Эти люди саму свободу готовы обнести оградой и объявить своей собственностью. "Моя свобода! моя свобода!" – кричат они. И любуются ею, и лепят ее, точно глиняного идола, в жалком своем сознании. И это свобода?! Владея ею, они не в силах ею воспользоваться – ибо не желают принять обязательства, от свободы неотделимые. Обязательства, которые могли бы направить, организовать всю их жизнь. Их выбор – не в пользу благородства и достоинства человеческой личности. Им всегда не хватает направления, цели, верного земного пути. Стоит ли удивляться, что эти люди (и вы, и я их встречали) так легко позволяют увлечь себя гордыней, похотью, наивным тщеславием?

Их свобода оказывается бесплодной, или приносит нелепые плоды. Кто не примет по собственной воле правил, диктуемых свободой, тот рано или поздно окажется марионеткой в чужих руках, будет жить в бесполезности, как паразит, безвольным исполнителем чужих желаний. Любой ветер сможет гнуть его туда и сюда, как ему угодно. Другие будут решать за него. Это – безводные облака, носимые ветром; осенние деревья, бесплодные, дважды умершие, исторгнутые [49.] – хоть они и скрывают отсутствие воли, мужества, благородства за постоянной болтовней и всевозможными недомолвками.

"Но ведь мною никто не управляет!" – упрямо повторяют они. Никто? Напротив: их мнимой свободой, которая боится последствий свободного выбора, управляют все, кому не лень. Там, где нет любви Божией – нет и постоянного упражнения в свободе. Там, несмотря на видимость, все является принуждением. Нерешительный, сомневающийся – как мягкая глина в руках обстоятельств. Все мнут его, как хотят – и в первую очередь страсти, пороки, дурные наклонности человеческой природы, раненой грехом.

Вспомните притчу о талантах. Раб, получивший один талант, мог, как и его товарищи, позаботиться о доходе, употребить талант в дело, реализовав присущие ему качества. Что же творится в душе раба? Он боится потерять талант. И закапывает его [119 (118), 100.]. И не получает плодов.

Запомним этот пример болезненного страха перед трудом, перед применением воли, ума, дарований – всего себя. Человек закапывает в землю свой талант – свой ум, свою волю, свои способности. Да при этом еще и радуется, приговаривая: "Уж теперь-то моя свобода спасена!" Но это ошибка. На самом деле его свобода свелась к чему-то узкому, плоскому – засохла, зарытая в сухую, бесплодную почву. Этот человек сделал свой выбор (просто не мог от него уклониться!), но его выбор оказался дурным.

Нет ничего более ошибочного, чем противопоставление свободы самоотверженности, ибо самоотверженность – это всегда результат свободы, свободного выбора. Смотри, как мать приносит себя в жертву из любви к детям. Она сделала выбор – и теперь ее свобода проявляется в этой любви. Если любовь велика, то свобода приносит плоды. Счастье и благополучие детей будут рождены этой благословенной свободой, что превращается в самоотверженность. И этой благословенной самоотверженностью, которая, несомненно, остается свободой.

Быть может, вы мне скажете: "Когда мы достигнем того, что любила, к чему стремилась наша душа – нам больше нечего будет искать. И что же тогда – исчезнет свобода?" Уверяю вас, что лишь с этих пор она станет действенной, как никогда. Ибо любовь несовместима с бездействием, апатией и инерцией. Любить – значит каждый новый день начинать делами любви. Свобода и самопожертвование не противоречат друг другу. Они друг друга дополняют. Свобода отдает себя в жертву только по любви. Мне хотелось бы, чтобы это было выжжено в ваших сердцах. В каждый момент добровольного самопожертвования свободы любовь обновляется, а обновление – это то вечно сущее, которое всегда юно, благородно, самоотверженно, способно стремиться к высоким идеалам и идти ради них на великие жертвы. Помню, как я развеселился, узнав, что на португальском молодых людей называют os novos, "новые" – ведь они и есть такие! Молясь перед алтарем Богу, наполняющему веселием юность мою [29 Пс 103 (102), 5.], я чувствую себя очень молодым и знаю, что никогда не буду ощущать себя стариком. А ведь мне уже много лет! Но пока я остаюсь верным Господу моему, Любовь вливает в меня новые силы – и моя юность обновляется, подобно орлу [Пс 103 (102), 5.].

Мы все связаны любовью к свободе. Только тщеславию кажется, что эти узы тяжелы, словно цепи. Истинное смирение, которому нас учит Тот, Кто кроток и смирен сердцем, показывает нам, что иго Его благо, и бремя Его легко [См. Мф 11, 29-30.]. Иго – это свобода, это любовь и братство. Это жизнь, которую Он даровал нам, приняв крест.

Свобода "совестей"

Все годы моего священства я… нет, не проповедую – кричу о своей любви к личной свободе. И вот иногда в некоторых собеседниках я вдруг замечаю недоверие или сомнение – кажется, они полагают, что защита свободы представляет опасность для веры. Пусть успокоятся эти малодушные. Для веры опасно лишь ошибочное толкование свободы – без цели, без меры, без закона и ответственности. Узнаете? Совершенно верно: это – своеволие. К несчастью, у него много защитников. А ведь именно это притязание на вседозволенность и есть истинное покушение на веру. Поэтому было бы ошибкой говорить о свободе совести, как бы оправдывая с моральной точки зрения тех, кто отвергает Бога. Мы уже знаем, что можем противодействовать спасительным замыслам Господа. Можем, но не должны этого делать. Тот, кто поступает так сознательно – грешит, нарушая первую и главную заповедь: люби Господа, Бога твоего, всем сердцем твоим [Втор 6, 5.].

Я защищаю всеми силами свободу совестей [Лев XIII, Enc. Libertas praestantissimus, 20.06.1888, ААС 20 (1888), 606.], гласящую, что никто не в праве мешать сотворенному поклоняться своему Творцу. Надо уважать стремление к истине – ибо оно законно. Человек обязан искать Бога, познавать Его, служить Ему – но никто на свете не в праве принуждать ближнего к вере, которой у него нет. Так же, как никто не в праве преследовать получившего веру от Бога.

Наша Мать Святая Церковь всегда выступала за свободу и отвергала все виды фатализма – как старые, так и не очень старые. Она утверждала, что каждый человек – хозяин своей судьбы как в хорошем, так и в плохом: Те, кто приходят от добра, идут в Жизнь вечную, те же, кто вверил себя злу – в Геенну огненную [Символ "Афанасия Великого".]. Нас всегда поражает это удивительное свойство человека, в котором явлен знак нашего высокого достоинства. До определенного момента грех есть добровольное зло, которое ни коим образом не было бы грехом, если бы не имело своих истоков в личном выборе. Это утверждение обладает такой очевидностью, что с ним согласны как немногие ученые, так и многие невежды, что живут в этом мире [Блаж. Августин, De vera religione, 14, 27 (PL 34, 133).].

Я снова возношу свое сердце в порыве благодарности к Богу, Господу моему, ибо никто не мешал ему сотворить нас безгрешными, стремящимися лишь к добру – но Он считал, что лучшие слуги те, кто служит добровольно [Блаж. Августин, там же (PL 34, 134).]. Сколь велики любовь и милосердие нашего Отца! Перед реальностью этой безумной любви Господа к своим детям я хотел бы иметь тысячи уст, тысячи сердец и еще больше – лишь для того, чтобы жить, постоянно благодаря Бога Отца, Бога Сына и Бога Святого Духа. Подумайте только, что Всемогущий, Который правит вселенной, желает не слуг, послушных по принуждению, но свободных детей. Мы все рождены "proni ad peccatum", с наклонностью ко греху – ибо принимаем последствия первородного греха, – но все же в душе каждого из нас тлеет искра Его бесконечного разума, не угасает стремление к добру и миру. Он помогает нам понять, что истина, радость и свобода достигаются лишь тогда, когда в нас прорастает зерно Жизни Вечной.