В его устах все выглядело так просто. Может, так оно и было. Сама мысль о том, чтобы избавиться от часов и больше никогда не видеть эти выпирающие жемчужины, приносила облегчение. Миссис Дайер будет убита горем. Но под вечер того дня я осознала, что владелица театра относится к тем женщинам, что скорее предпочтут увидеть часы уничтоженными, чем в руках соперницы.

– Хорошо, – согласилась я. – Давайте сделаем это завтра.

Воздух пронзил скрежещущий визг. Я испугалась, хотя слышала его уже много раз. Крик совы. Все это, конечно, на сцене. Король Дункан лежал мертвым, а Макбет с этого момента лишался сна.

Сайлас широко улыбнулся мне.

– Это нам знак от самого «Меркурия». Завтра коварная королева падет.

Энтони уже попозировал для одиночных портретов. Он сидел рядом с шефом в переднем ряду партера и просматривал выборочные фотографии. На нем был голубой королевский дублет с малиновыми вставками и трико в тон, но человек на карточках был изображен лишь в разных оттенках серого, черном и белом – рассыпающийся в прах Макбет.

Настала очередь Лилит занять место на фоне декораций. Я стояла возле оркестровой ямы, сжимая рукой ошейник Эвридики. Она тявкала всякий раз, когда вспыхивал порошок.

На мой взгляд, кадр получался отличный: леди Макбет в своей пурпурной парче возлагает корону на свою голову. Но фотограф то и дело прятался за свою накидку и появлялся со вздохом.

– Почему так долго? – вопрошала Лилит, вынужденная стоять в одной позе.

– У нас не получится четкого изображения, если вы не будете стоять смирно, мадам.

– Я стою! – огрызнулась Лилит.

В воздухе начал появляться запах дыма.

Лилит вроде бы стояла застыв, как статуя или соляной столб. Мой взгляд постоянно опускался на часы, висевшие у нее где‑то в районе бедра. Я могла бы их незаметно снять. Я знала, что могла. Но все же мысль об этом приводила меня в такое же нервное состояние, какое охватывало Клементину перед выходом на сцену.

Эвридика зарычала от очередной вспышки.

– Готово? – спросила Лилит сквозь стиснутые зубы.

– Боюсь, нет, мадам. Все дело в мышцах вашего лица. Ни на одной фотопластинке нет четкости.

Сердито запыхтев, она опустила руки.

– Мистер Дайер! – прокричала она. – Мистер Дайер, это невозможно.

Шеф оторвал взгляд от фотографий Энтони.

– Что такое?

Лилит проковыляла к переднему краю сцены и резко выпростала руку в сторону фотографа.

– Я стояла не шелохнувшись, как доска, а этот парень утверждает, что фотография получается нечеткая.

– Полно, такого не может быть! – рассудительно ответил шеф. Вручив фотографии Энтони, он встал и подошел к тому месту, где на треноге стояла камера с фокусировочным мехом. – Позвольте взглянуть, что там получается?

Фотограф и его ассистент показали ему стопку забракованных фотопластинок. Я подвинулась ближе, чтобы посмотреть. Силуэт леди Макбет на снимках выглядел размытым. Изображение получалось расплывчатым по краям. Лицо двоилось, будто запечатленное во время движения.

– Нет, нет. Так точно не подойдет. – Шеф погладил свои бакенбарды. – Но виновата не мисс Эриксон. Она прекрасно знает, как нужно позировать для фотографий.

Меня осенила вдохновеннейшая мысль. Я увидела наш шанс, а то, что Лилит разволновалась, было нам только на руку.

– Сэр, возможно, – предложила я, – нам нужно немного отдохнуть от этой позы? Вы не могли бы сфотографировать Лилит и Энтони вместе? Так у нее хотя бы руки отдохнут.

Шеф не заметил, как я к нему подкралась, и удивленно обернулся.

– Ей-богу, вы правы, мисс Уилкокс. Смена положения все решит. Давайте вернемся к этому кадру позже.

Я подтолкнула ногой Эвридику.

– Вы не подержите собаку, сэр? Ей не нравится порошок. Мне нужно привести в порядок мисс Эриксон.

– Конечно, конечно. Иди сюда, девочка. Ты ведь не такая скверная, да?

Фотограф устало объяснил актерам, как следует встать. Энтони вместе с Сайласом поднялись на сцену, а я пошла вслед за ними. Сердце молотило, будто поршень.

– Тан должен стоять и глядеть вверх, навстречу судьбе. Вон туда. – Фотограф указал на правое крыло бельэтажа. – Руку можно положить на грудь, чтобы подчеркнуть больную совесть. Леди льнет к его плечу. К левому плечу, мадам. Она лукава… тихо подбирается, чтоб нашептать свои губительные мысли.

– Ну как же, понимаю, – пробормотала Лилит. – А человек, который совершает убийство, совсем невинен, бедняжка.

– Подождите, – прохрипела я. Мне перехватило горло. Там, на сцене, где софиты пекли голову, я почувствовала себя уличенной. – Лицо не гладкое, и шлейф сминается.

– Да, да, позвольте нам поработать! Вы же не будете снимать эти чучела? – Сайлас протиснулся вперед и, как курица-наседка, засуетился возле Энтони, нанося еще больше пудры на его и без того бледную кожу.

Мне не нужно было даже притрагиваться к Лилит: она с головы до пят являла собой образ королевы-убийцы. Но я все равно пригладила ей волосы и подкрасила губы, все это время избегая смотреть ей в глаза.

Энтони расставил ноги и стоял, как ему велели, подняв свой благородный подбородок. Одна его рука покоилась на ножнах, вторая на сердце. Лилит прислонилась к его плечу.

Чувствуя дурноту, я наклонилась и встряхнула ее юбки. Несмотря на то что в зрительном зале никого не было, у меня создавалось впечатление, что на меня смотрят. Рука не дрогнула; мне удалось отцепить часы одним быстрым движением.

Я поднялась слишком быстро, и кровь прилила к моей голове, но уже через мгновенье рядом оказался Сайлас и сжал часы в своей ладони. Я ждала, что Лилит сейчас завизжит или шеф поднимет шум, однако же она стояла в своей позе, а он продолжал сюсюкать с собакой.

Мы вместе с Сайласом шмыгнули за кулисы. Его торжествующая улыбка сияла в полутьме. Конечно, в какой‑то момент Лилит неминуемо заметит пропажу, и тогда разверзнется ад. Но пока что мы были победителями.

Фотограф сделал не меньше трех снимков. И тогда Сайлас издал драматический вздох, не хуже любого актера.

– Нет! – вскричал он, выходя на сцену. – Чего‑то не хватает. Какой‑то существенной детали. У леди М в руке должен быть кинжал.

Лилит простонала.

– Во имя всего святого. Мистер Дайер!

Шеф склонил голову набок.

– В общем‑то, мисс Эриксон, мне кажется, он прав. От такого образа будет захватывать дух: кинжал, прижатый к его щеке. Мы можем ненадолго прерваться?

Энтони сглотнул. Я догадывалась, о чем он подумал, но кинжалы были не острые. Лилит со стоном от него отлепилась. Я с ужасом ждала, что она посмотрит вниз или, сделав какое‑то движение, поймет, что ее пояс стал легче.

– Он наверху, в костюмерной – я его полировал. Вернусь в мгновенье ока. – Сайлас подмигнул мне и исчез за кулисами с другой стороны. Мне было слышно, как под его весом скрипит лестница.

Я быстро спустилась со сцены и забрала у шефа Эвридику.

– Спасибо, сэр. Теперь я сама.

Эвридика в немом укоре подняла на меня свои глаза. Животные умные; она, несомненно, почувствовала мое предательство.

Фотограф яростно протер линзы своей камеры.

– Что такое, приятель? – спросил шеф.

– Прошу прощения, сэр. Раньше у меня такого никогда не было. Тут какая‑то рябь.

– Это нелепо! Ваша камера неисправна. Сначала снимает нечетко, теперь делает пятна. У вас есть другая?

Сайласа не было всего минуту или две. Мне это время показалось вечностью. Мне ужасно хотелось убедиться, что дело сделано, что часы разбиты на мелкие кусочки. Куда же он подевался? Дошел ли он до костюмерной?

На сцене Лилит, положив руки на бедра, слушала, как фотограф препирается с шефом.

– С меня довольно этого вздора, – перебила она. – Мы столько часов здесь стоим.

– Я все улажу, мисс Эриксон, – пообещал шеф.

– Нет, покажите мне. Покажите, где я якобы делаю неверно. – Она размашистым шагом подошла к нам. Мое сердце замерло в груди. Сейчас она, конечно же, заметит, что часы не бьются по бедру.