Вокруг слышатся восторженно-испуганные женские шепотки. Да, от нашего ректора здесь всё женское население академии без ума поголовно, от первокурсниц до преподавательниц.

Злясь на себя, я вынуждена признать: он и правда впечатляет. Длинные черные волосы, туго стянутые на затылке, подчеркивают резкие, сильные черты его лица. Матово-изумрудная кожа отливает под светом витражей, а золотистые глаза, холодные и всевидящие, окидывают тяжёлым взглядом зал, заставляя последние шепотки замолкнуть.

Когда он поднимается на возвышение, кажется, будто вырастает гора.

Ректор Ирд возвышается над нами, монументальный и неумолимый.

Он не спешит начинать. Его тяжелый взгляд медленно скользит по рядам, и под этим взглядом студенты замирают, опуская глаза.

Дрогнул даже самоуверенный Габриэль. Рядом со мной Деклан застыл, как вкопанный, а Роза невольно сжимает моё запястье. Себастьян перестал ухмыляться, его лицо становится маской внимания.

Когда золотистые глаза ректора на мгновение останавливаются на мне, время замирает.

В них нет ни гнева, ни упрека — лишь ледяная, безжалостная ясность. Это взгляд судьи, готового вынести приговор.

Затем он отводит взгляд, и я снова могу дышать, но сердце все еще бешено колотится в груди.

Ректор кладет свои большие, сильные руки на деревянный пюпитр, и его пальцы сжимают края так, что костяшки белеют. Он начинает говорить, и его низкий, властный голос звучит с невероятной четкостью, заполняя собой каждый уголок огромного зала.

— Студенты Королевской Академии. Я собрал вас здесь сегодня, чтобы напомнить о правилах, на которых держится наш мир. О дисциплине. И о цене, которую платят те, кто считает возможным эти правила нарушить.

Он делает паузу, давая словам проникнуть в сознание каждого. В зале не слышно даже дыхания.

— На прошлой неделе произошел инцидент в особой мастерской. Студентка третьего курса, Кьяра Линд, проводила там несанкционированный эксперимент.

Сотни глаз устремляются на меня. Я чувствую, как горит лицо, и опускаю голову, желая провалиться сквозь землю. Сердце бешено колотится, а в глазах темнеет.

— Ее стремление к знаниям и попытка улучшить свои результаты похвальны, — его голос звучит почти нейтрально, но от этого еще страшнее. — Обнаруженные ею слабые места в системе безопасности будут исправлены. Ее техническая смекалка не вызывает сомнений.

Я сжимаю кулаки, чувствуя, как дрожат пальцы. Он играет со мной, как кошка с мышкой. Сначала похвала, чтобы больнее было ударить.

— Однако, — его голос становится тверже, как сталь, — Кьяре Линд следовало идти официальным путем. Просить разрешения, а не пользоваться лазейками. Ее халатность могла привести к взрыву, который сравнял бы с землей не только мастерскую, но и соседние здания.

В зале проносится испуганный шепот. Я вижу, как даже Габриэль бледнеет. Деклан сжимает свои мощные кулаки, а Роза хватается за мою руку теперь уже обеими руками.

— Поэтому, — ректор Ирд выпрямляется во весь свой внушительный рост, и его золотистые глаза снова находят меня в толпе. — Кьяра Линд отстраняется от обычных занятий. Она будет отрабатывать свое нарушение в мастерской по индивидуальному плану под строгим надзором. Ее успехи будут пересмотрены.

Мое сердце падает. Это публичная казнь. Все, чего я добивалась за три года, теперь ставится под сомнение. Я вижу, как даже те, кто раньше завидовал моим успехам, смотрят на меня с сочувствием.

— Вы все в курсе, что ни одно происшествие в моей Академии не остаётся безнаказанным, — голос ректора снова наполняет зал, приковывая внимание. — Я каждый раз рассчитываю, что каждое новое наказание послужит уроком для всех, и нарушения закончатся. Но всё равно мы сталкиваемся с новыми проступками. Поэтому сейчас я пересматриваю прошлые наказания. Чтобы вы все! Десять раз подумали, прежде чем решиться на нарушение правил Академии!

Он обводит зал ледяным взглядом, и каждый студент невольно выпрямляется.

— Студенты второго курса, устроившие несанкционированные гонки на садовых големах. Вы не только повредили дорогостоящее оборудование, но и подвергли опасности других студентов. К вашей отработке добавляется полная инвентаризация всех големов в южном крыле.

Двое парней в толпе опускают головы.

— Студент четвертого курса, попытавшийся сдать чужую работу. Ты не только украл интеллектуальную собственность, но и проявил глупость, не сумев даже скрыть следы плагиата. Ты будешь публично защищать не только эту работу, но и три дополнительные, которые подготовишь лично за следующие два месяца.

Ректор проходит по всем известным нарушениям, выставляя провинившихся на всеобщее обозрение и навешивая на них дополнительные наказания.

Теперь уже весь зал замер в ужасе.

— Я надеюсь, все теперь поняли, — его голос звучит финальным аккордом. — Пренебрежение правилами безопасности и академической честью я не потерплю.

Он обводит всех уничтожающим взглядом, и под этим взглядом даже самые дерзкие студенты не смеют пошевелиться.

— Как поняли? — его вопрос звучит как удар хлыста.

— Поняли, господин ректор! — хором отвечает зал, и студенты вытягиваются в струнку.

Ректор выдерживает долгую, уничтожающую паузу. Кажется, время остановилось. Потом он резко разворачивается и выходит так же стремительно, как и появился, оставив зал в гробовой тишине.

А потом тишину сменяет громкий гул обсуждений.

Ко мне сразу же подбегают Роза и Деклан.

— Ничего, Кьяра, не переживай, — шепчет Роза, обнимая меня за плечи. — Он ведь не отчислил.

— Да, и властям не сдал, хотя мог, — хмуро говорит Деклан. — Тебе даже повезло. Индивидуальный план — это очень круто. Без всей этой ерунды с общеобразовательными предметами.

Я молча киваю, чувствуя, как по щекам текут предательские слезы. Я понимаю, зачем он это сделал. Да, это часть нашего договора. Но от этого не менее обидно.

— Мне нужно в мастерскую, — шепчу я, вырываясь из объятий Розы. — Нужно начинать отрабатывать.

Я почти бегом вылетаю из зала, не глядя ни на кого.

Слезы застилают глаза, но я сжимаю зубы, пытаясь сдержать их.

Он сделал, что обещал. Все теперь видят во мне наказанную нарушительницу. И самое ужасное то, что часть этого наказания — настоящая.

Дверь в особую мастерскую открывается с тихим щелчком.

Меня встречает настоящий хаос.

Повсюду валяются осколки стекла, на металлических поверхностях темнеют пятна от разлитых реактивов, а в воздухе висит тяжелый запах гари и химикатов.

Первым делом нужно убрать осколки. Присев на корточки, я начинаю аккуратно собирать их в совок. Каждый хруст стекла под ногами вызывает яркие воспоминания.

Отмахиваюсь от них. Тщательно убираю.

Когда основной мусор убран, я беру ведро с водой и тряпки, глубоко вздыхая.

Вчистую проигрываю свою схватку с собственной памятью.

Вот здесь, у этого аппарата, его большая ладонь накрыла мою руку.

Я провожу пальцами по холодному металлу того самого рычага. Будто наяву слышу его низкий голос, от которого тогда задрожали стеклянные колбы. Он до сих пор отдается в ушах.

Смочив тряпку в специальном растворе, я принимаюсь оттирать пятна от реактивов.

Едкий запах бьет в нос, заставляя вспомнить дым эмориума.

Перед глазами встают яркие воспоминания. Его руки на моей спине в душевой. Твердые, немного шершавые ладони.

«На спине пропустила».

Я с силой тру пятно, пытаясь стереть и это воспоминание, но оно лишь становится ярче.

«Не бойся. Я буду нежен с тобой».

Вместо испачканного стола, я будто наяву вижу его дом. Прохладный шелк простыней, его тихий хриплый голос.

«Первый раз?». «Умница». «Расслабься. Да, большой. Но больно не будет».

И ведь не было больно. Было нереально хорошо.

Он держал меня на руках в купальне. Накормил вкусным завтраком.

А потом — его кабинет, ледяной взгляд и безжалостные вопросы.