Я крепко сжала его в объятиях.

– Ни в чем ты не виноват. Ты меня слышишь? Если в этом и есть чья‑то вина, так это… – Я успела вовремя остановиться. Перекладывание вины на Грегори не сделало бы Берти счастливее.

Сплошной бардак.

Первой, кого я увидела в «Меркурии» в тот день, была миссис Дайер. По долгу службы мне пришлось пройти мимо директорского кабинета, и дверь оказалась открытой настежь. Там рядом со столом шефа появился еще один новый, более модный и изящный; за ним вертелась миссис Дайер.

– О, Дженнифер! – прокричала она. – Зайди, пожалуйста, на минутку.

Я нехотя остановилась. Мне было страшно, что она каким‑то образом все поймет по моему лицу, увидит, что я принимаю деньги от ее мужа, ее деньги, чтобы растить ребенка Лилит.

– Слушаю, мадам.

– Заходи.

В кабинете было жарко и душно, как в общественной бане.

– Обустраиваете собственное место, – заметила я.

– А почему бы и нет? Этот театр принадлежит мне не меньше, чем Хью. В действительности даже больше. Ради него я пожертвовала всей своей гордостью без остатка.

Я в подробностях рассматривала ее рабочее место. Помимо обычных подставок для перьев, пресс-папье, чернильниц и сценариев, там лежала фотография Юджина Гривза. На ней он был запечатлен в длинном черном плаще. Руки его были подняты, пальцы расставлены, а одна рука направлена в сторону камеры. Губы были подняты, обнажая оскал зубов.

– Лорд Рутвен, вампир, – объяснила мне миссис Дайер. – Он тогда был еще совсем молод.

На поясе Гривза висели часы музы. В целом он выглядел немного неопрятно, как Лилит в день гибели Сайласа. Я быстро оглядела кабинет, но не нашла ни одной фотографии шефа или Рейчел, только часы на изысканной подставке. Почему они так блестят? Столько раз их омывала чья‑то кровь, а выгравированная Мельпомена только становилась все четче и четче.

Миссис Дайер заметила, куда направлен мой взгляд. Она с жадностью схватила часы и поспешила запереть в сейфе.

Я усмехнулась.

– У меня нет намерения забирать их у вас. Я украла их для вас, помните?

– Укравший однажды – вор навсегда. Лишняя осторожность не помешает. Ты уже проявила себя шантажисткой. – Вернувшись к столу, миссис Дайер достала из-под гроссбуха запечатанный конверт. – Здесь твое рекомендательное письмо. Я полагаю, оно тебе понадобится для поисков новой работы?

Я приняла конверт из ее рук. Обычай предписывал мне поблагодарить свою работодательницу, но я никак не могла этого сделать.

– Может, мне и не придется устраиваться на новую работу. Я выхожу замуж.

В отразившемся на ее лице удивлении не было ничего неожиданного.

– Правда? Ей-богу. Должна отдать должное твоей ловкости. И кто же этот счастливый молодой человек?

– Оскар Торн.

– Ах, этот несчастный брошенка Джорджианы. Я же говорила, что без моего покровительства тебе придется довольствоваться объедками…

Я не приняла этого оскорбления на свой счет. Что она знала о любви? Единственный способ, каким она смогла вернуть мужа в свою постель, были угрозы.

– Но я тебя поздравляю. А почему нет? Сегодня я человеколюбива.

– Ах, вот как?

Сияя от гордости, она положила руку себе на живот.

– Да. У меня есть повод надеяться. У нас наконец‑то появится наследник, и все мои деньги до последнего пенни останутся в целости и сохранности.

Я онемела от удивления. Поздновато для второго ребенка, но не невозможно. Я вспомнила слова Оскара о том, что владеющие часами люди, по-видимому, получают все желаемое.

– Кажется, твоя очередь меня поздравлять, Дженнифер.

Может, оно и к лучшему. Если у нее появится собственный сын, она может перестать охотиться за Элджерноном. Я отогнала от себя воспоминания о дочери Лилит, о черной субстанции в туалете, позвоночнике и «крыльях».

– Я бы поздравила, мадам, но не хочу искушать судьбу. Такие вещи ведь очень хрупки, не правда ли?

Последовавшая улыбка миссис Дайер была ослепительной и обжигающе ледяной.

– Как я уже говорила тебе прежде, сценарий этой пьесы я пишу сама. Все будет именно так, как я запланировала.

– Но Мельпомена – муза трагедии, – возра-зила я. – Всякий, кто владеет часами, судя по всему, в итоге умирает.

– Надеюсь, это не угроза?

Я развела руками.

– С какой стати мне угрожать? Мне от вас больше ничего не нужно. А вам ничего не нужно от меня. Наше сотрудничество подошло к концу. Вы прописали в сценарии мой уход, и я уйду, когда прикажете.

– Да, уйдешь.

– Я рада, – сказала я. – Я рада, что в последнем акте меня здесь уже не будет.

На этом я повернулась и вышла из кабинета.

Мне следовало понимать, что без последнего поворота ножа обойтись не могло. С чего я решила, будто миссис Дайер оставит мою откровенность безнаказанной?

Я сидела в костюмерной одна и под мерный стук швейной машины направляла ткань платья Джорджианы для сцены в соборе, перешивая его уже, вероятно, в сотый раз. Если бы я делала все изменения вручную, то ушла бы из «Меркурия» инвалидом. Это платье я представляла себе темно-красным, с длинным рукавом и белым передком корсажа, в знак того, что, хоть вокруг героини и сгустилась тьма, сердце ее осталось добрым. Джорджиана же не пожелала надевать ничего подобного. Ей хотелось оторочку из золотого кружева и вышивку по всему корсажу. Она предпочла выглядеть скорее модницей, нежели кающейся грешницей, какой ей полагалось быть по сценарию. Меня уже ничто не волновало. Пусть себе прихорашивается и жеманничает, как дурочка; раз ей все равно не под силу вдохнуть в персонажа жизнь, то какое значение имеет костюм?

Я убрала ногу с педали своей швейной машины, и в этот момент в комнату влетел Оскар.

– Ни за что не догадаешься, что она еще сделала.

– Джорджиана? – устало спросила я.

– Нет, она. Главная ведьма – миссис Дайер. Она говорит, что я больше не могу рисовать. Моя работа теперь заключается в том, чтобы присматривать за собакой.

Это был полнейший вздор.

– Но ведь Эвридика участвует в одной лишь короткой сцене?

– Да! И ее вообще не нужно дрессировать – она прекрасно слушается Феликса. Это личное. Так миссис Дайер понизила меня в должности.

Я вздохнула и выпустила из рук дурацкое платье.

– Прости, Оскар. Это все моих рук дело. Она преследует тебя мне назло. Мне не нужно было рассказывать ей о нашей помолвке.

Оскар потер лицо ладонью.

– Нет, не говори так. Если бы не ты, так сказал бы кто‑нибудь другой. Парни на декорациях находят это веселым, будто я поменялся местами с твоим братом. Я их ненавижу. Как я их всех ненавижу! – Он посмотрел на меня с воодушевлением. – Давай уйдем прямо сейчас, Джен. Для чего мы позволяем им всем себя унижать, когда у нас дома лежат такие деньги? Давай просто уйдем.

Это было заманчиво. У меня самой было огромное желание порезать это платье на лохмотья и раскидать по гримерной Джорджианы.

– Мы не можем. Это было бы слишком подозрительно. Мы объявили, что копим деньги на свадьбу в следующем году; если мы уйдем сейчас, люди начнут задаваться вопросом, откуда мы взяли столько денег, и миссис Дайер сможет найти Элджернона.

– Мы увезем его! Куда‑нибудь туда, где ей нас не найти. Забудем о варьете в Уайтчепел [21]; мы поступим так, как поступили Грег с Джорджи, – уедем за границу.

Как бы мне хотелось, чтобы можно было так поступить. Но подобный эгоизм был не по мне.

– Ты же знаешь, что я не могу. Берти и без того ведет себя так, словно Уайтчепел находится где‑то на краю земли и он никогда не увидит меня снова. Я не могу просто уехать. Не хочу быть такой, как они.

Плечи Оскара ссутулились.

– Да. Конечно, ты права. – Он подошел, сел на раскройный стол и растянулся на его столешнице. – Это несправедливо. Как ты только это выносишь? День и ночь ждешь ее, ведешь себя так, будто это не она убила твою подругу? Это на тебя не похоже… быть такой терпеливой.