Предложение было настолько заманчиво, что даже не верилось. Это было ясно с самого начала. Возможности не валятся на нас с неба, их приходится вырывать зубами и когтями. Ведь я это прекрасно знала. Хотя все‑таки мне хотелось в этом ошибиться.

В то утро дождь, подобно раскричавшемуся младенцу, упорно не хотел утихать. Зонта у меня не было. Поскольку на омнибусе можно было преодолеть лишь часть пути, к моменту своего появления у высоких белых домов я уже насквозь промокла.

Чуть раньше я наступила в лужу, и теперь в левом ботинке хлюпала вода. Я замедлила шаг, дабы убедиться, что иду в верном направлении, но сквозь пелену измороси разглядеть номера домов было сложно.

Некоторое время я бродила, слушая, как капает вода с карнизов, и забавляя себя мыслью о том, чтобы развернуться и отправиться домой. Но наша семья и без того нанесла этим людям серьезную обиду. Лучше уж увидеться с хозяйкой и после получить небольшую передышку, чем прямо сейчас вернуться в тесную комнатенку, где дел всегда невпроворот.

Когда мне наконец удалось отыскать дом под номером тринадцать, оказалось, что он ничем не отличается от соседних домов: три этажа, стены из белого кирпича и сланцевая крыша с мансардными окнами. Из окошка детской на самом верху выглядывала девочка лет шести с ангельским личиком. Стекавшие по стеклу капли дождя издалека походили на струящиеся по пухлым щечкам слезы. Я махнула ей рукой. Девочка не успела ответить на мое приветствие, потому что в окне появилась чья‑то рука, повернула ее за плечо и плотно задернула штору.

Меня это не удивило. Люди благородного происхождения приучают своих детей к сдержанности с самого юного возраста, и, возможно, правильно делают.

Дверь парадного входа блестела черным лаком, как начищенный ботинок. Такие, как я, туда заходить не должны. Поэтому я ухватилась за скользкие металлические перила и спустилась по лестнице в цокольную часть дома. Не сказать, что я нервничала; нервное возбуждение подразумевает надежду на благополучный исход. Я же просто устало тащилась, как загнанная лошадь на живодерню. Хоть миссис Дайер и оформила свою просьбу в виде приглашения на чай, в действительности это могло быть лишь внешним проявлением благородного воспитания. Могло статься, что ничего хорошего она не скажет. Единственное, для чего она могла бы меня разыскивать, – это ради сообщения очередного плохого известия.

Я постучала в дверь черного хода. После длительного ожидания она открылась, и за ней показался прыщавый юноша.

– Чего вам?

– Я пришла к миссис Дайер.

Юнец смерил меня взглядом, начиная с обвисшего капюшона и заканчивая заляпанными грязью юбками.

– Что‑то непохоже.

Щеки у меня вспыхнули, причем скорее от гнева, чем от смущения. У меня выучка в два раза лучше, чем у него, и я уж точно умею вежливо принимать посетителей.

– Что ж, в таком случае пойдите и справьтесь у нее. Передайте, что пришла Дженни Уилкокс.

Мальчишка снова оглядел меня.

– Пожалуй, можете зайти, чтобы не стоять на дожде. Но я буду за вами приглядывать.

Он впустил меня в прокопченную кухню с пятнами сажи на стенах и уселся за длинный стол из сосновых досок. На чугунной кухонной плите кипела кастрюля. Я ожидала увидеть толпу слуг, подобно тому, как было в доме миссис Филдинг. Но здесь только этот юнец точил ножи и чистил столовое серебро.

Я встала у очага, чтобы немного обсохнуть. От одежды начал подниматься пар, и я почувствовала, как над ушами курчавятся волосы. Так происходило всегда при повышенной влажности. Вид у меня будет неряшливый. Хотя, может, это и неплохо. Ведь тогда миссис Дайер может и пожалеть брошенную на произвол судьбы замарашку.

Где‑то в глубине дома пробили часы. Десять – точное время назначенной встречи. Тут как по волшебству появился лакей в старомодной ливрее и напудренном парике.

– Сюда, пожалуйста.

Он повел меня из помещений для прислуги по длинному коридору, и всю дорогу нас сопровождал тихий шелест дождя. Дом выглядел элегантным и ухоженным. На приставных столиках между окнами красовались вазы со свежими цветами, на стене сияло зеркало. Из-за долгого перерыва в работе благородная обстановка вогнала меня в некоторое смущение. Неужели когда‑то такие просторные помещения и впрямь доставляли мне удовольствие?

Лакей бесшумно скользнул к двери рядом с напольными маятниковыми часами в самом конце коридора. Он постучал, сосчитал про себя до пяти, а затем открыл дверь.

Взору открылась отделанная бледно-зеленым ситцем гостиная. На окне стояли горшки с папоротником, и висела клетка с попугайчиками-неразлучниками. Камин не горел – в конце концов, был еще август, и потому место возле очага занимала пара фарфоровых собачек.

На диване, устремив взгляд на фарфоровые фигурки, сидела леди. Ее светло-каштановые волосы были уложены в высокую прическу, державшуюся при помощи гребней. На ней было бирюзовое платье с высоким воротником и модными, расходящимися книзу рукавами. Выходит, это и была отправившая мне письмо миссис Дайер. Жена владельца театра «Меркурий».

Лакей кашлянул.

– Мисс Уилкокс к вашим услугам, мадам.

Миссис Дайер медленно повернулась ко мне. Она была красива, слегка за сорок.

– Вот как, – произнесла она, улыбаясь ярко-красными губами. – Прошу, проходите. Садитесь.

Она подалась вперед и стала разливать чай из чайника, стоявшего перед ней на серебряном подносе. Руки у хозяйки дома дрожали. Чашка стучала о фарфоровое блюдце, как зубы от холода.

Но почему? Миссис Дайер находилась у себя дома. Она сама попросила меня прийти. У нее определенно не было никаких причин для беспокойства.

Я осторожно присела на краешек стула, стараясь, чтобы на обивке не осталось мокрого пятна. Не зная, что сказать, я хранила молчание.

– Это все, Джеймс, – обратилась она к лакею.

Тот отвесил низкий поклон и отступил назад, словно выходя из покоев королевы.

Миссис Дайер разбавила чай молоком.

– Я очень рада, что вы получили мое письмо, Дженнифер, – ведь я могу называть вас Дженнифер?

Я приняла чашку из ее холеных рук.

– Да, если вам угодно. – Это был единственно уместный ответ, хотя я бы предпочла, чтобы она меня так не называла. Обращение ко мне по имени подразумевало некоторую степень знакомства. Я ее совершенно не знала. Миссис Дайер впервые встретилась со мной взглядом. Глаза у нее были зелеными, как полынь.

– Вижу фамильное сходство. Вы похожи на брата.

Мои пальцы обвили ручку чашки.

– Простите меня, мадам, но… Не вполне понимаю, для чего вы позвали меня. Если Грег ушел из театра, задолжав вам деньги, я не могу… У меня нет…

Миссис Дайер оценивающе посмотрела на меня поверх своей чашки и аккуратно отпила. По всей видимости, она поняла, что я сказала ей чистую правду. Брат оставил нас без гроша, и мы едва сводили концы с концами.

– В действительности, мистер Уилкокс и впрямь взял больше, чем ему полагалось. Жалованье ему выплатили вплоть до следующего квартального дня. Но не подумайте, пожалуйста, что я пригласила вас ради того, чтобы стребовать его долг. Я бы хотела обсудить с вами более… деликатный вопрос.

Пульс у меня участился. Всякий раз, когда я считала, что разгребла учиненный братом погром, на поверхность всплывали все новые нечистоты. Неужели он и у своего бывшего работодателя что‑то украл? Возможно, руки у миссис Дайер дрожали по той же причине, что и у меня; быть может, это происходило оттого, что она с трудом сдерживала вызванную обидой ярость.

Я пила чай, стараясь выиграть время.

– Вам нравится бывать в театре, Дженнифер?

Ее вопрос застал меня врасплох.

– Очень нравится, когда выпадает возможность туда попасть. Я уже давно ничего не смотрела… Грег брал меня на балкон один или два раза, когда только начал работать у вас. Мы смотрели «Ист-Линн» и «Корсиканских братьев». – Теперь эти счастливые воспоминания стали вызывать у меня лишь досаду.