Суворов и Ткаченко стояли на коленях перед группой душманов.

Над ними стоял тот самый Шахин. Остальные восемь или десять человек, вооружённые до зубов, затихли у него за спиной. Растянулись по тоннелю, словно тени.

— Что вы тут делаете и где остальные? — спросил Шахин на русском языке.

Он говорил властно, жёстко. Тоном, не терпящим неподчинения.

Суворов, сжавшись, втянув голову в плечи, покренился набок от страха. Сгорбился так, будто бы подсознательно желал оказаться подальше от Шахина.

Ткаченко только обречённо опустил голову.

— Значит, ты сбежал, да? — обратившись к Ткаченко, мрачно спросил Шахин. — Значит, ты предал нас.

Дима молчал.

Шахин вздохнул. Достал из кобуры на ремне пистолет. Направил на Диму и щёлкнул курком.

— Я даю тебе выбор, мальчишка, — сказал он, — скажи, где остальные и что вы тут делали. Тогда я сохраню тебе жизнь, и мы обо всём забудем. Ну или… Или я убью тебя как предателя.

Я видел, как у Ткаченко аж затряслись плечи от слов Шахина.

— Сдаст… надо уходить, сдаст же… — заволновался Бычка и принялся тихо подниматься, — этих уже не спасти… Уходим…

— Я считаю до трёх, — голос Шахина эхом разнёсся по глотке коридора. — Раз…

— Саша… Уходим… — торопил Бычка. — Нам до выхода рукой подать!

— Два…

Я стиснул зубы, сжал цевьё автомата.

— Три…

— Стой! Стой, я скажу! — вдруг выдал Ткаченко.

Суворов тут же встрепенулся.

Я не видел его лица, но по движениям тела и головы понял, что он посмотрел на Диму.

— Ну вот, я ж сказал, что эта крыса нас сдаст! — прошептал мне Бычка и хотел было уже дать деру, но я остановил его. Схватил за одежду.

— Стоять. Слушай внимательно…

— Говори, — Шахин ткнул Ткаченко дулом пистолета в темечко.

— Считай до сорока, — сказал я изумленному Бычке, — потом стреляй поверх их голов. Кричи что-нибудь. Какие-нибудь команды. Дальше дело за мной.

— Мразь… Предательская мразь… — шипел дрожащим голосом Суворов.

Бычка, изумленный моим заявлением, с полсекунды помедлил. Потом с его губ слетело что-то вроде:

— Это… Мы все ж тогда покойники…

— Доверься мне, как тогда, в кяризе. Давай. — Я хлопнул Бычку по плечу, а сам быстро и коротко выскочил из лаза, двумя шагами, а потом ползком долез до противоположной стены, а дальше — вдоль нее, пока духи не будут в полной видимости.

— Скажу… — услышал я Ткаченко. — И скажу!

— Больше я ждать не буду, — раздался грозный голос Шахина. — Рассказывай.

Я занял позицию, залег, прицелился, но не в Шахина, а в бойца, который держал лампу.

— Я скажу, — продолжал Ткаченко, — иди ты на х…

— Лежать! Лежать всем! — заорал я во весь голос.

Вдруг прогремела протяжная, длинная очередь, которую Бычка выпустил над головами душманов. Пули щелкали о камни, рикошетили с характерным пением. Гул выстрелов оглушительной волной пронесся по всей пещере.

Душманы аж присели. Заметались, не зная, откуда стреляют — сзади или спереди.

Я дал короткую очередь в духа с лампой. И попал.

Душман задрожал, а потом лампа, пробитая пулей, лопнула в его руках. Немедленно туннель погрузился в полнейший мрак.

— Ура! В атаку! — кричал Бычка, стреляя куда-то вверх, — обходи! Обходи их с двух сторон!

Потом затарахтело. Тут и там во тьме стали мелькать дульные вспышки, когда духи беспорядочно принялись палить куда попало.

— Ко мне! Ко мне давай! — заорал я и дал очередь по пляшущим в коротких всполохах дульного огня теням.

Признаюсь, план был отчаянным даже по моим меркам. Теперь расчет был только на самих Ткаченко и Суворова. Сообразят, доползут — могут остаться живы.

Душманы же повели себя ровно так, как я и ожидал — они впали в полнейшую панику. Без света, не понимая, откуда ведут огонь, они вынуждены будут отступить и перегруппироваться. Но был и минус — очухаются эти сукины дети быстро. Сейчас мы кардинально сократили собственное время на подготовку к штурму выхода.

Но рассуждать было поздно. Нужно было заплатить цену, и я ее заплатил.

Стрельба, крики на дари, стоны раненых и вопли ужаса не прекращались еще несколько секунд.

Во всполохе очередной дульной вспышки я увидел тень, несущуюся в мою сторону.

А потом выстрелил по памяти. Услышал стон и треск камней, когда тело рухнуло на землю.

Я знал — это был не наш. Ни Суворов, ни Ткаченко просто не успели бы схватить автомат в такой неразберихе. А этот был вооружен.

Так мы по очереди и сопровождали душманов огнем. Но очереди наши теперь были короткими и осторожными, чтобы сократить шанс того, что нас распознают по дульным вспышкам.

Я выстрелил в очередной раз. И в свете собственного огня заметил, как двое ползут в мою сторону.

Не сразу я понял — люди это, трупы или просто большие булыжники. Но в оглушительном грохоте выстрелов и вспышках вражеского огня смог рассмотреть — это наши.

Я поднялся на присядку. Оба бойца, что приблизились ко мне, застыли, заметив перед собой человека.

А потом один из них вскочил на ноги и бросился прямо на меня.

Вместе мы рухнули на землю. Но я сгруппировался и, используя инерцию тела, перекинул нападавшего через себя. Человек со стоном грохнулся на землю.

Я схватил его за одежду.

— Суворов! — догадался я.

В темноте я не видел лица Жени, но тот отозвался сдавленным голосом:

— А⁈ Селихов⁈ Ты⁈

— Давай деру назад по туннелю! Я за тобой! Ну, пошел-пошел!

Я подтолкнул Суворова. Тот неуклюже поднялся и побежал.

— Саша⁈ — услышал я изумленный голос Ткаченко, — я…

— Потом! Давай за ним! Я прикрываю!

Когда Ткаченко с Суворовым дали деру, я еще несколько раз выстрелил куда-то в землю, поддерживая все еще не прекращающуюся шумиху. Потом отступил к позиции Бычки.

— Давай назад! — хлопнул я его по плечу.

Бычка выпустил еще несколько коротких очередей в постоянно разрываемую дульными вспышками темноту и отступил.

Я почти сразу побежал за ним.

Времени было мало. Либо духи очень скоро поймут, что их обдурили, либо станут пытаться отступать. Да только в какую сторону?

В темноте, в таком замкнутом пространстве и хаосе тяжело было определить, откуда по тебе ведут огонь. Разве что ориентироваться на дульные вспышки.

И, кстати, не факт, что душманы не заметили наших выстрелов. Возможно, просто они оказались слишком сбиты с толку, чтобы организовать огонь по нам с Бычкой.

В любом случае — сейчас ситуация была непредсказуема. Она могла повернуться к нам и более, и менее удачным боком.

Бычка бежал первым.

— Куда⁈ Куда идти, я ни черта не вижу! — орал Суворов где-то спереди.

— Лампа! — крикнул я Бычке.

— Сука! Оставил там!

— Так не пройдем! Я вернусь! — решил я. — Ждите тут!

А потом отчаянно помчался в обратную сторону, надеясь, что душманы еще не организовались. А надежды было мало — оглушающие шумы выстрелов давно затихли.

Я буквально на ощупь пробрался к лазу, где затаился Бычка. Стал искать где-то у себя под ногами лампу.

Душманы еще копошились, но уже не стреляли. Однако они отступили дальше по туннелю. Я слышал стоны раненых, задетых дружественным огнем духов. Слышал громкие, резкие крики на дари. Слышал приказы, которые кто-то, видимо, Шахин, раздавал своим людям.

Времени было мало.

Лампу я нащупал быстро. Она лежала на боку у противоположной от позиции Бычки стены лаза. Благо, я наткнулся на ее стеклянный кожух и сразу понял — не разбита. Схватив лампу, я торопливо, на ощупь, принялся продвигаться назад.

— Бычка!

— А!

— Спички!

Мы с Бычкой встретились буквально на ощупь. В темноте я слышал, как он судорожно чиркает спичкой. Видел краткие искорки. Слышал ругань солдата, когда ему не удавалось зажечь спичку. А потом и вовсе Бычка рассыпал коробок. Заматерился такими словами, которых я уже давно не слышал.

Наконец он нашел в коробке какую-то оставшуюся спичку и умудрился зажечь ее. Огонек тотчас же осветил наши лица, ударил по глазам, оставив в них неприятные красно-желтые пятнышки.