Но она, не останавливаясь, промчалась мимо нас с Эвридикой. Ее голова исчезла под накидкой.

– Вот! – Ее голос доносился приглушенно. – Я не размазана. Какие‑то пятна видны, но силуэт четкий. Я все время стояла правильно. – Она умолкла, по-прежнему оставаясь под накидкой. Больно уж тихо. – Подождите-ка. Я не вижу… Где мои часы?

В этот момент и раздался вопль Сайласа.

Его крик разнесся по колосникам и ворвался в зрительный зал. Я посмотрела наверх, но ничего не увидела: веревки и шкивы были окутаны полумраком.

Тишина затягивалась.

– Дружище! – прокричал Энтони не без тревоги в голосе. – У тебя все в порядке?

В ответ заскрежетала лебедка. Что‑то стремительно падало вниз. Через мгновенье ока этот предмет ударился о сцену с такой силой, что открылся люк.

Энтони отскочил в сторону. Эвридика, залаяв, вырвала поводок у меня из рук.

Шеф бросился на сцену и замер у открытого люка, как плакальщик над могилой.

– Боже правый!

Способность здраво мыслить покинула меня; я представила себе, что Мельпомена застала Сайласа врасплох и побила своей дубинкой.

В зрительном зале водворился полный хаос. До меня из подвала под сценой доносились крики и топот шагов.

Придя в себя, Энтони подбежал к люку.

– Сайлас! – Шеф вцепился в него, не давая заглянуть в люк. – Сайлас!

Этого не могло быть. Я поспешила к той стороне сцены, где располагалась лестница в подвал. От подъемного барабана лебедки бежали люди. В свете фонарей было видно, что их лица бледны от ужаса.

Кровь была веером разбрызгана по полу. В центре, подергиваясь, лежал Сайлас, и череп на его затылке был расколот, как яичная скорлупа. Его ноги были неестественно выгнуты.

Все это было не похоже на явь. Это не могло быть явью. Просто сценический эффект.

– Нет! – Я подбежала к нему, чтобы помочь, но ему уже не помогли бы никакие бинты. Сайлас издавал булькающие звуки и стонал, кровь изливалась из него потоками. – Сайлас, что произошло?

У него не получилось мне сказать.

Никто не смог этого вынести. Сквозь юбки я почувствовала тепло и поняла, что мой друг умрет через считаные минуты. Я взяла его руку. Она была неподатлива и клешней сжимала часы Лилит.

Глаза Сайласа смотрели на меня умоляюще, но губы отказывались ему повиноваться, и когда я нагнулась к нему, то услышала лишь его последний вздох.

– Нет, – зарыдала я. – Пожалуйста, нет.

Подошли люди и начали меня оттаскивать.

– Идемте, мисс. Вы уже ничем не поможете.

– Я не хочу его оставлять!

– Лучше не трогайте его. Нам нужно позвать полицейских, мисс.

Показался нос Эвридики, просунувшийся возле моих ног. На короткий миг я подумала, что животное хочет меня пожалеть. Но собака Лилит потрусила к изувеченному телу Сайласа, и обагрив лапы, принялась спокойно лакать его кровь.

Коронер [12] производил дознание в местном пабе. В обстоятельствах смерти Сайласа разбирались там, где разило пивом и табачным дымом, в то время как его тело лежало по соседству в бильярдной. Мы приложили все силы, чтобы привести его в порядок для показа жюри коронера и журналистам, но лица людей все равно зеленели при виде тела. Это было несправедливо. При жизни Сайлас был первым щеголем.

Мы как свидетели плечом к плечу сидели за круглым столом, покрытым круглыми отметинами от влажных донышек бокалов. Без наводящих лоск рук Сайласа Энтони выглядел неопрятно: волосы неаккуратно напомажены, шейный платок перекосился. Он сжимал в руке носовой платок с черной окантовкой, но не утирал катящихся по щекам слез. Я обнаружила, что не могу плакать после эмоционального взрыва в самом начале. В моей голове образовался целый клубок вопросов, на которые нужно было ответить прежде, чем я смогла бы начать горевать.

Дознание почти ничего не прояснило. На мостике повреждений не имелось, перила были целы, и ничто не указывало на возможную причину его падения. В тот момент рядом не оказалось ни единой живой души, и никто не видел, что произошло.

А что им могла сообщить я? Что однажды вслух произнесла слово «Макбет» и трижды не обернулась вокруг себя? Что Сайлас умер с проклятыми часами в руке? Это было чушью, и я это понимала. Однако внутренний голос нашептывал, что все эти факты имели отношение к делу.

Это Лилит подняла на допросе вопрос о часах, хоть и подошла к нему с неожиданной стороны. Она непринужденно развалилась на стуле, будто произошедшее не представляло для нее особенного интереса.

– Вы записали в показаниях, что этот несчастный… Как бы это сказать? – Она потерла подбородок. – Что в момент смерти он незаконно владел моей собственностью? Я не пытаюсь таким образом очернить его личность. Но это может быть важно. Если покойный имел склонность к мелкому воровству, то мог и врагов себе нажить.

Энтони встал из-за стола и вышел из зала.

Стыд тяжким грузом лег мне на плечи. Это я придумала украсть часы, однако всю вину взял на себя Сайлас, хоть и посмертно. Мне почему‑то казалось, что я обошлась с ним так же, как поступил со мной Грег.

За стол вернулась Лилит. Она беззастенчиво вытащила из кармана свою безделушку и принялась ласково поглаживать. На ониксовом корпусе часов не осталось ни щербинки, ни царапинки. Лилит просто стерла с них кровь Сайласа и забрала себе.

Рассмотрев дело меньше чем за час, жюри вынесло заключение о смерти в результате несчастного случая. «Меркурий» не обвинялся в халатности. По мнению членов жюри, Сайлас, до этого десятилетиями благополучно взбиравшийся в костюмерную, споткнулся и разбился насмерть по неосторожности.

Такой итог не устроил никого. Но что еще могло выяснить жюри коронера?

Шеф подался вперед, обращаясь к нашему тесному кружку, собравшемуся вокруг стола:

– Это был тяжелый день. Давайте снова соберемся внизу и поднимем бокалы в память о Сайласе.

Мы побрели вниз по лестнице, а потом свернули налево, в главный зал – помещение с облицовкой красного дерева, латунными светильниками и матовыми стеклами. Я чувствовала себя слишком дерзкой и веселой, будто наверху не лежал разваливающийся на куски труп.

Люди останавливались, чтобы посмотреть на проходящую мимо Лилит. Отовсюду неслись перешептывания: «Это она?», «Смотрите, кто идет!».Она делала вид, что не слышит, и лишь улыбалась своей манящей улыбкой. У меня чесались руки сбить эту улыбку с ее лица.

Весь остальной театральный люд уже собрался там. Они не видели произошедшего, но захотели прийти из уважения. Миссис Дайер сидела на маленьком диванчике и беседовала с Клементиной. На ней снова было все черное.

Я редко видела миссис Дайер и Лилит в одной комнате. Мне было интересно, как же они себя поведут, но каждая, по-видимому, была рада игнорировать присутствие соперницы и вела себя так, будто той и не существует вовсе.

Миссис Неттлз стояла возле бара. Ее золотисто-каштановые волосы покрывала шляпка. Она заказывала херес, но, увидев меня, попросила два.

– Судя по вашему виду, вы не откажетесь, мисс Уилкокс.

Я с благодарностью приняла бокал. Сладкий насыщенный вкус хереса встряхнул мои чувства, что было мне крайне необходимо.

Миссис Неттлз покачала головой.

– Бедный Сайлас. Мы столько проработали вместе. Я и помыслить не могла, что у него будет такой конец! Вечно жаловалась на его маленькие причуды и капризы, но я его любила.

– Он это знал, миссис Неттлз. Он считал вас настоящим другом.

Легко было говорить утешительные слова другим – я занималась этим бо́льшую часть жизни, – однако про себя я переживала все заново. Мог ли на колосниках находиться кто‑то еще, кто столкнул Сайласа с мостика? Тот, кто сбежал прежде, чем его заметили? Это выглядело единственным логическим объяснением, хотя едва ли можно было назвать утешительной мысль о том, что в «Меркурии» завелся убийца. Да и кому понадобилось бы убивать Сайласа?

Я глянула на Энтони, забившегося в угол за заставленным пустыми бокалами столом.