Легко целует меня в губы, а сам натягивает штаны и подходит к лабораторному столу, где начинает методично собирать разлитые реактивы и разбитое стекло.

Я сижу, закутавшись в халат, и смотрю на него. Его спина напряжена, мышцы играют при каждом движении. Он работает молча, сосредоточенно, и в этой привычной деятельности есть что-то невероятно интимное после той бури, что пронеслась между нами.

Через некоторое время он возвращается ко мне, держа два стакана с водой. Протягивает один мне.

— Пей, — говорит он просто.

Его голос снова обретает привычную твёрдость, но в глазах остаётся новое, ещё не замеченное мной у него выражение.

Я пью воду маленькими глотками, чувствуя, как она охлаждает пересохшее горло. Он стоит передо мной, наблюдая, и в тишине лаборатории слышно только наше дыхание и тихое гудение оборудования.

Затем он наклоняется и легко целует меня в губы. Смотрит в мои глаза, и это кажется более откровенным, чем всё, что было между нами до этого.

— Тебе стало лучше? — спрашивает он, и уголки его губ взрагивают в лёгкой улыбке.

Этот простой вопрос, эта забота, проявленная после такой бури, трогают меня до глубины души. Я не пытаюсь сдержать ответную улыбку, широкую и сияющую.

— Намного. Спасибо… Дорхар.

От его имени, произнесённого мной, его глаза довольно вспыхивают. Его новый поцелуй лёгок, нежен и слишком короток.

— Давай уберём последствия и продолжим работу.

— Над антидотом? — спрашиваю я, и моя улыбка чуть меркнет.

Мысль о том, что эта связь, это новое хрупкое понимание между нами может быть всего лишь химией, снова сдавливаетв сердце.

Он замечает это, и его взгляд становится пронзительным.

— Нет, в антидоте мы хорошо продвинулись, его потом, — усмехается он, и в его глазах читается не только усмешка, но и обещание. — Сейчас посмотрим, что мы можем сделать с твоим жидким резонатором.

Спустя две недели после публичной порки в главном зале академии, и начала моего индивидуального плана обучения, я сижу за столом в особой мастерской за тщательно запертой дверью.

Мои пальцы скользят по холодной поверхности артефакта — древнего механизма с потускневшими рунами.

Осталось последнее дело на сегодня — разобраться с этим артефактом и зафиксировать обнаруженное в записях.

Дорхар поручил мне проанализировать его с помощью моего дара, используя новую методику, которой сам же меня и обучил. Пока ещё сложно, но успехи уже есть. Сейчас дело точно пойдёт быстрее.

Я закрываю глаза, позволяя сознанию слиться с металлом.

Сначала только смутные образы: вспышки света, отголоски чьих-то голосов. Но постепенно начинаю различать детали. Сложные энергетические потоки, переплетающиеся в сердцевине устройства.

Сверяю ощущения с материалами, которые Дорхар мне предоставил: с древними манускриптами и современными исследованиями.

И вот приходит озарение. Я не просто «чувствую» артефакт, я понимаю его. Принципы работы, заложенные заклинания, даже следы рук создателей.

Это не просто анализ, а настоящая прокачка способностей. Потрясающая методика! Таких глубин я никогда не достигла бы на обычных занятиях.

Мысленно усмехаюсь. Габриэль с его надменностью, да и те старшекурсники, что всегда пытались меня задеть… Они корпят над стандартными заданиями, а я работаю с артефактами уровня магистров.

Индивидуальный план Дорхара — не наказание. Это ускоренный курс для избранных.

Всего две недели прошло, а я уже становлюсь специалистом, выучиться на которого мой отец мог бы только мечтать.

Завершив записи, откладываю перо и томно потягиваюсь.

Мышцы приятно ноют.

Утром Дорхар заходил «проверить прогресс».

Наши «совещания» стали короче, но не менее интенсивными. Быстрый, страстный секс у рабочего стола, его хриплое дыхание у моего уха, его руки на моих бёдрах…

Вспоминая, чувствую, как по щекам разливается тепло, а во всём теле вибрирует сладкая нега.

Мне определённо нравится эта новая жизнь.

Сложные, интересные задачи. И он… ненасытный, внимательный любовник.

Ведь у нас всё время находятся причины, откладывающие создания антидота. Сейчас вот очередная схема не сработала, а для новой нет важного компонента. Да и сама схема под этот компонент ещё не доделана… Резонатор тоже движется, медленно правда. Но быстрее антидота.

Впрочем, я не сильно расстраиваюсь. Главное, дело движется. Угрозы нашим жизням и здоровью пока нет, а моя новая учёба, как и регулярная огненная близость с потрясающим красавцем-ректором меня очень даже устраивает.

Единственное, чего не хватает, общения с подругой. Я почти перестала видеться с Розалией. Наши графики редко совпадают. Да и возвращаюсь я всегда поздно, и ухожу рано, когда она или учится, или спит.

Сегоня Дорхар дал мне выходной. Сказал выспаться и посвятить время себе.

Решаю, что сегодня обязательно найду Розу после того, как закончу здесь всё.

Мысль о Розе вызывает другую, от которой на лице расцветает улыбка.

Вчера Дорхар разрешил воспользоваться дальней связью в его лаборатории, чтобы поговорить с моими родителями.

Я наконец-то услышала их голоса, такие родные. Мама расспрашивала об учебе, папа интересовался техническими деталями моего проекта. И я могла честно сказать им, что у меня все хорошо. Очень хорошо.

Встаю из-за стола, чувствуя приятную усталость и странное новое чувство… уверенности? Счастья? Возможно, и то, и другое.

Прибираю рабочее место, аккуратно раскладывая инструменты. Выхожу из мастерской, направляясь в сторону общежития.

Пора найти Розу и наверстать упущенное.

По пути в общежитие сталкиваюсь с группой сокурсников. Деклан, Себастьян и, к моему неудовольствию, Габриэль стоят на центральной развилке, оживлённо спорят.

— Линд! — Деклан первым замечает меня. — А мы уж думали, ректор тебя в подвалах закопал. Как ты там, живая?

Стараюсь придать лицу максимально несчастное выражение.

— Держусь, — вздыхаю я, опуская глаза. — Не сахар, конечно.

— Сильно лютует? — уточняет Себастьян, изучая меня своим пронзительным взглядом. — Ходят слухи, что Ирд на тебя особо зол.

— Да уж, — снова вздыхаю. — Не позавидуешь.

Но Габриэль, стоящий чуть поодаль, фыркает.

— Что-то ты, Линд, не слишком измученной выглядишь. Даже… посвежевшей.

Горестно вздыхаю, изображая на лице маску страдания.

— Выходной вчера дал… выспаться разрешил. И сегодня ещё один. Говорит, эффективность теряю от переутомления. Но пообещал, что к диплому выносливость появится.

Делаю паузу, давая им прочувствовать весь ужас моего положения.

— А до этого… — опускаю голову, словно вспоминая кошмар, — сидела в комнате абсолютной тишины и настраивала звуковые резонаторы. После двух часов там начинаешь слышать, как растёт плесень на стенах.

Деклан сглатывает. Себастьян приподнимает бровь.

— Или вот… — достаю из кармана случайно забытую в нём пробирку с мутной жидкостью и с видом мученицы протягиваю её Габриэлю. — Сбор конденсата с паровых турбин. Нужно по вкусу определять, какая работает плохо. Хочешь попробовать?

Габриэль с отвращением отшатывается. Вздыхаю и убираю пробирку.

— Каждое утро бегаю пять кругов по подземелью, а за мной стая механических гончих. Для скорости реакции. А два дня назад… — понижаю голос до шёпота, — шесть часов в лабиринте иллюзий. Стены двигаются, нужно искать выход, решая головоломки. Вот после этого чуть нервный срыв не случился. Поэтому дал два дня выходных.

— У нас есть лабиринт иллюзий? — растерянно спрашивает Деклан.

— Я про такой не слышал, — хмурится Габриэль.

— Есть-есть, — таинственно шепчу. — Засекречено.

Вздрагиваю, словно от внезапного звука, и пялюсь на них с расширенными глазами.

— Вы это слышали?

Они в ужасе качают головами.

— Ну вот… — снова горько вздыхаю. — Три дня настраивала камертоны на неслышимых частотах. Теперь постоянный звон в голове. Полезно, кстати. Трещины в металле по отзвуку теперь определяю. Но иногда кажется, что они всё ещё звучат…