Он отмахнулся от соратника, который пытался заговорить о расписании следующего митинга, и направился к ней; его шаги были уверенными, но в груди зародилось странное предчувствие.

— Сеньорита, — начал он, его голос смягчился, приобретая тёплые, почти интимные нотки, — я заметил, как внимательно вы слушали мою речь. Вы из Аликанте?

Она повернулась к нему, её глаза вспыхнули, и улыбка стала чуть шире, обнажив ровные белые зубы.

— Да, Jefe. Меня зовут Изабелла Рамирес. Я работаю в городской библиотеке. Ваша речь… она тронула меня до глубины души. Вы говорите то, что все чувствуют, но боятся высказать вслух.

Её голос был мелодичным, с мягким валенсийским акцентом. Хосе Антонио улыбнулся, его усталость на миг отступила, словно присутствие Изабеллы было глотком свежего воздуха и придавало ему сил.

— Библиотекарь? Это неожиданно. Мои сторонники — обычно солдаты, крестьяне или рабочие, готовые взять винтовку. А вы… вы похожи на героиню из романа Сервантеса, Изабелла.

Она рассмеялась, её смех был звонким, как колокольчик, и он почувствовал, как напряжение дня растворяется в этом звуке.

— Вы мне льстите, Jefe. Но я всего лишь девушка, которая верит в Испанию. Расскажите, как вы пришли к идее Фаланги? Что вдохновило вас?

Они разговорились, стоя у стены, пока зал постепенно пустел, и соратники, бросая любопытные взгляды, начали расходиться. Изабелла поведала о своём детстве в маленькой деревне неподалёку от Аликанте, где её отец, убеждённый монархист, погиб в Марокко во время Рифской войны, оставив её с матерью, которая воспитывала её в духе строгих католических традиций.

— Я люблю книги — Кеведо, Лопе де Вега, Гонсало де Кордова… Но ваши слова, Jefe, — это лучше любой литературы. Это огонь, который зажигает сердца, пробуждает нас от сна.

Хосе Антонио был заинтригован. В ней сочетались ум, утончённость и какая-то природная грация, что было редкостью в его окружении. Он привык к восторженным поклонницам, чьи глаза светились слепой преданностью, или к холодным интриганкам, ищущим выгоды. Но Изабелла казалась другой — искренней, но с лёгкой аурой тайны, которая манила его, как свет маяка в бурю.

Он, сам того не ожидая, начал делиться с ней. Рассказал о своём юридическом образовании в Мадриде, о годах в адвокатской практике, о том, как основал Фалангу, вдохновлённый идеями национального синдикализма и мечтой об Испании, где нет классовой войны.

— Я хочу страну, где буржуа и рабочие — не враги, а братья. Мы все — часть одного целого, как тело и душа. Фаланга — это не просто партия, это идея, которая должна спасти нашу родину от хаоса.

Она слушала, слегка наклонив голову, её пальцы теребили тонкий серебряный браслет на запястье, и в её глазах мелькали искры интереса.

— Вы говорите, как поэт, но действуете, как воин, — сказала она тихо.

Он улыбнулся, чувствуя, как её слова находят отклик в его душе.

— Может, я и тот, и другой. А вы, Изабелла? Кто вы — поэт или воин?

Она рассмеялась, её щёки слегка порозовели, и она ответила уклончиво:

— Пока только читатель. Но с вами… кто знает?

Солнце клонилось к закату, окрашивая улицы Аликанте в тёплые оранжевые и пурпурные тона. Зал почти опустел, соратники ждали Хосе Антонио у выхода, перебрасываясь короткими фразами и поглядывая на часы. Он отмахнулся от них.

— Я присоединюсь позже.

Он предложил Изабелле прогуляться, и она согласилась без колебаний. Они вышли на набережную Эспланада, где пальмы качались на лёгком ветру, а море плескалось о каменный причал, где покачивались рыбацкие лодки с облупившейся синей и белой краской. Воздух был напоён ароматом апельсиновых деревьев, цветущих вдоль тротуара, и солёного бриза, доносившегося с залива. Прохожие узнавали Хосе Антонио: некоторые кланялись, бормоча «¡Viva España!», другие шептались за его спиной, но он игнорировал их, полностью поглощённый её присутствием.

— Вы рискуете, Jefe, — сказала Изабелла, когда они остановились у парапета, глядя на море, где солнце тонуло в воде, оставляя за собой огненный след, как кровавую рану на горизонте. — Республиканцы вас ненавидят. Я слышала в библиотеке, как люди шептались, что за вами следят, что вас называют угрозой их режиму. Они боятся вас.

Он рассмеялся, но в его смехе была горечь.

— Пусть боятся. Я не боюсь смерти, Изабелла. Боюсь только, что Испания падёт без борьбы, что мы не успеем её спасти. А вы? Не боитесь идти рядом со мной? Я — человек с мишенью на спине.

Она посмотрела ему прямо в глаза.

— С вами я ничего не боюсь. Вы — надежда Испании. Расскажите мне о ваших планах. Что ждёт Фалангу?

Он заговорил, увлечённо жестикулируя. Рассказал о сложных переговорах с карлистами, которые требовали возвращения монархии и упрямо держались за свои традиции, о встречах с генералами, которые пока не могли договориться, кто поведёт восстание. Она задавала всё новые вопросы.

— А что с генералом Франко? Я слышала, он в Бургосе, раздаёт приказы, будто уже единственный лидер. Он поддержит вас?

Хосе Антонио нахмурился.

— Франко — хитрый лис. Он ждёт, пока мы сделаем грязную работу. Он осторожен, как шахматист, который думает на три хода вперёд. Но без Фаланги у него нет шансов. Однако я думаю, что он присоединится к нам, но только когда увидит, что мы побеждаем.

Они сели за столик в маленьком кафе на набережной, окружённом горшками с геранями. Белые стены кафе были покрыты трещинами, но это только добавляло ему шарма. Официант, пожилой мужчина с седыми усами, узнал Хосе Антонио и поклонился, пробормотав: «¡Viva España!» Они заказали кофе; его аромат — крепкий, с лёгкой горчинкой — смешался с запахом цветов. Разговор становился всё более личным, и Хосе Антонио чувствовал, как её присутствие снимает напряжение, накопленное за день.

— Вы женаты? — спросила Изабелла, глядя на волны.

Он покачал головой, его улыбка стала мягче.

— Нет времени на личную жизнь. Испания — моя единственная любовь. А у вас, Изабелла? Есть кто-то, кто ждёт вас дома?

Она улыбнулась, её глаза загадочно блеснули.

— Никого. Только книги и море. Но… даже герои нуждаются в отдыхе, не так ли?

Вечер опускался на Аликанте, небо окрасилось в глубокие пурпурные и золотые тона, а звёзды начали проступать на горизонте. Хосе Антонио чувствовал прилив энергии от её присутствия.

— Давайте уедем отсюда, — сказал он, допивая кофе. — За город, где тихо. Я знаю отель у моря, маленький и уютный. Там можно говорить без посторонних глаз, без шума.

Изабелла секунду колебалась, её пальцы сжали край скатерти, но затем она кивнула; её щёки слегка порозовели, а глаза сверкнули азартом.

— Хорошо. С вами — куда угодно.

Его шофёр Пабло, крепкий фалангист с суровым лицом и коротко стриженными чёрными волосами, ждал у чёрного Ford, припаркованного у набережной.

— Куда, Jefe? — спросил он, бросив подозрительный взгляд на Изабеллу.

— В «Эль Мирадор», за городом. И без вопросов, Пабло.

Шофёр кивнул, но его глаза сузились, словно он чувствовал что-то неладное, но не смел возражать.

Машина мчалась по узкой дороге, ведущей из Аликанте на север. Мимо проплывали оливковые рощи, их серебристые листья блестели в свете фар, виноградники, где гроздья уже наливались соком, и редкие сосны, чьи ветви качались на ветру. Воздух был напоён ароматом смолы и цветов, который проникал в открытые окна. Изабелла сидела рядом с Хосе Антонио на заднем сиденье, её рука случайно коснулась его, и он почувствовал тепло её кожи сквозь тонкую ткань платья.

— Расскажите о вашем отце, — попросила она; её голос был мягким, и в нём чувствовалась искренняя заинтересованность.

Хосе Антонио вздохнул, его взгляд устремился к горизонту, где последние лучи солнца золотили вершины холмов.

— Он был великим человеком. Диктатор, но с сердцем. Он хотел спасти Испанию от бардака, от слабости, от врагов. Я продолжаю его дело, Изабелла, но порой кажется, что ноша слишком тяжела.