– Это сделала Лилит?

Энтони нервно задвигался.

– Я сомневаюсь, что она это нарочно. В пылу игры, во время сцены… она немного увлекается.

– Это все секундное дело! Он только подбежал сообщить, что король прибыл, и она вцепилась в него и сжала, как в тисках!

Я видела, что она хватает Макбета за руки, как и полагалось по пьесе, но и помыслить не могла, что она сжимает их с такой силой.

– Будьте другом, завяжите мне рукава. Мне через секунду уже произносить следующий монолог. – Энтони замялся. – Раз уж зашло об этом, то после моих слов ко мне подходит леди М. Будет лучше, если замотаете эти места чем‑нибудь дополнительно.

– У меня есть бинты, – сказала я и бросилась за ними. Те же полоски ткани, которыми мы забинтовали рану Лилит, послужат для ран того, кому она их нанесла.

В тот момент это была безумная гонка ради того, чтобы вовремя подготовить Энтони к выходу. У меня не было времени раздумывать над тем, что я узнала, или разбираться в собственных чувствах по этому поводу. Но как только мальчик пришел за Энтони и мы с Сайласом остались в гримерной одни, я поняла, что боюсь.

Мои чувства к Лилит чуть потеплели после того, как она заставила ретироваться Грега. Злость на брата не дала мне разглядеть тревожный знак. Насколько опасна женщина, которая угрожает человеку своей собакой?

– Может, нам стоит сообщить шефу, – тихо предложила я. – Она калечит людей уже во второй раз.

– Девочка моя, он не станет и слушать ничего против нее.

– Тут… происходит что‑то странное, Сайлас. Не только с Лилит. Лампы постоянно мигают, и эти горелые отметины на стене… – Я стала осматривать стену между гримерными. С этой стороны она была чистой. Я приложила к ней ладонь и почувствовала только едва заметное тепло. – Все началось, когда шеф подарил Лилит эти часы.

– Чужое добро впрок не пойдет, – мрачно заметил Сайлас.

– Она считает, их благословила муза Мельпомена, но… как по мне, так это больше походит на проклятье. И я никогда не верила в подобные вещи.

Сайлас задумчиво пожевал нижнюю губу.

– Хм. Может, во всем этом что‑нибудь и есть. Юджин Гривз добился успеха в жизни, но его театр преследовали несчастья. Однажды на бенефисе на публику упала люстра. А потом этот бедолага нештатный актер на показе «Жемчужной нити». Запамятовал, как же его звали. Его зажало во вращающемся кресле цирюльника Суини Тодда. – Он неодобрительно поцокал языком. – Ужасное, ужасное дело.

Эти часы не просто вдохновляли трагических актеров на блестящую игру; похоже, они несли трагедию в себе.

– Сайлас, я хотела у вас кое-что спросить. Вы ведь знаете латынь?

– Да. А что?

– Что значит Homo fuge?

Мой собеседник побледнел.

– Где вы это услышали?

– Это нацарапано на задней крышке карманных часов. Мне эта фраза кажется знакомой.

– Боже милостивый. – Сайлас опустился на стул. Губы его были сжаты так плотно, что просто исчезли под усами. – Пусть это будет предупреждением для всех нас.

– Что такое, Сайлас? Что не так я сказала?

– Эти слова, мисс Уилкокс, велят бежать. Они побуждают любого смертного как можно скорее уносить ноги, пока его не постигло несчастье. Они из пьесы «Доктор Фауст». Вы ее видели? Слова, написанные кровью, появляются на руке Фауста, увещевая не заключать сделку с Мефистофелем.

У меня возникло жуткое ощущение, будто кожа на мне съеживается. Я снова мысленно оказалась на балконе театра «Геликон», и испуганный голос Филипа шептал мне в ухо: «Это все было по-настоящему, Дженни? Дьявол пришел и забрал этого человека в ад?»

– Может… может, это Юджин Гривз нацарапал эти слова на часах? Может, ему нравилась эта часть пьесы? – запинаясь, пробормотала я.

– Или, может, он предостерегал других от сделок с Мельпоменой.

Я убрала за уши выбившиеся пряди волос.

– Нет. Нет, не бывает никакой Мельпомены. Она всего лишь легенда, которую актеры рассказывают друг другу. Так же, как подкова, которой они касаются перед тем, как выйти на сцену. Это придает им уверенности.

– Милое дитя, я работаю в театре дольше, чем вы живете на этом свете. Поэтому смею вас уверить, что за всеми этими суевериями кроется гораздо больше, чем вам хотелось бы верить. Театры отличаются от других мест. Они служат порталом между нашим царством и бесчисленным множеством других.

Вероятно, важнее было не то, что это правда, а то, что в это верили актеры. Изумительное исполнение Макбета Энтони померкло и сошло на нет всего-навсего из-за того, что шеф не смог должным образом его вознаградить. Лилит вела себя так, будто была личностью неприкосновенной, только в силу своего убеждения, что ей помогает Мельпомена. Может быть, хорошая игра актера зависела от состояния его души в неменьшей степени, чем от его образования?

Я вспомнила, слова миссис Дайер о том, чтобы отделаться от Лилит. У нее могли быть свои замыслы на следующее воскресенье, но мне приходилось работать с Лилит изо дня в день. Я знала ее. И мне было ясно, что в итоге должно подействовать.

– Мне хочется забрать у нее эти часы. Это выбьет почву из-под ее ног. Она начнет играть по-другому и тогда, вероятно, немного успокоится. – Я с надеждой взглянула на Сайласа. – Тогда, возможно, Энтони вновь сможет блистать.

Глаза Сайласа вспыхнули интересом.

– Не останавливайтесь на полумерах. Если то, что вы мне сказали, правда, просто забрать часы будет недостаточно. Эта штуковина должна быть уничтожена.

Как и всегда, Сайлас зашел на шаг дальше, чем нужно. Я и думать боялась о том, что сказала бы миссис Дайер, если бы ее обожаемая реликвия оказалась уничтожена.

– Не думаю, что это возможно.

– Разве вы не можете «случайно» их разбить?

– Как? Лилит смотрит на них перед каждым выходом на сцену. – Я инстинктивно потерла запястье, почувствовав прежнюю боль от синяков. – Вы видели, что она сделала с Энтони. Если я разобью ее часы, то не смогу быть уверена, что останусь в живых и буду в состоянии рассказать, как это случилось.

Уперев локти в колени, Сайлас подпер руками подбородок.

– Конечно, – медленно произнес он, – вам уже известно о том, что шеф запланировал на завтра.

Я на секунду задумалась, припоминая.

– Фотографии?

– Кабинетные портреты [11]. Сейчас все просто с ума по ним сходят. Народу хочется обладать чем‑нибудь, связанным с нашими актерами. Там будут раздельные портреты Лилит и Энтони. Но мне достоверно известно, что шеф собирается сделать один-два снимка, где они вместе.

Я не понимала, к чему клонит разговор Сайлас. Все, о чем я могла думать, это то, что бедному Энтони после всех перенесенных от Лилит мучений снова придется стоять рядом с ней.

– Вы и я, – продолжал он, – будем рядом, следить за тем, чтобы все было идеально. Фотоаппарат обнаруживает недостатки, которых не видно на сцене. Нам придется припудривать им лица и поправлять костюмы.

– К чему вы клоните, Сайлас?

– Лилит наденет часы, но внимание ее будет направлено на камеру. Вы говорите, она смотрит на свою безделушку перед каждой сценой, однако я сомневаюсь в том, что она зайдет настолько далеко, что станет рассматривать их между снимками.

– Нет… вероятно, не станет.

– Получается, это просто выдающаяся возможность. Вы наклонитесь, совершенно резонно, чтобы поправить ей юбку, расправить подол, все что угодно. – Он изобразил эти действия, не вставая со стула. – Ловким движением руки отстегнете часы с пояса и спрячете в ладони.

Меня охватило противное, тошнотворное чувство. Смогу ли я проделать это незаметно для Лилит?

– И что потом?

– А потом, моя девочка, вы передадите их мне. Если она заметит пропажу часов, подозрение может запросто пасть на вас, но быстрый поиск покажет, что вы невиновны.

Это утешало. Хотя все равно дело казалось рискованным.

– А что дальше, вы заберете их для Энтони?

– Разумеется, нет! – Он резко вскинул голову. – Великолепие Энтони не зависит от таких эфемерных вещей, как муза. У него просто действительно есть талант. Нет, я просто сделаю вид, что иду наверх в костюмерную. А на самом деле я сделаю вот что: возьму у плотников молоток и разобью ненавистную штуковину. – Сайлас ударил кулаком по ладони.