— Они теперь будут штурмовать, — сказал Чесноков. — Может, стоило его отпустить? Зачем вот так стрелять?

— Они в любом случае штурмовали бы. Не понимаешь? — сказал Бычка сухо.

Чесноков ему не ответил. Тогда Бычка добавил с тяжелой иронией:

— А ты у нас, Василий, идеалист…

Я почувствовал на себе взгляд мехвода. И ничего ему не ответил. Не ответил, потому что в этом не было никакого смысла. Еще тогда, в Айвадже, я решил, что убью Муаллима. Убью за то, что он вербовал в душманы детей. За то, что раздавал им оружие, мины и гранаты.

Остальное для меня было неважно.

— Готовьтесь к бою, — сказал я, снимая автомат с мешка баррикады. — Они снова будут штурмовать.

— Ох и сложный будет бой… — вздохнул Бычка, проверяя магазин своего АК. — Патронов с гулькин нос осталось…

— Надо стоять до конца. — Суворов сглотнул и посмотрел на меня, — выбор, который предложил этот проповедник — не выбор.

Заклацали магазины и затворы. Кто-то проверял оружие, кто-то на своей позиции уже приготовился стрелять.

Бойцы ждали, затаив дыхание.

— Может… Может, они не придут? — спросил Бычка тихо. — Может, умотали уже? Десантура ж, небось, в пещерах уже лютует.

— Да не. Сейчас попрут, — напряженно сказал Суворов и утер пот со лба. — Ты помнишь ихнего главаря? Он, видать, и надоумил этого проповедника про Сашку нашего заикнуться. Хочет сам его убить. Да только хер ему, а не Сашка…

— Ну он же не полный идиот… — Бычка почесал щеку. — Понимает, чем рискует… Против наших они не выстоят. Сколько их там? Двадцать человек? Ну, может, тридцать. А там ВДВ. Им палец в рот не клади…

— А нам, погранцам, — Суворов снова прижал щеку к прикладу, — нам и подавно…

Пока бойцы спорили, в общем-то, ни о чем, я прекрасно понимал — душманы придут. Снова будут штурмовать наши укрепления.

Патронов у нас, конечно, было не густо. Минут на пять боя. Но гранаты оставались. Если уж что — подобраться им не дадим.

А на ВДВ надеяться было глупо. Я не привык полагаться на авось. Слишком небольшим был шанс, что десантники подоспеют к нам вовремя.

И все же он был.

Первые выстрелы врага начались спустя где-то минуту. Солнце уже давно миновало зенит и медленно, но верно опускалось все ниже и ниже. Это давало врагу преимущество, ведь в туннеле с каждой минутой становилось темнее.

Душманы замельтешили в глубине пещеры. Дульные вспышки редкими всполохами проявлялись в широкой черной пасти туннеля.

Мы пригнули головы чуть ли не по самые глаза. Пули щелкали по камням. Ложились в землю перед баррикадой и, конечно, глухо хлопали в стену из мешков.

— Экономить патроны! — кричал я. — Огонь одиночными! Пускай поближе подойдут! Бить будем точно!

Интенсивность вражеского огня быстро возросла. Я видел в темноте силуэты, прятавшиеся за неровностями стен и редкими, но крупными камнями.

Враг пытался прижимать нас огнем. Пограничники отстреливались наверняка — стараясь выбивать врагов одиночными.

У кого-то даже вышло — одна из теней завалилась набок, когда после попадания ноги духа подкосились.

Вдруг другой душман вскочил. В темноте я не мог рассмотреть, что он затеял, но чуйка подсказала — граната.

Я не думал.

Руки будто бы сами спозиционировали автомат. Палец сам нажал на спуск. Два моих выстрела затерялись в шуме треска одиночных и очередей.

Дух вывалился из-за невысокого, в треть человеческого роста камня.

— Граната! — крикнул я. — В укрытие!

Пограничники почти синхронно спрятались за баррикадой.

А потом… взрыва не последовало. Все еще звучала только стрельба. И казалось, шум ее только нарастал.

Но в этой какофонии я уловил новые, давно не звучавшие там звуки — крики людей.

— Нет взрыва! Не рвануло! — крикнул мне Суворов, норовя снова высунуться, чтобы продолжить вести огонь.

— Всем лежать! — закричал я.

Суворов остановился, глянув на меня удивленными глазами.

А потом звуки выстрелов сначала поредели, а потом зазвучали гораздо более глухо.

— Нас… Нас не обстреливают… — удивился Чесноков. — Чего там у них творится?

Я аккуратно высунулся, чтобы посмотреть, в чем дело. А потом увидел спины душманов.

Духов теснили изнутри. Они в панике пятились в нашу сторону, вон из пещеры, сражаясь с каким-то невидимым врагом.

— Наши… — сказал Суворов, который тоже всё же показал голову из укрытия. — Наши их бьют!

И тут духи вышли на свет. Кто-то из них выскочил сломя голову. Другие, помня о нас, вскинули автоматы, пытаясь отстреливаться. Третьи были полностью поглощены боем, что шёл теперь внутри пещеры, и, казалось, даже не смотрели, куда отступают.

— Огонь! — крикнул я и вскинул автомат. — Поможем десанту! Уничтожить врага!

Бойцы почти сразу открыли огонь.

Душманы, зажатые с двух сторон, метались в полнейшей неразберихе. Одни невпопад пытались вести огонь по нам, другие — бессильно отстреливаться от скрытых где-то в пещерах десантников.

Некоторые душманы гибли с оружием в руках, остальные, осознав бесполезность всякого сопротивления и собственную обречённость, бросали оружие и падали на колени, моля не стрелять.

Не прошло и минуты, как в живых осталось человек пять духов, отказавшихся сражаться и сдавшихся буквально прямо перед нашей баррикадой.

— Прекратить! Прекратить огонь! — крикнул я, когда увидел, что Смыкало застрелил шестого душмана, пытавшегося выбросить автомат, но запутавшегося в собственном ремне.

Я сурово посмотрел на опустившего автомат пограничника.

— Что? — спросил он. — Этот был вооружён. Да и ты сам того проповедника хлопнул…

Он хотел сказать ещё что-то, но я его перебил:

— Потом поговорим, в чём разница.

Смыкало недовольно выдохнул, но больше ничего не сказал.

Тогда я приказал бойцам выйти из укрытий и арестовать пленных.

Пограничники, не опуская автоматов, принялись перешагивать баррикаду, кричать на душманов, пинками отбрасывать автоматы, которые те побросали перед собой.

— Руки! Руки, чтоб я видел! — кричал Бычка, тыча стволом автомата в морду какому-то одноглазому духу с бельмом на мёртвом глазу.

— За голову! Лежать! Пузом в землю! — орал Суворов, немилосердно толкая духа в шею, чтобы тот улёгся на землю.

А потом появились десантники.

Не успели мы закончить с пленными, как из туннеля, держа оружие наготове, вышли несколько бойцов-вдвшников.

Одетые в общевойсковую форму, они выделялись тельняшками, которые виднелись под распахнутыми на груди кителями. Некоторые бойцы надели привычные голубые береты. Другие же носили панамы.

Обулись они, привычным делом, в берцы. А на некоторых я заметил кеды-кимры Кимрской обувной фабрики «Красная звезда».

Десантники неплохо так удивились, когда увидели, что душманы, которых они гнали вон из пещеры, уже успели нам сдаться.

Это обстоятельство даже ввело десантников в кратковременный ступор.

Несколько бойцов на мгновение замялись, глядя, как мы уже вяжем духам руки их собственными же кушаками.

Вдруг за спинами бойцов появился их командир.

Невысокий, но широкотелый парень лет двадцати трёх выступил вперёд.

Он носил светлую, несколько вылинявшую «Мабуту» или, как её ещё называли, «прыжковку», ну или «песочку». Голову офицер, а что это был офицер, у меня не оставалось сомнений, покрыл несколько потёртым кепи. Держа автомат на груди, он вышел вперёд.

Десантники, будто бы инстинктивно чувствуя не только его звание, но и силу, которая исходила от этого человека, несговариваясь расступились, давая ему пройти.

Знаков различия командир не носил. Я смог заметить лишь нашивку воздушно-десантных войск защитного цвета у него на рукаве.

У офицера было широкое, молодое лицо и маленькие, очень голубые глаза. Лёгкая, едва заметная чёлка светлых волос выбивалась из-под его кепи.

Увидев десантников сейчас, я вдруг вспомнил, насколько сильно специфика службы отражалась на солдатах.