда он слегка сжимает мочку зубами, и от этого тягучий спазм охватывает низ живота.

— Разве вам… тебе… — выдыхаю я, подставляя шею под поцелуи, — что там с артефактом?

Дорхар отрывается от моей шеи, и его золотистые глаза, тёмные и бездонные, впиваются в мои. В них нет ни тени ректора. Только мужчина. Голодный, властный, добивающийся своего. И крайне сильно желающий близости со мной.

— Результаты проверки артефакта мы проверим позже, — улыбается он краешком губ. — В первую очередь я проверю, насколько хорошо настроена ты. На меня.

Властные опытные губы захватывают мои с осознанием полного права целовать, ласкать, вторгаться языком внутрь с безжалостной уверенностью, требуя полной капитуляции.

Я ведь уже знаю, как мне хорошо будет, и я сдаюсь, подаюсь ректору навстречу, впиваясь пальцами в ткань его камзола, отвечая ему с радостной, отчаянной жаждой.

Его руки скользят вниз, хватают меня под бёдра и с лёгкостью поднимают, усаживая на край широкого стола.

— Признайся, Кьяра, — низкий голос ректора звучит хрипло, пока его пальцы расстёгивают застёжки моего платья. — Ты хочешь со мной. Даже без влияния.

Холодный воздух библиотеки касается обнажённой кожи, и я начинаю дрожать. Хотя его взгляд, пылающий и одобряющий, очерчивающий контуры моего тела, согревает сильнее любого огня.

Дорхар отступает на шаг, сбрасывая с себя камзол, и его глаза пристально разглядывают меня, заставляя кровь приливать к щекам, а внизу живота сжиматься сладким предвкушением.

— Скажи правду, — приказывает он. — Хочешь?

Его приказ обжигает сильнее любого прикосновения.

Да и вообще, зрелище большого, красивого, мощного ректора, явно желающего меня без всякого постороннего влияния, смывает последние остатки стыда и сомнений.

Во мне просыпается что-то дикое, отчаянное, смелое.

Не хочу врать себе. И ему не буду.

— Да… — выдыхаю я, глядя, как он стремительно обнажается.

Стол холоден и твёрд под моими обнажёнными бёдрами. Дерево впивается в кожу, но этот дискомфорт — лишь фон, острый контраст тому пожару, что разливается внутри.

Я откидываю голову, встречая его взгляд — тёмный, дикий, полный одобрения моему признанию.

Дорхар медленно подходит ближе. Он в одних брюках, а я закусываю губу, глядя на его идеальный рельефный торс.

Чувствую, как влага проступает у меня между ног. Хочу больше Дорхара! Мои руки сами тянутся к застёжкам его брюк, пальцы подрагивают, но движутся с новой, обретённой уверенностью.

Он стоит неподвижно, наблюдая, как я освобождаю его. Его член — твёрдый, горячий, пульсирующий — выскальзывает из темноты ткани в мои ладони, а мой живот судорожно сжимается от его внушительно вида.

Я обхватываю его член ладонями, делаю несколько движений, и ректор несдержанно рычит, хватая меня за запястья и отводя их в стороны.

Он резко хватает меня под бёдра, опрокидывает спиной на стол, и широко раздвигает мои ноги. Сдвигает нижнее бельё в сторону, обнажая меня полностью перед его пылающим взглядом.

Я чувствую, как у меня всю пульсирует, всё мокро от моего собственного возбуждения.

Ведь я готова к нему вся. Он пристально разглядывает моё лоно и довольно улыбается..

— Да, вот так, — хрипло произносит он. — Обожаю, когда ты мокрая. Можно без прелюдий.

— Не хочу прелюдий, — выдыхаю я. — Я хочу… Ах!..

Одна его рука сжимает мою грудь, большой палец с силой трёт затвердевший, болезненно чувствительный сосок, заставляя меня выгнуться с громким стоном.

— Дорхар... — его имя на моих губах.

Он нависает надо мной, его тело огромное, напряжённое, бугрится нетерпением.

Чувствую его огромное, твёрдое возбуждение, упирающееся в мою промежность. Я рада тому, что сейчас будет: никаких прелюдий, никакой нежности — только чистая, необузданная потребность.