Затем его руки обхватывают мою талию, прижимая спиной к его груди. Он огромный, горячий.

Дорхар наклоняется ко мне, и я чувствую, как его дыхание касается кожи у моего уха, а затем ощущаю его глубокий вдох у самой моей шеи.

— Мне понравилось, — его голос звучит низко и хрипло, заставляя все тело дрожать в предвкушении, — что ты не стала смывать мой запах. Хочу, чтобы ты пахла мной.

— Но… — я пытаюсь вырваться, найти логичный аргумент. — Я же твоя помощница… Тайная! Ты сказал, никто не должен… Ах!.. Ммм…

Мой протест тонет в стоне, когда его рука резко задирает подол моего платья.

Его чуткие пальцы скользят по коже бедер, задев резинку чулок.

Он проводит кончиками пальцев по внутренней стороне бедра, чуть выше края чулка, заставляя меня вздрогнуть. Затем он сдергивает с меня трусики до середины бедер. Воздух касается обнаженной кожи, и по телу пробегают мурашки.

Его пальцы возвращаются, теперь уже скользя прямо между ног, легко, дразняще.

С этим Дорхар не спешит, основательно гладит, умело ласкает так, что я, даже закусив губу, не могу сдержать стон. Тело охотно откликается, становясь влажным под его прикосновениями.

— Правильно сказала, Кьяра, — хрипло выдыхает он. — Моя помощница. И у нас прямо сейчас дело, не требующее отлагательств.

Раздается звук расстегиваемой пряжки ремня.

Давление твердого между половых губ, один резкий, точный толчок — он входит в меня сзади на всю длину, заполняя меня полностью.

Я вскрикиваю, впиваясь пальцами в дерево двери. Боли нет. Только дикая, шокирующая стремительность происходящего и нарастающая, пожирающая все волна возбуждения.

Его движения жесткие, властные, лишенные вчерашней нежности. Он берет то, что считает своим.

И мое тело мгновенно откликается, сжимаясь вокруг него в спазмах нарастающего удовольствия. Я кончаю быстро, почти сразу, с громким, сдавленным криком, беспомощно обмякнув в его руках.

Он не останавливается. Его ритм становится лишь глубже, настойчивее, несмотря на мои спазмы. И через несколько мгновений я чувствую, как его тело напрягается, низкий рык вырывается из его груди, и он изливается в меня, горячим потоком, заполняя глубину.

Мы стоим так, тяжело дыша. Он все еще держит меня, прижимая к себе уверенно и твердо.

Он медленно выходит из меня, проводит по моей промежности очищающим артефактом и поправляет мою юбку. Его ладонь на мгновение ложится на мою спину — короткий, почти нежный жест.

— Вот теперь пойдем, — говорит он, отступая и открывая передо мной дверь.

Я сижу в кресле ректоровской Авроры, прижавшись лбом к холодному стеклу. Гул маховиков кажется единственным стабильным звуком в мире.

Ректор Ирд молча ведет машину, его профиль на фоне светлеющего неба суров и непроницаем. Он держит путь не над центром города, а выбирает глухие транспортные артерии, предназначенные для служебного пользования.

Аврора приземляется в уединенном ангаре на окраине кампуса, куда, как я понимаю, студентам доступа нет. Дверь открывается беззвучно.

Ректор втягивает меня в едва заметную дверь в каменной стене, ведущую в лабиринт служебных тоннелей под Академией. Мы идем в густой тишине, его широкая спина заслоняет меня от всего мира. Он знает каждый поворот.

Он останавливается у неприметной двери.

— Твое общежитие. Четвертый этаж. Никто не должен был тебя видеть.

Дорхар не смотрит на меня, его лицо — каменная маска. Но его рука на мгновение касается моей — короткое, почти невесомое прикосновение, от которого все внутри замирает.

Потом он разворачивается и уходит, его шаги тают в темноте тоннеля. Я остаюсь одна, прижавшись спиной к холодной двери, с биением сердца, готовым вырваться из груди.

До своей комнаты, которую я делю с Розалией, я пробираюсь благополучно.

Прикрываю дверь с едва слышным щелчком, которому Дорхар научил меня у потайных ходов, которыми провел меня сюда.

Каждая моя мышца ноет от усталости и нервного напряжения. Сегодня вечером надо будет сразу же лечь спать.

Воздух в комнате пахнет старой древесиной и сладковатым ароматом зелий Розы — запах привычной, студенческой жизни, которая сейчас кажется иллюзией, миражом, наброшенным поверх новой, пугающей реальности.

— Ну наконец-то!

Розалия сидит на своей кровати, уже одетая, с учебником по алхимии на коленях. Ее рыжие кудри небрежно собраны, а на веснушчатом лице горят живые, любопытные глаза.

— Где тебя носило всю ночь? — спрашивает она, откладывая книгу. — С бала ты смылась, появляешься только утром. Я уж думала, тебя сожрал нестабильный голем!

— Голова разболелась после бала, — выдавливаю я, отворачиваясь, чтобы снять накидку, под которой на мне купленное им платье. — Пошла подышать… и заснула в читальном зале.

— В читальном зале, — медленно, с нескрываемым скепсисом говорит Роза. — В бальном платье. И выглядишь ты… отдохнувшей. Как будто всю ночь не танцевала, а спала на пуховых перинах в королевских покоях.

Она подходит ближе, и ее взгляд, обычно такой веселый, становится внимательным и упертым. Внезапно ее глаза расширяются, и она протягивает руку, чтобы коснуться моих волос.

— Погоди-ка… Твои волосы… Они идеальны. Буквально сияют. — Она трет прядь между пальцами, принюхиваясь с профессиональным интересом алхимика. — Аромат сандала и какой-то редкой горной полыни? Такие масла стоят целое состояние. Их не найти в студенческой лавке. И уж тем более в библиотечной уборной.

Я машинально отстраняюсь, чувствуя, как горит лицо.

Его купальня, его руки в моих волосах, терпкий запах масел, смешанный с его собственным ароматом… Я не стала смывать его запах, и теперь он выдает меня с головой.

Розалия изучает меня, и на ее лице застывает выражение не просто любопытства, а настоящего аналитического интереса. Ведь она может по запаху определить не только компоненты зелья, но и социальный статус его владельца.

Я вспоминаю, как она рассказывала о своей семье потомственных парфюмеров и аптекарей, которые нажили состояние на поставках эликсиров ко двору.

Ее мечта создать эликсир вечной молодости — не просто блажь, а попытка превзойти семейное дело, доказать, что она не просто продолжательница династии, а новатор.

— Просто… попробовала новое средство, — слабо лгу я, чувствуя, как дрожат пальцы, пытающиеся развязать шнуровку платья.

— Кьяра Линд, — произносит она с наигранной суровостью, скрестив руки на груди. — Ты ужасная врунья. С тобой что-то случилось. Или, — она прищуривается, и в ее глазах блеснет догадка, — с кем-то.

От этих слов по спине пробегают мурашки, а низ живота предательски отзывается теплой волной. Воспоминания обжигают: его руки, его губы, его голос, шепчущий «не бойся»…

— Ничего со мной не случилось! — выпаливаю я, слишком резко. — Просто устала. Очень. Давай просто… позавтракаем.

Но Розалия не отступает. Она стоит рядом, изучая мое лицо, и ее следующая фраза заставляет мою кровь похолодеть.

— Ладно. Храни свои секреты. Но, Кьяра… — она понижает голос почти до шепота. — Ты только зашла, а по коридору кто-то прошел. Не как студент. Это были тяжелые медленные шаги. И тень надолго загородила свет из-под двери. Как будто кто-то остановился и слушал.

Я замираю, вцепившись в шнуровку.

— Может, уборщица… — шепчу я, сама не веря своим словам.

— В семь утра? В воскресенье? — Роза качает головой, ее лицо становится серьезным. — Нет. Ступали слишком уж уверенно. Будто в сапогах. Или… будто голем-страж проверял территорию.

Голем-страж. Охранники Академии. Или… агенты Веритека?

Узнали ли они о моем эксперименте? Следил ли за мной ректор, даже проведя тайными ходами? Или эта тень у двери — признак того, что корпорация следит за мной, своим будущим активом?

Розалия видит мой страх. Ее выражение лица смягчается, в нем появляется тревога. Она берет меня за локоть и мягко ведет к двери.