— Мммм… — пробормотала что-то во сне Ирия Гай: — отстань, Витька, не до тебя сейчас… — Оксана моргнула. Приподнялась на локте и охнула, схватилась за голову, мир вокруг закружился. Точно, вдруг вспомнила она, мы же вчера с девчонками напились, почти две бутылки вина выпили… или три. Вот у нее голова и кружится, а еще тошнота и слабость, пока лежала — не чувствовала, а стоило чуть привстать, как накатило. Она вспомнила про пьяного отчима, про то как решила было ночевать на вокзале, как встретила Яну Баринову и как потом вместе пришли к Лизе Нарышкиной и она — открыла квартиру Лили. Как они пили вино и ели конфеты, как Барыня сделала вкуснючую яичницу и как они хохотали от души весь вечер, как разглядывали глянцевые журналы с девушками в купальниках и без, как Лизка нашла фломастеры и принялась рисовать всем усы… ах да, они же нашли хомяка, прилипшего к холодильнику…

Реальность вдруг навалилась на нее всей своей тяжестью, и она поняла, что сейчас она не спит. Не может быть ей во сне так худо. Если тебе так худо, то ты точно не спишь. А значит и Ирия Гай ей не снится… она облизала пересохшие губы и опустила взгляд вниз. Ирия Гай тем временем — потянулась, протерла глаза кулачками, зевнула во весь рот, просыпаясь.

Оксана сглотнула. Это что получается… это не Ирия Гай, а самая настоящая Лиля. А значит…

— О, проснулась. — сказала Ирия Гай, проморгавшись и еще разок зевнув так, что Оксана испугалась как она себе челюсть не вывихнула: — а я тебя не знаю. Ты же подружка Лизы, да?

— Аа… — Оксана замирает. У нее жутко болит голова, все вокруг качается и кружится, а еще ее подташнивает и внутри такое ощущение будто вчера ей туда штопор ввинтили, а потом резко выдернули — так нехорошо она себя сейчас чувствует. Мысли спутались в один липкий ком и вместо понятных рассуждений у нее как будто сплошной звон в голове стоял, вот так — БЗЗЗЗЗЗЗЗЗЗЗЗЗЗЗ! Что ей сказать? И как Ирия Гай, то если Лилия Бергштейн оказалась с ней в одной постели?

— Понятно. — кивает Ирия Гай: — нехорошо тебе? Вот был бы тут Витька он бы сказал что-то поучительное… например, — она поднимает палец вверх и Оксана с ужасом понимает, что они лежат под одним одеялом и что на ней — нету бюстгальтера.

— Например вот так… — тем временем продолжает Ирия-Лиля Гай-Бергштейн, нахмурившись и изменив голос: — алкоголизм — это древнейшая и уважаемая традиция, однако каждый юный алкоголик должен понимать простые азбучные истины, например соотношение массы тела на количество выпитого. — она весело блеснула глазами: — но я не Витька, так что скажу просто — пить надо меньше! Познакомимся! Меня зовут Лиля… и ты можешь уже отпустить меня там. У меня и груди-то толком нет, не за что хвататься. Вот лежала бы ты с Валькой Федосеевой, там знаешь, ого какие! Такие вот полусферы! — она показывает руками — какие именно. Оксана вспыхивает и поспешно убирает руку, будто обожглась. И когда она успела? Наверное, когда решила, что это сон и во сне все можно…

— Ааа… — говорит Оксана, отодвигаясь от Ирии-Лили: — аа… извините пожалуйста! Мы… мы все уберем! И деньги заплатим за вино! И конфеты… правда не сразу…

— Чего? — Лиля-Ирия садится в кровати, поджав под себя ноги по-турецки и Оксана понимает, что девушка в одних только белых, хлопчатобумажных трусиках. Она отводит взгляд в сторону и тут же ругает сама себя — чего стесняешься, ты же себя выдаешь, она же тоже девочка, это как в женской бане, подумаешь увидела ее сиськи, ты же не мальчик. С другой стороны, Лилька, наверное, даже с мальчиком стесняться не стала бы, вон у нее на стене фотка висит, где она голая вообще… хорошо хоть сейчас трусы надела. Оксана почувствовала, что ее лицо начало пылать.

Лиля-Ирия внимательно посмотрела на нее и сочувственно кивнула: — так плохо, да? Вы мадеру с портвейном смешали, конечно, будет плохо. Я как приехала так немного обалдела. Захожу в зал, а там картина «Куликовское побоище». Или «Утро стрелецкой казни». Тебя тошнит? С похмелья хорошо рассольчику выпить, да нету у меня ничего. О! Компот есть, венгерский, в банке, он кисленький, сейчас… — Лиля вскакивает с постели, подбегает к одному из многочисленных ящиков у себя в спальне, наклоняется над ним. Оксана машинально отмечает какие у нее стройные и сильные ноги и еще больше краснеет. И чего я стесняюсь, думает она, эта Лиля — она же тоже девочка… почему я как на нее ни гляну — так сразу в краску бросает? Наверное потому, что она инопланетянка… ну не может земная женщина быть такой совершенной…

— Вот! — торжествующе говорит Лиля, доставая из ящика литровую банку с компотом: — сейчас откроем тебе. — она вертит голову, оглядываясь, не находит ничего подходящего, ставит банку на прикроватную тумбочку и… бьет прямо в центр жестяной крышки локтем — сверху-вниз! Оксана только рот открывает. От удара крышка вминается внутрь, края приподнимаются и Лиля, уперевшись двумя большими пальцами — ловко снимает ее.

— На, пей, страдалица. — говорит Лиля, протягивая банку Оксана: — вот чего у меня с утра никогда не было — так это полной квартиры пьяных школьниц. Хорошо хоть вы у меня остались, а не к Витьке пошли, ему с утра такое счастье… точно бы посадили. За растление несовершеннолетних. Давай с самого начала — как тебя звать-то?

— Оксана. Терехова Оксана. — она вдруг понимает, что так и не представилась и ей становится стыдно. Приперлась тут, натворила делов, набардачила в квартире, вина с подругами выдула то ли две, то ли три бутылки, конфет точно пять коробок они вчера заточили… фотки неприличные Лилины разглядывали, а она и вовсе — у нее в кровати заснула, да еще и в одежде! И сейчас было невозможно даже сказать, что было бы хуже — если бы она все-таки разделась бы или то, что она вот прямо в школьной форме заснула… а ведь они вчера еще и джинсы меряли! Хорошо хоть переоделась обратно.

— Ага. — кивает Лиля-Ирия: — Ксюша. И что у вас тут вчера было? Я Лизку с детства знаю… с ее детства, вся эта Вальпургиева Ночь не в ее характере. Она что, из дома ушла? С мамой поругалась?

— Да. И она и… я тоже. — признается Оксана и прикладывается к банке. Венгерский сливовый компот вдруг оказывается самым вкусным питьем на свете — кисловатый, не сладкий, прохладный, он словно глоток холодного счастья в жаркий полдень, и она пьет, пьет и пьет, не в силах остановиться. Наконец — открывается от банки только для того, чтобы перевести дыхание и снова к ней прикладывается, пьет жадно, словно в последний раз.

— Тааак. — Лилька садится на кровать рядом, вытягивает свои ноги, закидывает руки за голову и прислоняется спиной к стене: — значит из дому ушли. Не, я, конечно, вас выгонять не стану, я Лизку давно знаю, но что вы дальше делать будете? Она… ну она я так понимаю на маму рассердилась, да? Из-за Витьки?

— Ага. — кивает Оксана. Она уселась, скрестив ноги и пристроила стеклянную литровую банку с компотом между ног: — все так и есть. Но вы не думайте, мы сегодня же все уберем! Подметем, полы вымоем и… может нужно ковры вытрясти? Я и стирать умею и гладить!

— Угу. Гладить ты точно умеешь, вон как с утра меня гладила… — замечает Лиля-Ирия: — какая все-таки молодежь пошла… продвинутая. Я такого от мальчика могла бы ожидать, но не от тебя. С виду — такая примерная, прямо в школьной форме спишь… пьянючая и на моей кровати. Хорошо хоть не заблевала ничего…

— И-извините!

— Да ладно, это я тебя подкалываю. — машет рукой Лиля: — а с тобой что? Почему из дома ушла?

— Ну… — она отводит глаза в сторону. Рассказывать о себе не хотелось.

— Не хочешь говорить — не надо. — Лиля встает с кровати, потягивается и зевает во весь рот: — ладно, у меня сегодня собрание в обед, будем тактику и стратегию обсуждать. Против «Текстильщика», тоже темная лошадка. Витька говорит, что они никак не могли «Буревестник» выиграть, а они выиграли. Говорят, у них там секретное оружие есть, хотя я этого никогда не понимала… ну то есть какое это секретное оружие, если о нем все знают?

— Наверное… ну наверное все знают о том, что оно есть, но никто не знает какое именно? — осторожно предполагает Оксана.