Ричард де Монмаут был официально прощен в тех же выражениях и в то же время, что и Роджер Мортимер. Вероятно, это указывает на пребывание графа в обществе в период побега. Не существует летописных указаний на сопровождение его кем-либо, кроме Джерарда Д, Алспея, но, видимо, это обязано относительной незначительности Монмаута.

Эдвард пришел в ярость, услышав о побеге Роджера. На протяжение последних восемнадцати месяцев он правил Англией на фоне незначительного оспаривания или полного его отсутствия по отношению к своей власти. И внезапно монарха опять вернули к дням противостояния с Томасом Ланкастером, за исключением того, что последний не являлся ни умным, ни тяжелым соперником, чтобы того можно было преследовать. Роджер же показал себя искушенным стратегом, и, что сильнее тревожило Эдварда, его нигде не сумели отыскать.

Новости достигли ушей короля, когда он находился в Киркхэме. Оттуда Эдвард отправил посланцев ко всем шерифам и ко всем хранителям мира в Англии, объявляя, что «все и каждый, кто повинуется суверену, должны, громогласно обличая преступление, преследовать Роджера Мортимера из Уигмора, взбунтовавшегося против монарха, … и должны задержать его, живого или мертвого…» Также Эдвард объявил, — любой, кто воспротивится или промедлит с преследованием, подлежит каре в качестве пособника. Он приказал шпионам проследить за каждым из портов и выяснить, успел ли Роджер переплыть море, и, если так, кто взял его на борт, и куда беглец устремился. Были направлены письма хранителям восьмидесяти замков, рекомендующие им убедиться, что все заключенные содержатся под надежной охраной, а гарнизоны находятся в состоянии боевой готовности. Король также послал повеления верховному судье Уэльса, — требуя подготовить все местные крепости для войны, и написал сэру Джону де Бермингему в Ирландию, советуя, чтобы твердыням страны обеспечили безопасность от штурмов Мортимера. Турниры на территории Англии строго запретили. В конце концов, Эдвард велел епископу Эксетера, Уолтеру де Степлдону, отправиться в лондонский Тауэр и принять там на себя полномочия от Стивена де Сегрейва. Король настолько сильно сомневался в своей власти в городе, что велел святому отцу вступить в столицу, как Главному казначею, и только потом продемонстрировал намерение взять замок под личный надзор.

На протяжении августа отчаянные приказы продолжали поступать. Каждый из них называл Роджера «бунтовщиком против монарха» или «врагом короля», но ни один даже не намекал на хотя бы малейшую осведомленность о его местонахождении. К 26 числу Эдвард казался убежденным, что Мортимер покинул пределы государства и отплыл в Ирландию, ибо в этот день он приказал графу Кенту перехватить три ирландских корабля, отплывших от берега Дувра. Два дня спустя король равно хранил уверенность в пребывании Роджера в Ирландии, — тогда Эдвард направил письма всем влиятельным местным лордам, включая нескольких из числа вассалов Мортимера, повелевая им преследовать графа. Главным портам предписывалось досконально просматривать каждое входящее в них и выходящее соответственно судно, устремляющееся из страны, в поисках посланий Роджеру или же от него. Двор охватила полная паника. Король серьезно ожидал, что Мортимер незамедлительно соберет армию в землях Ирландии, Уэльса и пограничной Марки для приведения ее на поле и дальнейшего сражения. Но Роджер не был настолько безумен, чтобы пытаться оказать сопротивление без должной его подготовки.

К концу сентября агентурная сеть Эдварда установила, — Роджер находится в Пикардии, во Франции, оставаясь с дядюшкой и кузеном, Джоном и Робертом де Фиеннами. Король написал де Фиенну-старшему, что «удивлен» его дарованием Мортимеру убежища, ведь у Джона есть в Англии земля, он является вассалом суверена Туманного Альбиона, к тому же Эдвард в прошлом к нему благоволил. И Джону, и Роберту предписывалось задержать Роджера. Об их игнорировании приказа говорить, явно, не нужно.

Можно понять страх короля перед неминуемым нападением. Обстоятельства играли Роджеру на руку. Он не просто сбежал из Тауэра, ему удалось выбраться из страны и найти безопасное пристанище, куда Эдвард не мог дотянуться. Мортимер ускользнул от монарха так результативно, что в течение продолжительного периода времени тот не знал, ни где скрывается мятежник, ни куда он направляется. Даже теперь суверен лишь приблизительно представлял точное местонахождение Роджера, но не имел никаких наметок относительно его планов на будущее. По этой причине, как и по причине ненависти Деспенсеров, поддержка Роджера Мортимера сосредоточилась у него в доме, а многообразные проявления в его пользу выражались, как правило, посредством нападений на владения Деспенсеров. Но и тут сопутствующая графу удача не заканчивалась. Его третий сын, Джеффри, также находился во Франции, а он являлся единственным наследником имений своей бабушки, матери Джоан, включающих в комплекс еще и долю наследия рода де Лузиньянов. Как раз накануне бегства Мортимера из Тауэра преклонный возраст, как и следовало ожидать, возабладал над почтенной дамой. К окончанию 1323 года Джеффри унаследовал ее земли, принес вассальную присягу в верности французскому королю и, таким образом, достиг возможности помочь отцу.

Но и здесь удаче Роджера не был положен предел. Казалось, появилась вероятность войны между Англией и Францией. Нарастающее напряжение на протяжении последних нескольких лет между двумя странами вытекало из проблем господства Эдварда в Гаскони. Оно требовало, дабы английский король лично принес французскому оммаж (клятву в преданности), что представлялось первому унижающим его шагом и до сих пор избегалось. Отныне король Карл обладал всеми юридически обоснованными полномочиями конфисковать у Эдварда это владычество. Кроме того, герцогство успело увидеть и пройти несколько конфликтов, решить которые Эдвард не сумел. В подобных обстоятельствах на короля Франции была возложена задача найти выход из положения, если нужно, используя французскую армию для подавления бунтующих гасконских лордов. Возникшие сложности оказывались очень спорными, угрожая осенью 1323 года разжечь военные действия. Прибывший как раз в подходящее время, Роджер встретил прием, словно союзник, Карл Четвертый обращался с ним с великим почтением. Разумеется, Эдварда случившееся разозлило, но он мало что мог поделать. Последней искрой удивительной удачи Роджера стала французская попытка в середине октября 1323 года построить в Сан-Сардосе укрепленный городок. Гасконский лорд, Раймон Бернар активно ей воспротивился. Бернар чувствовал, что его шаги поддерживаются молчаливым одобрением сенашеля Гаскони, сэра Ральфа Бассета, а тот, в свою очередь, оставался в стороне, ничего против сэра Раймона не предпринимая, несмотря на совершение убийства французского королевского чиновника. Когда Эдвард также отказался действовать, привлекая нарушителей к суду и опять сохраняя без внимания надобность принести Карлу оммаж за Гасконь (по совету Хью Деспенсера), французский король забрал у него герцогство и послал государственную армию занимать территорию. Поэтому теплый прием Карлом Роджера совсем не удивителен: Эдвард был их общим врагом.

Так как Роджер находился во Франции, то все, что Эдвард мог сделать для контроля над ним, — сохранять своих агентов в состоянии бдительности. 6 декабря сенашаль написал английскому королю, уведомляя, — Мортимер с товарищами направляется в сторону германских земель. Неделей позже посланцы монарха в Париж доложили, что «тот самый Мортимер» (как отныне Эдвард о нем отзывался) и другие мятежники, его сопровождающие, были приняты графом Булонским, тогда находившимся на пути в Тулузу. Кажется, словно Роджер и его французские друзья вели английских шпионов в веселом танце. Охватившая двор Плантагенетов волна паники не спадала. Страну без конца наводняли вести о прибытии через Ла Манш немецких кораблей, или о вторжении флота Эно, или о снабженных оружием судах генуэзцев. Опасения перед иностранным вторжением под предводительством Роджера росли, как грибы после дождя, и пользовались широчайшим доверием населения.